Если это не против природы…
– Но здесь присутствует лорд Дюмонт, который видел подобное. – Я указала на сосредоточенного воина, погруженного в серьезные раздумья и прикрывающего рот рукой. – Лорд Дюмонт, разве уважаемый доктор, Рен Вэсли, не вернул к жизни вашу жену, когда прошлой осенью после рождения вашего чудесного сына она оказалась на краю гибели? Ее сердце остановилось, вы своей рукой закрыли ей глаза. Как так получилось, что природа приветствовала воскрешение вашей жены, а мое воскрешение противоречит ей?
Дюмонт, один из наиболее почитаемых канцлеров, махнул рукой, словно отметая подобное сопоставление.
– Такое исцеление естественно. А то, что сделано с вами, просто издевка. – Но слова его звучали задумчиво, словно он спрашивал самого себя.
Я адресовалась к нему, словно он был единственным судьей.
– Прошу, объясните мне, отчего здесь утверждают, что исцеление отвратительно, но никто и не думает считать мерзостью вонзенный мне в сердце нож? Пусть взор его величества был затуманен, остальные присутствовавшие в той комнате видели, как было совершено преступление. Рука, сжимавшая кинжал, не была рукой моего мужа, которого схватили и удерживали стражники самого короля, а не какие-нибудь новобранцы, это была рука шерифа Мацерона, который ставит себя выше других людей. При внимательном рассмотрении правда окажется очевидной, потому что, несмотря на нелепые истории о порабощенных душах и армиях исцеленных, Кейрон ничего не выигрывал от подобного поступка. Я уже выступала в его защиту той ночью. Подумайте, мы душа в душу жили с ним два года. Что могло бы заставить его убить меня, а затем воскресить в присутствии одного свидетеля, чьи слова особенно важны для суда? Непроходимая глупость не значится в списке преступлений, в которых обвиняют моего мужа. – Я повернулась к пожелтевшему Викассо. – Нет, уважаемый Прокурор, вам придется объяснить всем разумным слушателям, отчего поступок Мацерона – преднамеренное убийство, в отличие от последующего исцеления, – не считается действием, противоречащим природе.
Это тянулось еще час. Я старалась разумно и логично отвечать на все обвинения и выпады. Я привлекла на свою сторону нескольких членов Совета, особенно тех, кто дружил с Мартином и часто посещал вечера в его доме. Кажется, они знали, почему его нет во дворце. По их угрюмым лицам я поняла, что они все равно будут голосовать за казнь. Приговор по обвинению в чародействе должен быть вынесен единодушно, Эвард не потерпит ничего другого. Он сыграет на жадности, страхе, патриотизме, клевете, на всем – лишь бы достичь цели. По мере того как я осознавала суровую правду, единственное, что удерживало меня от отчаяния, – у Кейрона хотя бы была защита.
После меня вызвали еще несколько свидетелей. Работника, нанятого Комиссией по Древностям, который объявил, будто видел из укромного угла, как Кейрон заставлял летать по подвалам ящики и коробки, и не смог смотреть дальше, когда останки древнего искерского воина по приказу чародея вдруг вылезли из доспехов. Служанку, которую я прогнала из-за того, что она изводила юную горничную и отнимала у нее деньги. Служанка клялась, что я полностью была в подчинении у мужа, который не позволял мне выезжать в свет и заставлял проводить уйму времени за чтением и письмом. «Ни одна благородная дама не станет делать подобного по собственной воле», – заявила она.
Лордов несколько смутило подобное заявление, и обвинитель ринулся в наступление. Выражая свое недоверие, ахая и охая, он представил собравшимся подписанные признания неудавшегося узурпатора, герцога Гольтского и его первого советника. В бумагах подробно описывался заговор, ставивший целью убийство с помощью магии короля и его юной дочери Роксаны и возведение на престол герцога Гольтского, вассала правителя Керотеи. Прокурор предположил, что я смогу подтвердить подлинность почерка, поскольку герцог – мой кузен и я близко знакома с ним.
Заявление, что полученные под пыткой признания не имеют законной силы, не возымело никакого действия. Король Эвард не допускает пыток, никаких пыток не применялось. Позволить уличенному предателю предстать перед судом означает лишь нанести оскорбление королю и возмутить всех добрых граждан Лейрана.
Я больше не могла выслушивать все эти нелепости. Я смотрела на спину Кейрона, не обращая внимания на прочие голоса, звуки и лица, чтобы лучше слышать его и сосредоточиться на его словах. «Я не мог бы желать лучшего, – заговорил он. – Я хотел бы…» Он снова закашлялся и не смог продолжать.
Менее чем через час после страстных уговоров Прокурора покончить навсегда с мерзостным чародейством Совет лордов вернулся в зал суда из комнаты, где составлялся окончательный приговор. Лицо лорда Хессиа пылало, рот превратился в узкую линию. Лорд Дюмонт не отрываясь смотрел на балку над скамьей для свидетелей, в ней было закреплено пятьдесят зажженных свечей, их свет разгонял ранние сумерки. У двери, через которую вошли лорды, стоял, грациозно прислонясь к колонне, Дарзид, в его темных глазах читалось изумление. И во мне разгорелась последняя искра надежды.
«Все это выглядит не слишком обнадеживающе, любовь моя», – подумала я.
«Что бы они ни сказали, все хорошо. Я готов покончить со всем». Его снова одолел кашель, Кейрон упал на перила, окружавшие скамью подсудимых. Чтобы заставить его распрямиться, стражник ткнул его копьем, свежее пятно крови расплылось по грязной одежде. Впервые за день я отвела глаза.
Конечно, его признали виновным, но я оказалась не готова выслушивать мертвящие слова.
«Чародей будет доставлен на лобное место города Монтевиаля на заре в первый день недели и выставлен на всеобщее обозрение. В час пополудни того же дня он будет предан огню, чтобы не осталось никакого напоминания о его существовании. Его имя никогда больше не будет произноситься на территории Четырех королевств и будет вычеркнуто из всех документов и записей. Он будет забыт, словно его никогда не существовало.
Все имущество мага будет предано огню, включая дом, где он проживал, мебель и личные вещи, независимо от того, являются ли они его собственностью, или же частью совместного с женой имущества, или же имуществом жены. Уничтожению подлежат все вещи, указанные прокурором или жрецами, оскверненные прикосновением мага, особенно ювелирные изделия и камни, рукописные документы, поскольку маги славятся своим умением налагать злые заклятия именно на подобные предметы.
Благодаря великодушному заступничеству его величества и просьбам родственников жена чародея признана околдованной, сбившейся с пути жертвой, а не заговорщицей. Она вновь обретет благосклонность Короны, после того как подвергнется публичному наказанию, предписанному законом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
– Но здесь присутствует лорд Дюмонт, который видел подобное. – Я указала на сосредоточенного воина, погруженного в серьезные раздумья и прикрывающего рот рукой. – Лорд Дюмонт, разве уважаемый доктор, Рен Вэсли, не вернул к жизни вашу жену, когда прошлой осенью после рождения вашего чудесного сына она оказалась на краю гибели? Ее сердце остановилось, вы своей рукой закрыли ей глаза. Как так получилось, что природа приветствовала воскрешение вашей жены, а мое воскрешение противоречит ей?
Дюмонт, один из наиболее почитаемых канцлеров, махнул рукой, словно отметая подобное сопоставление.
– Такое исцеление естественно. А то, что сделано с вами, просто издевка. – Но слова его звучали задумчиво, словно он спрашивал самого себя.
Я адресовалась к нему, словно он был единственным судьей.
– Прошу, объясните мне, отчего здесь утверждают, что исцеление отвратительно, но никто и не думает считать мерзостью вонзенный мне в сердце нож? Пусть взор его величества был затуманен, остальные присутствовавшие в той комнате видели, как было совершено преступление. Рука, сжимавшая кинжал, не была рукой моего мужа, которого схватили и удерживали стражники самого короля, а не какие-нибудь новобранцы, это была рука шерифа Мацерона, который ставит себя выше других людей. При внимательном рассмотрении правда окажется очевидной, потому что, несмотря на нелепые истории о порабощенных душах и армиях исцеленных, Кейрон ничего не выигрывал от подобного поступка. Я уже выступала в его защиту той ночью. Подумайте, мы душа в душу жили с ним два года. Что могло бы заставить его убить меня, а затем воскресить в присутствии одного свидетеля, чьи слова особенно важны для суда? Непроходимая глупость не значится в списке преступлений, в которых обвиняют моего мужа. – Я повернулась к пожелтевшему Викассо. – Нет, уважаемый Прокурор, вам придется объяснить всем разумным слушателям, отчего поступок Мацерона – преднамеренное убийство, в отличие от последующего исцеления, – не считается действием, противоречащим природе.
Это тянулось еще час. Я старалась разумно и логично отвечать на все обвинения и выпады. Я привлекла на свою сторону нескольких членов Совета, особенно тех, кто дружил с Мартином и часто посещал вечера в его доме. Кажется, они знали, почему его нет во дворце. По их угрюмым лицам я поняла, что они все равно будут голосовать за казнь. Приговор по обвинению в чародействе должен быть вынесен единодушно, Эвард не потерпит ничего другого. Он сыграет на жадности, страхе, патриотизме, клевете, на всем – лишь бы достичь цели. По мере того как я осознавала суровую правду, единственное, что удерживало меня от отчаяния, – у Кейрона хотя бы была защита.
После меня вызвали еще несколько свидетелей. Работника, нанятого Комиссией по Древностям, который объявил, будто видел из укромного угла, как Кейрон заставлял летать по подвалам ящики и коробки, и не смог смотреть дальше, когда останки древнего искерского воина по приказу чародея вдруг вылезли из доспехов. Служанку, которую я прогнала из-за того, что она изводила юную горничную и отнимала у нее деньги. Служанка клялась, что я полностью была в подчинении у мужа, который не позволял мне выезжать в свет и заставлял проводить уйму времени за чтением и письмом. «Ни одна благородная дама не станет делать подобного по собственной воле», – заявила она.
Лордов несколько смутило подобное заявление, и обвинитель ринулся в наступление. Выражая свое недоверие, ахая и охая, он представил собравшимся подписанные признания неудавшегося узурпатора, герцога Гольтского и его первого советника. В бумагах подробно описывался заговор, ставивший целью убийство с помощью магии короля и его юной дочери Роксаны и возведение на престол герцога Гольтского, вассала правителя Керотеи. Прокурор предположил, что я смогу подтвердить подлинность почерка, поскольку герцог – мой кузен и я близко знакома с ним.
Заявление, что полученные под пыткой признания не имеют законной силы, не возымело никакого действия. Король Эвард не допускает пыток, никаких пыток не применялось. Позволить уличенному предателю предстать перед судом означает лишь нанести оскорбление королю и возмутить всех добрых граждан Лейрана.
Я больше не могла выслушивать все эти нелепости. Я смотрела на спину Кейрона, не обращая внимания на прочие голоса, звуки и лица, чтобы лучше слышать его и сосредоточиться на его словах. «Я не мог бы желать лучшего, – заговорил он. – Я хотел бы…» Он снова закашлялся и не смог продолжать.
Менее чем через час после страстных уговоров Прокурора покончить навсегда с мерзостным чародейством Совет лордов вернулся в зал суда из комнаты, где составлялся окончательный приговор. Лицо лорда Хессиа пылало, рот превратился в узкую линию. Лорд Дюмонт не отрываясь смотрел на балку над скамьей для свидетелей, в ней было закреплено пятьдесят зажженных свечей, их свет разгонял ранние сумерки. У двери, через которую вошли лорды, стоял, грациозно прислонясь к колонне, Дарзид, в его темных глазах читалось изумление. И во мне разгорелась последняя искра надежды.
«Все это выглядит не слишком обнадеживающе, любовь моя», – подумала я.
«Что бы они ни сказали, все хорошо. Я готов покончить со всем». Его снова одолел кашель, Кейрон упал на перила, окружавшие скамью подсудимых. Чтобы заставить его распрямиться, стражник ткнул его копьем, свежее пятно крови расплылось по грязной одежде. Впервые за день я отвела глаза.
Конечно, его признали виновным, но я оказалась не готова выслушивать мертвящие слова.
«Чародей будет доставлен на лобное место города Монтевиаля на заре в первый день недели и выставлен на всеобщее обозрение. В час пополудни того же дня он будет предан огню, чтобы не осталось никакого напоминания о его существовании. Его имя никогда больше не будет произноситься на территории Четырех королевств и будет вычеркнуто из всех документов и записей. Он будет забыт, словно его никогда не существовало.
Все имущество мага будет предано огню, включая дом, где он проживал, мебель и личные вещи, независимо от того, являются ли они его собственностью, или же частью совместного с женой имущества, или же имуществом жены. Уничтожению подлежат все вещи, указанные прокурором или жрецами, оскверненные прикосновением мага, особенно ювелирные изделия и камни, рукописные документы, поскольку маги славятся своим умением налагать злые заклятия именно на подобные предметы.
Благодаря великодушному заступничеству его величества и просьбам родственников жена чародея признана околдованной, сбившейся с пути жертвой, а не заговорщицей. Она вновь обретет благосклонность Короны, после того как подвергнется публичному наказанию, предписанному законом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137