Глава 34
Чарли Ричардс стоял у реки к северу от Квинсборо-Бридж. Он слегка дрожал, потому что замерз во время полета. В такое позднее время на вертолетной станции и в порту не было ни души.
Чарли пошел пешком к Первой авеню, высматривая такси. Из-за несколько растрепанного состояния мыслей он забыл вызвать лимузин из самолета по радио. Чарли остановился, пытаясь успокоиться. В общем-то он получил то, что заслуживал, за попытку покопаться в переживаниях Стефи.
Все вокруг казалось размытым, подернутым дымкой тумана. Бывает такая депрессия, когда ни одна конструктивная мысль не приходит в голову. Ничего вдохновляющего, зажигательного не осталось в жизни. Одинокий, немолодой, продрогший, топчущийся на месте, в то время как толпы молодых, деятельных расправляются с прошлым. Чарли чувствовал первые признаки надвигающейся паники. Нью-Йорк — джунгли, в которых старые и хромые, стоит им споткнуться, становятся добычей голодных молодых хищников. Когда-то он был бодрым, сильным, богатым. Сейчас, весь дрожащий, он казался себе городским привидением, расплющившим нос о манхэттенскую витрину.
Поразительно, как энергичный натиск Стефи подточил его собственные силы. Вдруг он вспомнил: Гарнет теперь не в доме у реки, не в больнице — она в доме Уинфилд, всего лишь в нескольких кварталах отсюда. Поборов оцепенение, он быстрым шагом двинулся на север по Первой авеню, мимо шумных, живописных забегаловок, где молодые ели, танцевали, кадрились и быстро продвигались к своей конечной цели, находя укромные уголки. Казалось, источником существования молодежи Ист-Сайда являются главным образом видеосалоны и лавчонки с газировкой без названия. Круглосуточные супермаркеты казались пустынными. Ослепительно украшенные магазины, даже закрытые, пожирали тысячи ватт электроэнергии — как и банки, и бюро путешествий. Чарли спросил себя, как Гарнет удается сохранить душевное равновесие после таких сокрушительных потерь.
Никогда в жизни он не чувствовал себя таким ничтожным. Подавленным. Утратившим самоконтроль. Он свернул к Семьдесят третьей, где, вспомнил он, жили Уинфилд и Гарнет.
В глубине души его раздражали все эти молодые, не живущие, а проводящие время, ни целей, ни нравственности, едва умеющие читать и писать, глубоко невежественные в истории, лавирующие между родительской опекой и угрозой безработицы, с идиотскими наполеоновскими планами обогащения. Но кто он такой, чтобы критиковать молодых? Насколько хуже незнающего тот, кто знает, но продает свое знание? Кто он такой, чтобы сожалеть о безнравственности молодых?
Он своим ключом отпер подъезд и поднялся к квартире 2F. Из-за двери выбивалась полоска света. Режим у Гарнет после выздоровления был самый беспорядочный, особенно когда из-за перемены погоды ее мучили боли.
Она раскинулась на огромной, королевской кровати, читая какую-то брошюру в очках с большими линзами. Гарнет улыбнулась ему поверх очков.
— Кузина тебя выставила.
— Она тебе звонила?
— Ну что ты. Просто я чувствую, все, что происходит с тобой.
Она продолжала читать брошюру, выпущенную каким-то Товариществом по изучению образования.
— Это не?..
— Ну да, Фонд Германа. Им теперь принадлежит то, что осталось от моего дома. Меня приглашают работать в их организационном комитете. Я могу надеяться раскрутить тебя долларов на десять?
Чарли стоял, снова оцепеневший, странные мысли проносились у него в голове. Исследовательская жизнь. Академический стиль жизни. Жизнь в уставленном книгами убежище... Господи, как все перемешалось.
— В чем дело? — спросила Гарнет.
— Название. Образование. Исследования. Товарищество. Представь себе каждое слово по отдельности. Потом — вместе.
У Чарли был такой потрясенный вид, будто он все это слышал впервые. Он развязал галстук, сбросил туфли и сел на край кровати. Гарнет подвинулась, чтобы дать ему место, удержавшись от болезненного стона. Чарли легонько поцеловал ее в губы — в соответствии с предостережениями врачей.
— Я подбивал клинья к Стефи.
Гарнет так же осторожно поцеловала его.
— У нас обоих очень и очень монашеская жизнь.
Он долго молчал. После того, что перенесла Гарнет, она находит возможным пожалеть его! За это он еще больше себя возненавидел.
— Я вел себя низко.
— Иди в кровать.
— Нет, мне кажется, я...
— Иди в кровать.
— Но ты не должна...
— Третье предупреждение: немедленно в кровать.
Он быстро разделся и скользнул к ней, остро чувствуя дрожь и ее тепло. Только сейчас Чарли понял, как жутко он промерз по дороге в Нью-Йорк. Он старался не прикасаться к Гарнет во время своего признания.
— Я дал великую клятву — вычеркнуть Чио Итало из своей жизни. И на протяжении нескольких месяцев ничего не сделал для этого. У меня было время, и я потерял его. — Он отвернулся от Гарнет, чтобы спрятаться от ее глаз. — Я дал великую клятву, когда мы полюбили друг друга, что никогда тебя не предам. Хорошо, что Стефи меня остановила. Можешь представить себе, какой я предатель...
— Несколько пируэтов вокруг бывшей возлюбленной — бывшая — подходящее слово? — это не предательство в моем понимании. Другое дело — позволить Чио Итало побить себя на своем собственном поле.
Она положила свои теплые пальцы ему на грудь и сразу же отдернула их.
— Этот остывший труп Стефи подсунула мне? Неудивительно, что она тебя выставила.
— Она меня выставила, потому что у нее в мизинце больше здравого смысла, чем у меня.
Гарнет начала поглаживать его грудь и живот и этим, как всегда, остановила поток его красноречия.
— А что с твоим мизинцем? — поинтересовалась она. — Он похож на сосульку. Куда ты его совал, в холодильник?
— В желчь и полынь.
Чарли вздохнул и обеими руками прижал к себе ее голову.
— Очень мило с твоей стороны проявить такую терпимость.
— Более чем мило, — ангельским тоном подтвердила Гарнет. Она начала легонько шевелить ладонью в области его паха. — Нет, я понимаю твою кузину. Это что, неопознанное мороженое мясо Бердсея? Ты меня тревожишь. Она произнесла трубным голосом, передразнивая Чарли: — Как низко я пал...
— Не надо шутить.
Она обхватила его ногами, снова скрывая боль.
— Мужчины отличаются от женщин. Ты воображаешь, что разбит по всем фронтам, и впадаешь в уныние, вязкое, как овсяная каша. Ты потерпел поражение как человек свободного мира — раз, ты не сумел разжечь страсть Стефи — два, ты не смог разрубить цепи невежества, сковывающего страну, — три... Все, что остается на твою долю, — это колония прокаженных, но, о Господи, ты рискуешь потерпеть поражение в поисках подходящей колонии.
— Пожалуйста, не надо шутить.
Она начала медленно продвигаться по его телу.
— А я-то думала, что за такое долгое время научилась разбираться в тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140