Только увидав носилки, только услыхав стук закрывшейся двери, Дебора все поняла. Она в страхе оглядела аллею, ярко освещенные окна, машины, крыльцо. Потом еще и еще раз – аллею, окна, машины, крыльцо, – словно это могло что-то изменить.
Мистер Суини произнес несколько слов, но Дебора не слышала его. Она помнила свои слова: все, что угодно.
Ее детство, вся ее жизнь в одну секунду пронеслась у нее в голове, в первый раз не оставив позади себя шлейф ярости и боли. Она все понимала теперь, но было слишком поздно. Изо всех сил прикусив губу, так что появилась кровь, Дебора не смогла сдержать крик:
– Саймон!
Она бросилась к «скорой помощи», куда уже поместили тело.
***
Линли оглянулся. Он видел, как она, словно слепая, пробирается между машинами. Видел, как она поскользнулась, но устояла на ногах. И все время слышал, как она кричит: «Саймон!»
Дебора подскочила к «скорой помощи», стала дергать ручку дверцы. Подошел один полицейский, попытался отстранить ее, потом подошел еще один. Она вырывалась из их рук. Она дралась и царапалась. И все время кричала: «Саймон! Саймон!» Кричала визгливо, отчаянно, словно двухсложную погребальную песнь, оду для одного голоса, как в древнегреческой трагедии, и именно тогда, когда Линли меньше всего хотел услышать ее, но услышал и теперь знал, что не забудет этого до конца жизни.
У него сжалось сердце, и он отвернулся.
– Сент-Джеймс! – крикнул он в открытую дверь.
В это время Сент-Джеймс беседовал с домоправительницей Тренэр-роу, которая рыдала в снятый с головы тюрбан. Он оглянулся, хотел что-то сказать, но умолк и нахмурился, услыхав крики Деборы. Ласково коснувшись плеча Доры, Сент-Джеймс вышел на крыльцо и увидел, как Дебору оттаскивают от «скорой помощи» и как она бьется в руках полицейских. Он посмотрел на Линли.
Тот отвернулся:
– Ради бога. Иди к ней. Она же думает, что ты умер.
У Линли не было сил поглядеть на друга. Он не хотел глядеть на него. Он только надеялся, что Сент-Джеймс без лишних слов возьмет все в свои руки. Этого не случилось.
– Нет. Она всего лишь…
– Да иди ты, черт бы тебя побрал. Иди!
Прошло несколько секунд, прежде чем Сент-Джеймс двинулся с места, но когда он наконец ушел, Линли наконец-то смог искупить свою вину, чего он так давно желал. И он заставил себя смотреть.
Обойдя полицейские машины, Сент-Джеймс шел к полицейским, тащившим Дебору. Он шел медленно, потому что не мог идти быстро. Ему мешала нога, он некрасиво хромал, останавливался из-за боли, в которой был повинен Линли.
Наконец Сент-Джеймс подошел к «скорой помощи». Он окликнул Дебору. Схватил ее в объятия, прижал к себе. Она попыталась вырваться, кричала, вопила, дралась, но почти тотчас утихла, едва поняла, кто с ней рядом. Тогда она сама прижалась к нему, содрогаясь всем телом в жутких рыданиях, а он склонил к ней голову и стал гладить ее по волосам.
– Дебора, все хорошо, – услыхал Линли. – Извини, что напугали тебя. Со мной ничего не случилось, любимая. Моя любимая. Любимая, – повторял он без конца.
Они стояли под дождем, вокруг бегали полицейские, но им это было безразлично. Линли повернулся и скрылся в доме.
***
Какое-то движение разбудило Дебору, и она открыла глаза. Сначала она увидела высоко над собой деревянный потолок. Долго смотрела на него, ничего не понимая. Потом повернула голову и увидела туалетный столик с кружевной скатертью, серебряные головные щетки и старинное высокое зеркало. Спальня прабабушки Ашертон, вспомнила Дебора. И сразу же вспомнила все остальное. Бухту, редакцию, дорогу в гору, тело на носилках. И главное, Томми.
Шторы в спальне были задернуты, однако луч солнца рассекал кресло возле камина. Там, вытянув перед собой ноги, сидел Линли. На столике рядом с ним стоял поднос с едой. С завтраком, судя по всему. Дебора разглядела темную корочку тоста.
Заговорила Дебора не сразу, пытаясь вспомнить, что было после жуткой сцены на вилле Тренэр-роу. Сначала ей дали бренди, потом она услышала голоса, потом зазвонил телефон, потом была машина. Каким-то образом она вернулась из Нанруннела в Ховенстоу, где ее уложили в постель.
На Деборе была голубая атласная рубашка, которую она видела в первый раз. Такой же пеньюар лежал у нее в ногах. Дебора села:
– Томми!
– Ты проснулась.
Томми подошел к окну и немного раздвинул шторы, чтобы впустить дневной свет. Оказалось, что окна были немного приоткрыты, и он распахнул их, так что в комнате стали слышны крики чаек и бакланов.
– Сколько времени?
– Одиннадцатый час.
– Одиннадцатый?
– Ты проспала больше двенадцати часов. Ничего не помнишь?
– Так, обрывки. Ты долго ждешь?
– Да как сказать.
Тут только Дебора обратила внимание, что он почему-то не переоделся и не побрился, а под глазами у него черные провалы.
– Ты был тут всю ночь?
Линли не ответил и не отошел от окна, оставаясь довольно далеко от нее. Над его головой Дебора видела небо. И волосы у него золотились на солнце.
– Пожалуй, я сегодня отвезу тебя в Лондон. Одевайся. – Кивком головы он показал на поднос. – Это здесь с половины девятого. Может быть, принести тебе что-нибудь другое?
– Томми, – сказала Дебора. – Ты… неужели?..
Она попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на нее и никак не реагировал на ее слова, поэтому она замолчала.
Сунув руки в карманы, Линли опять повернулся к окну:
– Джона Пенеллина привезли домой.
Дебора подхватила эту тему:
– А Марк?
– Боскован знает, что он брал «Дейз». А кокаин… – Линли вздохнул. – Пусть решает Джон, пока это в моей власти. Я не буду решать вместо него. Не знаю, как он поступит. Наверно, он еще не готов отпустить сына. Не знаю.
– Ты мог бы сообщить о нем.
– Мог бы.
– Но не сообщишь?
– Пусть Джон решает. – Запрокинув голову, он смотрел на небо. – Сегодня прекрасный день. Отличный день для полета.
– А что Питер? С него сняты обвинения? – спросила Дебора.
– Сент-Джеймс думает, что Брук купил эрготамин в пензансской аптеке. Правда, его не продают без рецепта, однако это не первый раз, когда аптекарь идет на уступки. Да и что такого особенного? Брук пожаловался на мигрень. Аспирин, мол, не помогает. А в субботу все врачи отдыхают.
– Он не думает, что у Джастина могли быть свои таблетки?
– Он не думает, что у Джастина были причины ими запасаться. Я сказал ему, что на самом деле это не имеет значения, но он хочет полностью избавить Сидни, да и Питера тоже, от подозрений. Он поехал в Пензанс.
Линли умолк, словно исполнил свой долг.
У Деборы перехватило дыхание. Линли стоял в совершенно неестественной позе.
– Томми, – сказала она, – я видела тебя на крыльце. Я знала, что ты жив. Поэтому, когда появились носилки…
– Труднее всего было сказать маме, – продолжал он. – Я смотрел на нее и понимал, что убиваю ее каждым произнесенным словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Мистер Суини произнес несколько слов, но Дебора не слышала его. Она помнила свои слова: все, что угодно.
Ее детство, вся ее жизнь в одну секунду пронеслась у нее в голове, в первый раз не оставив позади себя шлейф ярости и боли. Она все понимала теперь, но было слишком поздно. Изо всех сил прикусив губу, так что появилась кровь, Дебора не смогла сдержать крик:
– Саймон!
Она бросилась к «скорой помощи», куда уже поместили тело.
***
Линли оглянулся. Он видел, как она, словно слепая, пробирается между машинами. Видел, как она поскользнулась, но устояла на ногах. И все время слышал, как она кричит: «Саймон!»
Дебора подскочила к «скорой помощи», стала дергать ручку дверцы. Подошел один полицейский, попытался отстранить ее, потом подошел еще один. Она вырывалась из их рук. Она дралась и царапалась. И все время кричала: «Саймон! Саймон!» Кричала визгливо, отчаянно, словно двухсложную погребальную песнь, оду для одного голоса, как в древнегреческой трагедии, и именно тогда, когда Линли меньше всего хотел услышать ее, но услышал и теперь знал, что не забудет этого до конца жизни.
У него сжалось сердце, и он отвернулся.
– Сент-Джеймс! – крикнул он в открытую дверь.
В это время Сент-Джеймс беседовал с домоправительницей Тренэр-роу, которая рыдала в снятый с головы тюрбан. Он оглянулся, хотел что-то сказать, но умолк и нахмурился, услыхав крики Деборы. Ласково коснувшись плеча Доры, Сент-Джеймс вышел на крыльцо и увидел, как Дебору оттаскивают от «скорой помощи» и как она бьется в руках полицейских. Он посмотрел на Линли.
Тот отвернулся:
– Ради бога. Иди к ней. Она же думает, что ты умер.
У Линли не было сил поглядеть на друга. Он не хотел глядеть на него. Он только надеялся, что Сент-Джеймс без лишних слов возьмет все в свои руки. Этого не случилось.
– Нет. Она всего лишь…
– Да иди ты, черт бы тебя побрал. Иди!
Прошло несколько секунд, прежде чем Сент-Джеймс двинулся с места, но когда он наконец ушел, Линли наконец-то смог искупить свою вину, чего он так давно желал. И он заставил себя смотреть.
Обойдя полицейские машины, Сент-Джеймс шел к полицейским, тащившим Дебору. Он шел медленно, потому что не мог идти быстро. Ему мешала нога, он некрасиво хромал, останавливался из-за боли, в которой был повинен Линли.
Наконец Сент-Джеймс подошел к «скорой помощи». Он окликнул Дебору. Схватил ее в объятия, прижал к себе. Она попыталась вырваться, кричала, вопила, дралась, но почти тотчас утихла, едва поняла, кто с ней рядом. Тогда она сама прижалась к нему, содрогаясь всем телом в жутких рыданиях, а он склонил к ней голову и стал гладить ее по волосам.
– Дебора, все хорошо, – услыхал Линли. – Извини, что напугали тебя. Со мной ничего не случилось, любимая. Моя любимая. Любимая, – повторял он без конца.
Они стояли под дождем, вокруг бегали полицейские, но им это было безразлично. Линли повернулся и скрылся в доме.
***
Какое-то движение разбудило Дебору, и она открыла глаза. Сначала она увидела высоко над собой деревянный потолок. Долго смотрела на него, ничего не понимая. Потом повернула голову и увидела туалетный столик с кружевной скатертью, серебряные головные щетки и старинное высокое зеркало. Спальня прабабушки Ашертон, вспомнила Дебора. И сразу же вспомнила все остальное. Бухту, редакцию, дорогу в гору, тело на носилках. И главное, Томми.
Шторы в спальне были задернуты, однако луч солнца рассекал кресло возле камина. Там, вытянув перед собой ноги, сидел Линли. На столике рядом с ним стоял поднос с едой. С завтраком, судя по всему. Дебора разглядела темную корочку тоста.
Заговорила Дебора не сразу, пытаясь вспомнить, что было после жуткой сцены на вилле Тренэр-роу. Сначала ей дали бренди, потом она услышала голоса, потом зазвонил телефон, потом была машина. Каким-то образом она вернулась из Нанруннела в Ховенстоу, где ее уложили в постель.
На Деборе была голубая атласная рубашка, которую она видела в первый раз. Такой же пеньюар лежал у нее в ногах. Дебора села:
– Томми!
– Ты проснулась.
Томми подошел к окну и немного раздвинул шторы, чтобы впустить дневной свет. Оказалось, что окна были немного приоткрыты, и он распахнул их, так что в комнате стали слышны крики чаек и бакланов.
– Сколько времени?
– Одиннадцатый час.
– Одиннадцатый?
– Ты проспала больше двенадцати часов. Ничего не помнишь?
– Так, обрывки. Ты долго ждешь?
– Да как сказать.
Тут только Дебора обратила внимание, что он почему-то не переоделся и не побрился, а под глазами у него черные провалы.
– Ты был тут всю ночь?
Линли не ответил и не отошел от окна, оставаясь довольно далеко от нее. Над его головой Дебора видела небо. И волосы у него золотились на солнце.
– Пожалуй, я сегодня отвезу тебя в Лондон. Одевайся. – Кивком головы он показал на поднос. – Это здесь с половины девятого. Может быть, принести тебе что-нибудь другое?
– Томми, – сказала Дебора. – Ты… неужели?..
Она попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на нее и никак не реагировал на ее слова, поэтому она замолчала.
Сунув руки в карманы, Линли опять повернулся к окну:
– Джона Пенеллина привезли домой.
Дебора подхватила эту тему:
– А Марк?
– Боскован знает, что он брал «Дейз». А кокаин… – Линли вздохнул. – Пусть решает Джон, пока это в моей власти. Я не буду решать вместо него. Не знаю, как он поступит. Наверно, он еще не готов отпустить сына. Не знаю.
– Ты мог бы сообщить о нем.
– Мог бы.
– Но не сообщишь?
– Пусть Джон решает. – Запрокинув голову, он смотрел на небо. – Сегодня прекрасный день. Отличный день для полета.
– А что Питер? С него сняты обвинения? – спросила Дебора.
– Сент-Джеймс думает, что Брук купил эрготамин в пензансской аптеке. Правда, его не продают без рецепта, однако это не первый раз, когда аптекарь идет на уступки. Да и что такого особенного? Брук пожаловался на мигрень. Аспирин, мол, не помогает. А в субботу все врачи отдыхают.
– Он не думает, что у Джастина могли быть свои таблетки?
– Он не думает, что у Джастина были причины ими запасаться. Я сказал ему, что на самом деле это не имеет значения, но он хочет полностью избавить Сидни, да и Питера тоже, от подозрений. Он поехал в Пензанс.
Линли умолк, словно исполнил свой долг.
У Деборы перехватило дыхание. Линли стоял в совершенно неестественной позе.
– Томми, – сказала она, – я видела тебя на крыльце. Я знала, что ты жив. Поэтому, когда появились носилки…
– Труднее всего было сказать маме, – продолжал он. – Я смотрел на нее и понимал, что убиваю ее каждым произнесенным словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104