Запрошлой зимой врач погранотряда вылечил двух внуков Сулеймана от дифтерита, и с тех пор старик поклялся бородой в вечной преданности «черным курткам». А когда пограничники научили чабана запасать на зиму сено и овцы перестали гибнуть от страшного джута, благодарности старика просто не было пределов. Старый чабан снабжал пост свежим мясом и свежими новостями, но если он примчался за добрых десять верст, загоняя коня, значит, стряслось что-то недоброе.
Не слезая с разгоряченного коня, Сулейман рассказал, что ночью в кишлак приехали чужие люди; они раздали многим английские винтовки и по сотне патронов. Сегодня воины из кишлака будут ждать в долине курбашей – Мангитбаева и Джаныбек-Казы.
– Вам надо сейчас уходить: сегодня ночью они придут на Ваш пост – прокричал Сулейман на прощание. – Уходите вдоль Кызыл-Су. Там еще свободна тропа чабанов!
– Рахмат, Сулейман-ака, – поклонился Горенков. – Вам бы тоже лучше уйти: Вам не простят дружбы с нами.
– Седая борода не сделала Сулеймана трусливым козлом! – гордо ответил чабан. – Хвала Аллаху, у меня шестеро сыновей и пятеро племянников. И все знают, каким концом нужно держать карамультук! – гордо ответил чабан и круто повернул обратно.
При таком положении послать Ванникова с донесением значило отправить его на верную смерть. Значит, оставалось только связаться с Ишик-Артом, известить размещавшуюся там заставу, и самим готовиться… К чему? Если банды Мангитбаева и Джаныбек-Казы объединились, то у них самое малое триста-триста пятьдесят сабель, не менее десятка пулеметов. А если они мобилизовали еще и местных дехкан, то все совсем плохо. У курбашей будет не меньше полутысячи бойцов. А на посту Кашка-Су всего десять человек, считая и самого Горенкова, пулемет Максима и два десятка ручных гранат. Вот и вся армия…
Если Сулейман сказал, что вдоль Кызыл-Су еще можно уйти, значит, скорее всего, так оно и есть. Пока. Стало быть, надо срочно седлать коней и уходить. На заставе в Ишик-Арте уже знают о басмачах. Всех-то дел осталось: сжечь пост, что можно – забрать с собой, что нельзя – уничтожить. Вот только бросить пост – означает оголить границу. А через нее и так идут караваны с оружием, и проскакивают быстрые и неуловимые банды английских наемников. Командир Заставы Ишик-Арт приказал уходить, но имеют ли они право на такое решение?
– Седлайте коней, ребята, – сказал Горенков своим бойцам. – Слышали, что Сулейман сказал? Пойдете долиной Кызыл-Су, на заставе скажете: банды Мангитбаева и Джаныбек-Казы объединились. Они мобилизуют дехкан. Ориентировочно у них до 500 сабель. Нужно срочно высылать сильный отряд на уничтожение противника.
– Не понял, Андрей, – боец Жуков в упор посмотрел на командира. – А ты, что, с нами не пойдешь?
– Нет. – он хотел, что бы его ответ прозвучал твердо, но голос предательски дрогнул. – Нет! Я останусь и попробую хоть не надолго задержать банды, когда они пойдут обратно. В теснине Черного ущелья можно долго сдерживать пулеметом сколько угодно людей…
– Тогда я тоже с тобой останусь, – Жуков поправил ремень. – Ты патриот, я – тоже, – он показал на партийный значок.
– И я! И я! – после секундного колебания произнесли остальные, а Гребешков добавил:
– Я хоть и не партийный, но тоже за Родину готов… – он смешался и смущенно умолк.
Горенков Внимательно оглядел свое войско. Солдаты смотрели на него, каждый по своему, но и все – похоже. Он набрал побольше воздуха в грудь:
– Спасибо! Спасибо, братцы!..
Они дали радиограмму на заставу и занялись подготовкой. Сначала пограничники сожгли документы. Потом вытащили во двор шестимесячный запас продовольствия и, набив чересседельные сумки доверху, облили остальное керосином и тоже подожгли. В вещь мешки положили патроны, навьючили на лошадь пулемет.
Сумрачно смотрели пограничники на пламя, пожирающее добро, с таким трудом доставленное в горы и на горящий пост, ставший за два долгих месяца зимовки настоящим родным кровом.
По одиночке, переехав качающийся ветхий деревянный мостик, повисший над пенистым ручьем, Горенков с бойцами начал подниматься на высокую скалу, покрытую оленьим мхом. И тут же увидели басмачей. Бандитский дозор расположился как раз возле единственной тропы. Неподалеку стоял небольшой домик старой зимовки. Обычно в бураны, в непогоду сюда забредали обогреться и обсушиться караванщики или пастухи. Сложенный из крупных валунов домик мог быть чем-то вроде блокгауза. Именно здесь и собирался занять оборону унтер-офицер Горенков.
– Шашки к бою! – скомандовал Горенков.
Уничтожив засаду, пограничники спешились и стали готовиться к осаде. Занесли в домик оружие и припасы, отпустили коней. Окна и дверь заложили камнями, оставив лишь узкие бойницы для стрельбы.
Место для зимовки было выбрано очень удачно: прижавшись к отвесной скале почти у самого края глубокого ущелья, она как бы запирала горную тропу, сужавшуюся в этом месте на столько, что по ней могли проехать не более десяти всадников в ряд.
На следующий день объединенные банды подошли к зимовке. Они попытались проскочить сходу, но первые же басмачи, сраженные пулями пограничников, рухнули в пропасть, и до ночи все стихло. Но лишь молодая луна поднялась над гребнем хребта, начался бой.
В зимовке никто не спал. Пограничники по очереди дежурили у окон, превращенных в амбразуры. Николай Жуков первым заметил ползущие по тропе фигуры.
– Стрелять, когда подползут на десять шагов! – приказал унтер-офицер. – Ванников, Бердник, Гребешков, за мной!
Андрей понял, что из зимовки можно проглядеть врагов и устроил заслон на тропе.
Прикрыв дверь, четверо пограничников осторожно выбрались из дома и залегли за камнями, сжимая в руках винтовки.
Тишина была такая, что каждый боец слышал биение своего сердца. Вот где-то в горах сорвалась лавина. Еще не умолк ее гул, как Горенков выстрелил. Первый из ползущих по тропе басмачей уронил голову, второй вскочил, но, не успев сделать и шага, свалился, – Бердников стрелял не хуже своего командира.
Тотчас открыли огонь из карабинов басмачи, притаившиеся за камнями. Под прикрытием этого огня по тропе поползли новые враги.
Трижды басмачи пытались пробраться мимо зимовки, но тщетно.
Под утро бой утих, и Горенков с бойцами вернулись в зимовку. Андрей раздал маленькому гарнизону сухари, выдал кусок сала. Ноне успели пограничники приступить к еде, как Жуков предостерегающе крикнул и тут же со стороны тропы раздался протяжный голос:
– Эй, эй урус, не стреляй! Мангитбаев говорить хочет!
Пограничники немедленно заняли позиции у окон. На тропу вышел человек в дорогом халате, с черной бородой клинышком и отекшими веками. На лаковой портупее, охватывавшей халат, висела английская офицерская кобура и богатая шашка в бархатных, покрытых золотым шитьем ножнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Не слезая с разгоряченного коня, Сулейман рассказал, что ночью в кишлак приехали чужие люди; они раздали многим английские винтовки и по сотне патронов. Сегодня воины из кишлака будут ждать в долине курбашей – Мангитбаева и Джаныбек-Казы.
– Вам надо сейчас уходить: сегодня ночью они придут на Ваш пост – прокричал Сулейман на прощание. – Уходите вдоль Кызыл-Су. Там еще свободна тропа чабанов!
– Рахмат, Сулейман-ака, – поклонился Горенков. – Вам бы тоже лучше уйти: Вам не простят дружбы с нами.
– Седая борода не сделала Сулеймана трусливым козлом! – гордо ответил чабан. – Хвала Аллаху, у меня шестеро сыновей и пятеро племянников. И все знают, каким концом нужно держать карамультук! – гордо ответил чабан и круто повернул обратно.
При таком положении послать Ванникова с донесением значило отправить его на верную смерть. Значит, оставалось только связаться с Ишик-Артом, известить размещавшуюся там заставу, и самим готовиться… К чему? Если банды Мангитбаева и Джаныбек-Казы объединились, то у них самое малое триста-триста пятьдесят сабель, не менее десятка пулеметов. А если они мобилизовали еще и местных дехкан, то все совсем плохо. У курбашей будет не меньше полутысячи бойцов. А на посту Кашка-Су всего десять человек, считая и самого Горенкова, пулемет Максима и два десятка ручных гранат. Вот и вся армия…
Если Сулейман сказал, что вдоль Кызыл-Су еще можно уйти, значит, скорее всего, так оно и есть. Пока. Стало быть, надо срочно седлать коней и уходить. На заставе в Ишик-Арте уже знают о басмачах. Всех-то дел осталось: сжечь пост, что можно – забрать с собой, что нельзя – уничтожить. Вот только бросить пост – означает оголить границу. А через нее и так идут караваны с оружием, и проскакивают быстрые и неуловимые банды английских наемников. Командир Заставы Ишик-Арт приказал уходить, но имеют ли они право на такое решение?
– Седлайте коней, ребята, – сказал Горенков своим бойцам. – Слышали, что Сулейман сказал? Пойдете долиной Кызыл-Су, на заставе скажете: банды Мангитбаева и Джаныбек-Казы объединились. Они мобилизуют дехкан. Ориентировочно у них до 500 сабель. Нужно срочно высылать сильный отряд на уничтожение противника.
– Не понял, Андрей, – боец Жуков в упор посмотрел на командира. – А ты, что, с нами не пойдешь?
– Нет. – он хотел, что бы его ответ прозвучал твердо, но голос предательски дрогнул. – Нет! Я останусь и попробую хоть не надолго задержать банды, когда они пойдут обратно. В теснине Черного ущелья можно долго сдерживать пулеметом сколько угодно людей…
– Тогда я тоже с тобой останусь, – Жуков поправил ремень. – Ты патриот, я – тоже, – он показал на партийный значок.
– И я! И я! – после секундного колебания произнесли остальные, а Гребешков добавил:
– Я хоть и не партийный, но тоже за Родину готов… – он смешался и смущенно умолк.
Горенков Внимательно оглядел свое войско. Солдаты смотрели на него, каждый по своему, но и все – похоже. Он набрал побольше воздуха в грудь:
– Спасибо! Спасибо, братцы!..
Они дали радиограмму на заставу и занялись подготовкой. Сначала пограничники сожгли документы. Потом вытащили во двор шестимесячный запас продовольствия и, набив чересседельные сумки доверху, облили остальное керосином и тоже подожгли. В вещь мешки положили патроны, навьючили на лошадь пулемет.
Сумрачно смотрели пограничники на пламя, пожирающее добро, с таким трудом доставленное в горы и на горящий пост, ставший за два долгих месяца зимовки настоящим родным кровом.
По одиночке, переехав качающийся ветхий деревянный мостик, повисший над пенистым ручьем, Горенков с бойцами начал подниматься на высокую скалу, покрытую оленьим мхом. И тут же увидели басмачей. Бандитский дозор расположился как раз возле единственной тропы. Неподалеку стоял небольшой домик старой зимовки. Обычно в бураны, в непогоду сюда забредали обогреться и обсушиться караванщики или пастухи. Сложенный из крупных валунов домик мог быть чем-то вроде блокгауза. Именно здесь и собирался занять оборону унтер-офицер Горенков.
– Шашки к бою! – скомандовал Горенков.
Уничтожив засаду, пограничники спешились и стали готовиться к осаде. Занесли в домик оружие и припасы, отпустили коней. Окна и дверь заложили камнями, оставив лишь узкие бойницы для стрельбы.
Место для зимовки было выбрано очень удачно: прижавшись к отвесной скале почти у самого края глубокого ущелья, она как бы запирала горную тропу, сужавшуюся в этом месте на столько, что по ней могли проехать не более десяти всадников в ряд.
На следующий день объединенные банды подошли к зимовке. Они попытались проскочить сходу, но первые же басмачи, сраженные пулями пограничников, рухнули в пропасть, и до ночи все стихло. Но лишь молодая луна поднялась над гребнем хребта, начался бой.
В зимовке никто не спал. Пограничники по очереди дежурили у окон, превращенных в амбразуры. Николай Жуков первым заметил ползущие по тропе фигуры.
– Стрелять, когда подползут на десять шагов! – приказал унтер-офицер. – Ванников, Бердник, Гребешков, за мной!
Андрей понял, что из зимовки можно проглядеть врагов и устроил заслон на тропе.
Прикрыв дверь, четверо пограничников осторожно выбрались из дома и залегли за камнями, сжимая в руках винтовки.
Тишина была такая, что каждый боец слышал биение своего сердца. Вот где-то в горах сорвалась лавина. Еще не умолк ее гул, как Горенков выстрелил. Первый из ползущих по тропе басмачей уронил голову, второй вскочил, но, не успев сделать и шага, свалился, – Бердников стрелял не хуже своего командира.
Тотчас открыли огонь из карабинов басмачи, притаившиеся за камнями. Под прикрытием этого огня по тропе поползли новые враги.
Трижды басмачи пытались пробраться мимо зимовки, но тщетно.
Под утро бой утих, и Горенков с бойцами вернулись в зимовку. Андрей раздал маленькому гарнизону сухари, выдал кусок сала. Ноне успели пограничники приступить к еде, как Жуков предостерегающе крикнул и тут же со стороны тропы раздался протяжный голос:
– Эй, эй урус, не стреляй! Мангитбаев говорить хочет!
Пограничники немедленно заняли позиции у окон. На тропу вышел человек в дорогом халате, с черной бородой клинышком и отекшими веками. На лаковой портупее, охватывавшей халат, висела английская офицерская кобура и богатая шашка в бархатных, покрытых золотым шитьем ножнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95