Они вместе зашли в кофейный бар отеля, окна которого выходили на шумную Седьмую авеню. Мервин изложил приятелю приглаженную версию последних событий своей жизни.
— Следующий заказываю я, — сказал Бакстер Чой. — Это будет честно.
Они решили посидеть в баре до открытия семинара — до десяти часов. Кофейный бар, обычно пустой в такое раннее время, сейчас был переполнен — сюда устремились все остальные участники семинара, приехавшие пораньше.
— Это не только нечестно, но еще несъедобно, — мрачно сострил Мервин, хотя и принял предложение Чоя.
— Ты программист? — спросил Чой. — Проектировщик?
— И то, и другое. — Мервин, прищурившись, посмотрел на приятеля, — а сюда я пришел, чтобы присмотреть что-нибудь стоящее для себя.
— Понимаю, — кивнул Чой. — Что тебя интересует? Авиационная радиоэлектроника? Биохимия? Сверхпроводники? Конечно, глупо тратить полжизни на всякое старье у Риччи, хочется интересной работы. У них, наверно, все давно разложено по полочкам.
— И они еще имели нахальство сказать мне, что я думаю не о работе, и... — Он запнулся, спохватившись, что история, в которую он собирался углубиться, противоречит изложенной им версии. — А ты где?
— "Доу Кемикл", — сымпровизировал Чой. — Дефолианты.
Лемнитцер уже открыл рот, чтобы задать какой-то вопрос, но Чой торопливо посмотрел на часы и потянулся за счетом.
— Давайте лучше поговорим о том, как найти тебе достойное занятие, — сказал он.
* * *
Он замерзал. Пальцы ныли от давящего холода. Выложенный коричневым камнем подвал был почти пуст, только в углу стоял угольный ларь. Стены пропитались сыростью, как в общественных и грязных туалетах.
Никки уже пришел в себя после туинала. Его трясло от холода. Когда он открыл глаза, ослепительная, ватт в сто пятьдесят, лампочка, висящая на голом шнуре под потолком, обожгла его глазные яблоки пронзительным светом. Он не мог найти выключатель. И выкрутить занемевшими пальцами лампочку тоже не мог. Только разбить — он замахнулся локтем и упал, совершенно выдохшийся от единственного усилия. Никки перевернулся на живот, чтобы избавиться от рези в глазах. Воспоминания: встреча с Керри, кабинка в туалете... Значит, Риччи узнали, кто стоит за взрывами, потрясшими Манхэттен.
Тяжелая дверь со скрипом отворилась. На пороге остановился парень — тот, который назвался Керри Риччи.
— Во-первых, — сказал он, глядя на пленника сверху вниз, — заметь, что никто тебя не связывал и не дубасил. Никто к тебе ни прикасался, пока ты был в отключке. Я помню, что ты, Ник, член семьи.
— В такой семье это один черт.
Кевин кивнул.
— Во-вторых, ничего личного в этом нет. Банни считает, что ты отличный парень. Твой сын, Лео, — наполовину Риччи. Но ты здесь из-за второй половины своего имени. Понятно?
— Похитили кого-то из ваших? — спросил Никки.
— Мне говорили, что ты толковый парень, — не без сарказма заметил Кевин. — Но не предупредили, что ты блестящий мыслитель.
Он захлопнул тяжелую дверь подвала за своей спиной.
Никки прикрыл глаза, спасаясь от пронзительного света.
— Что ты собираешься делать, Керри? Вытряхивать из меня пыль, пока не заговорю?
— Ты заложник. Тебе придется побыть под присмотром какое-то время. Разумеется, в полном здравии. Но это вовсе не значит, что все зубы у тебя останутся на месте. Я обнаружил это в твоей сумке.
Кевин швырнул ему листок бумаги.
Никки подобрал бумагу и увидел зашифрованную сводку, которую вез на юг. Он принял причастие кровью, окропился ею достаточно, чтобы отрапортовать отцу о полном успехе манхэттенских акций. Около ста человек прикончили они с Чоем вдвоем. Бакстер попросил его отвезти данные отцу. Зная характер Шана, он нашел нужным записать ключевые цифры.
— Многовато чисел? — спросил Никки.
— Как тебе это — В14? В — вторая буква алфавита. Февраль второй месяц года. Обычный компьютерный код. Детоксикационный центр на углу Сто семнадцатой и Бродвея взлетел на воздух как раз в Валентинов день, Четырнадцатого февраля. Еще один, В Гринвич-Виллидж, вспыхнул девятнадцатого — что и означает следующая строчка, В19. И так далее, верно? — Он нагнулся и вырвал листок из пальцев Никки. — Интересная приписка внизу — 50 и 150 — килограммы чего-то, конечно. Никаких призов за догадку, вот досада. Тебя считают членом семьи — вопрос только, какой семьи?
— Все это для меня новости, Керри.
Кевин кивнул.
— Конечно. Знаешь, прошло уже два часа после нашего возвращения из Ла-Гардиа. Мы успели распечатать твои фотографии. Три парня узнали в тебе мотоциклиста, бросавшего бомбы. Единственное, что отделяет тебя от пули, — статус заложника. Поэтому воздержись от глупых реплик, о'кей? А теперь — вопросы есть?
— Думаю, ты знаешь, что делаешь.
— А ты знаешь, что я не могу тебя прикончить, поскольку ты — предмет торговли. Но я нуждаюсь в сотрудничестве. Я хочу знать, какого черта вы решили наехать на нас.
Подвижное лицо Кевина застыло, стало тяжелым, грубым.
— Итак, как в игре, «бей-и-беги». Вы задали нам хорошую трепку — и исчезли. Что за этим кроется?
Медленно, словно чтобы не вспугнуть его, Никки встал и сел на сундук.
— Ты же не поверишь, если я скажу, что это было тренировкой? — Кевин отрицательно покачал головой. — Даже если это правда?
— Это звучит не особенно ловко. Там, наверху, есть человек, которому это не понравится.
Никки ткнул пальцем в потолок.
— Наверху? Значит, мы не одни?
— Такие, как мы с тобой, — прочувствованно произнес Кевин, — никогда не бывают одни.
* * *
Обмороки и возвращения в сознание чередовались жестокими взрывами. Напряжение и изогнутом теле грозило медленной смертью от удушья. Он будил себя, прибегнув к мелким хитростям. Сознание. Тьма. Удушье. Сознание. Тьма. Он больше не мог тревожиться ни о чем, кроме смерти. О смерти — его смерти — говорили два скота в комнате. Даже страшная боль в позвоночнике была ничем по сравнению с ужасным предчувствием смерти.
В комнате звякнул телефон. Один из калабрийцев с ворчанием снял трубку. После короткого обмена репликами он сказал своему сообщнику:
— Tomaso e qua.
— Ты узнал его голос?
— Змеиный голос. Хитрый, гордый голос сицилийца. Что еще нужно?
— Я даже не помню, как он выглядит.
Постучали в дверь. Один из калабрийцев пошел открывать.
— Tu non sei Tomaso, — сказал он молодому китайцу, стоявшему на пороге.
— Buon giorno. — Два сухих хлопка — словно переломили деревянный прут через колено. Два глухих звука — чьего-то падения. Дверь шкафа скользнула в сторону. Над ним навис кто-то с плоскогубцами в руках. Мгновение — и исчезла страшная боль в спине и вокруг шеи. Чарли окунулся в блаженное беспамятство.
Когда он пришел в себя, комнату заливало зимнее холодное солнце. Скорчившись на боку, Чарли разлепил веки и встретился взглядом с мертвыми глазами Мимо и Пино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Следующий заказываю я, — сказал Бакстер Чой. — Это будет честно.
Они решили посидеть в баре до открытия семинара — до десяти часов. Кофейный бар, обычно пустой в такое раннее время, сейчас был переполнен — сюда устремились все остальные участники семинара, приехавшие пораньше.
— Это не только нечестно, но еще несъедобно, — мрачно сострил Мервин, хотя и принял предложение Чоя.
— Ты программист? — спросил Чой. — Проектировщик?
— И то, и другое. — Мервин, прищурившись, посмотрел на приятеля, — а сюда я пришел, чтобы присмотреть что-нибудь стоящее для себя.
— Понимаю, — кивнул Чой. — Что тебя интересует? Авиационная радиоэлектроника? Биохимия? Сверхпроводники? Конечно, глупо тратить полжизни на всякое старье у Риччи, хочется интересной работы. У них, наверно, все давно разложено по полочкам.
— И они еще имели нахальство сказать мне, что я думаю не о работе, и... — Он запнулся, спохватившись, что история, в которую он собирался углубиться, противоречит изложенной им версии. — А ты где?
— "Доу Кемикл", — сымпровизировал Чой. — Дефолианты.
Лемнитцер уже открыл рот, чтобы задать какой-то вопрос, но Чой торопливо посмотрел на часы и потянулся за счетом.
— Давайте лучше поговорим о том, как найти тебе достойное занятие, — сказал он.
* * *
Он замерзал. Пальцы ныли от давящего холода. Выложенный коричневым камнем подвал был почти пуст, только в углу стоял угольный ларь. Стены пропитались сыростью, как в общественных и грязных туалетах.
Никки уже пришел в себя после туинала. Его трясло от холода. Когда он открыл глаза, ослепительная, ватт в сто пятьдесят, лампочка, висящая на голом шнуре под потолком, обожгла его глазные яблоки пронзительным светом. Он не мог найти выключатель. И выкрутить занемевшими пальцами лампочку тоже не мог. Только разбить — он замахнулся локтем и упал, совершенно выдохшийся от единственного усилия. Никки перевернулся на живот, чтобы избавиться от рези в глазах. Воспоминания: встреча с Керри, кабинка в туалете... Значит, Риччи узнали, кто стоит за взрывами, потрясшими Манхэттен.
Тяжелая дверь со скрипом отворилась. На пороге остановился парень — тот, который назвался Керри Риччи.
— Во-первых, — сказал он, глядя на пленника сверху вниз, — заметь, что никто тебя не связывал и не дубасил. Никто к тебе ни прикасался, пока ты был в отключке. Я помню, что ты, Ник, член семьи.
— В такой семье это один черт.
Кевин кивнул.
— Во-вторых, ничего личного в этом нет. Банни считает, что ты отличный парень. Твой сын, Лео, — наполовину Риччи. Но ты здесь из-за второй половины своего имени. Понятно?
— Похитили кого-то из ваших? — спросил Никки.
— Мне говорили, что ты толковый парень, — не без сарказма заметил Кевин. — Но не предупредили, что ты блестящий мыслитель.
Он захлопнул тяжелую дверь подвала за своей спиной.
Никки прикрыл глаза, спасаясь от пронзительного света.
— Что ты собираешься делать, Керри? Вытряхивать из меня пыль, пока не заговорю?
— Ты заложник. Тебе придется побыть под присмотром какое-то время. Разумеется, в полном здравии. Но это вовсе не значит, что все зубы у тебя останутся на месте. Я обнаружил это в твоей сумке.
Кевин швырнул ему листок бумаги.
Никки подобрал бумагу и увидел зашифрованную сводку, которую вез на юг. Он принял причастие кровью, окропился ею достаточно, чтобы отрапортовать отцу о полном успехе манхэттенских акций. Около ста человек прикончили они с Чоем вдвоем. Бакстер попросил его отвезти данные отцу. Зная характер Шана, он нашел нужным записать ключевые цифры.
— Многовато чисел? — спросил Никки.
— Как тебе это — В14? В — вторая буква алфавита. Февраль второй месяц года. Обычный компьютерный код. Детоксикационный центр на углу Сто семнадцатой и Бродвея взлетел на воздух как раз в Валентинов день, Четырнадцатого февраля. Еще один, В Гринвич-Виллидж, вспыхнул девятнадцатого — что и означает следующая строчка, В19. И так далее, верно? — Он нагнулся и вырвал листок из пальцев Никки. — Интересная приписка внизу — 50 и 150 — килограммы чего-то, конечно. Никаких призов за догадку, вот досада. Тебя считают членом семьи — вопрос только, какой семьи?
— Все это для меня новости, Керри.
Кевин кивнул.
— Конечно. Знаешь, прошло уже два часа после нашего возвращения из Ла-Гардиа. Мы успели распечатать твои фотографии. Три парня узнали в тебе мотоциклиста, бросавшего бомбы. Единственное, что отделяет тебя от пули, — статус заложника. Поэтому воздержись от глупых реплик, о'кей? А теперь — вопросы есть?
— Думаю, ты знаешь, что делаешь.
— А ты знаешь, что я не могу тебя прикончить, поскольку ты — предмет торговли. Но я нуждаюсь в сотрудничестве. Я хочу знать, какого черта вы решили наехать на нас.
Подвижное лицо Кевина застыло, стало тяжелым, грубым.
— Итак, как в игре, «бей-и-беги». Вы задали нам хорошую трепку — и исчезли. Что за этим кроется?
Медленно, словно чтобы не вспугнуть его, Никки встал и сел на сундук.
— Ты же не поверишь, если я скажу, что это было тренировкой? — Кевин отрицательно покачал головой. — Даже если это правда?
— Это звучит не особенно ловко. Там, наверху, есть человек, которому это не понравится.
Никки ткнул пальцем в потолок.
— Наверху? Значит, мы не одни?
— Такие, как мы с тобой, — прочувствованно произнес Кевин, — никогда не бывают одни.
* * *
Обмороки и возвращения в сознание чередовались жестокими взрывами. Напряжение и изогнутом теле грозило медленной смертью от удушья. Он будил себя, прибегнув к мелким хитростям. Сознание. Тьма. Удушье. Сознание. Тьма. Он больше не мог тревожиться ни о чем, кроме смерти. О смерти — его смерти — говорили два скота в комнате. Даже страшная боль в позвоночнике была ничем по сравнению с ужасным предчувствием смерти.
В комнате звякнул телефон. Один из калабрийцев с ворчанием снял трубку. После короткого обмена репликами он сказал своему сообщнику:
— Tomaso e qua.
— Ты узнал его голос?
— Змеиный голос. Хитрый, гордый голос сицилийца. Что еще нужно?
— Я даже не помню, как он выглядит.
Постучали в дверь. Один из калабрийцев пошел открывать.
— Tu non sei Tomaso, — сказал он молодому китайцу, стоявшему на пороге.
— Buon giorno. — Два сухих хлопка — словно переломили деревянный прут через колено. Два глухих звука — чьего-то падения. Дверь шкафа скользнула в сторону. Над ним навис кто-то с плоскогубцами в руках. Мгновение — и исчезла страшная боль в спине и вокруг шеи. Чарли окунулся в блаженное беспамятство.
Когда он пришел в себя, комнату заливало зимнее холодное солнце. Скорчившись на боку, Чарли разлепил веки и встретился взглядом с мертвыми глазами Мимо и Пино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140