Пока можешь шагом: побереги дыхание. Через полчаса, много минут через сорок я тебя догоню.
– Я останусь с тобой! – Надежда твердо посмотрела ему в глаза. – Ты что, думаешь, я стрелять не умею?
– Я ничего не думаю! – Алексей умел быть строгим. – Ты пойдешь к переправе. Я их задерживаю. Все, диспут окончен. – и он легонько подтолкнул девушку в спину – Иди, любимая, иди, родная…
Надежда изумленно посмотрела на Ковалева. В партийной среде не были приняты объяснения и «высокие» чувства. Люди сходились и расходились спокойно, без нервов и истерик, подчиняясь более долгу и пользе общего дела, нежели велениям собственного сердца. Конечно, она знала, что не безразлична Ковалеву, но… К своему удивлению это она додумывала уже находу, одновременно шепча полузабытую молитву, в которой горячо и страстно просила несуществующего бога помочь мужчине, оставшемуся на опушке…
Алексей устроился по удобнее, пристегнул колодку к маузеру, и примерился, ловко ли будет целится. Теперь оставлось только ждать, и судя по прближающемуся топоту сапог и треску ломающихся сучьев – не долго.
Первым на опушку вырвался рослый высокий пограничник, с изумительно синими глазами на полудетском, конопатом лице. Полы его шинели развевались на бегу, он прижимал винтовку к плечу, готовясь в любую секунду открыть огонь. Невольно Ковалев залюбовался этим простым русским парнем, подло обманутым эксплуататорами трудового народа и превращенным ими в сторожевую собаку. «А ведь он мог бы быть моим товарищем, другом, даже братом!» – думал Алексей, аккуратно ведя стволом за движением пограничника. Звонко плюнул маузер, и парень, словно налетев на невидимую преграду, остановился и начал медленно заваливаться. На его лице появилось удивленно-обиженное выражение несправедливо обиженного ребенка. И Ковалев явственно расслышал слова, сказаные ломким голосом безусого юнца: «Мамочки! Больно-то как…»
А из – за деревьев уже захлопали винтовки. Пограничники стреляли на удивление метко: две пули прошли впритирку от его головы, а одна вонзилась в ствол скрывавшего его дерева, обдав Алексея фонтаном трухи. Ковалев переменил позицию и ответил, целясь туда, где только что заметил неяркую вспышку выстрела. Еще минут двадцать он обменивался выстрелами с противниками. Но вечно это продолжаться не могло: с заставы подойдет помощь и его возьмут как зафлаженного волка. Пора было уходить…
Он снова побежал, но не прямо к переправе, а взяв несколько левее, чтобы потом попытаться сбить погоню со следу и сейчас не навести ее на Надежду. Теперь путь лежал через болото, среди высоких черных кочек, похожих на пни. Алексей перескакивал с кочки на кочку. Руки и лицо сек мелкий ольшанник, но он все бежал и бежал, задхаясь, сопя и спотыкаясь о кочки.
В куртке стало жарко как в печи, но непереносимей всего были сапоги. Прыжки по болоту не прошли даром – на них налипли тяжелые, будто свинцовые, комья грязи.
Сильно работая локтями Ковалев стал взбираться на косогор. Не удеравшись, оглянулся. Несколько темных фигурок, вытянув неестественно длинные руки, двигались за ним. С одной из длинных рук сорвалась желтая вспышка и Алексей услышал звук, похожий на треск разрываемой ткани. Но стрельбы с такого расстояния он не боялся. Хуже было другое: от группы фигурок вдруг отделилась одна, непохожая на другие, и длинными скачками понеслась к нему. Собака!
Упав на одно колено, Ковалев долго целился, но пес вилял, бежал зигзагами и свалить его удалось только третьим выстрелом. Это забрало несколько драгоценных секунд, и теперь пограничники слишком приблизились к нему. Сделав еще несколько быстрых шагов, Алексей понял, что уйти не удастся. «Конец» – пронеслось молнией в голове.
– Врешь, не возмешь! – крикнул он, сбросил куртку и мгновенно разулся.
Бежать теперь стало легче. Портянки слетели с ног на первых же шагах. Тонкие ледяные кромки изморози лопались под его голыми пятками. Ноги словно опустили в кипяток, но зато теперь он уже не бежал, а будто летел над землей.
Теперь расстояние между Ковалевым и погоней снова стало увеличиваться. Далекие крики «Стой! Стой, босой!» постепенно стихали.
Он мчался по кочкам, не чувствуя ног, не обращая внимания уже ни на что на свете. Кровь со страшной силой гудела у него в ушах. Алексей словно оглох от ударов сердца. Воздух вокруг стал густым, горло принимало его словно воду, глотками.
Он свернул и ринулся напрямки к переправе. Кажется в босые ноги впивались сучки, но он уже не чувствовал этого. Весь направленный к цели он несся и несся вперед…
Вылетев на опушку он встал как вкопанный, мокрый и страшный от быстрого бега. Перед ним стояла Надя, изумленно смотревшая на его босые, красные и грязные ноги.
– Где твои сапоги? – шепотом, словно боясь своего голоса спросила девушка. Она впервые назвала его на «ты», и Алексей отметил это краем сознания.
– Некогда. После расскажу, – хрипло пообещал он. – пошли!
Теперь они бежали вдвоем. Надежда вела Алексея, который уже почти ничего не видел из-за красно-черного тумана, застилавшего ему глаза. Ковалев бежал как автомат. Внезапно ему вспомнилось, что удегейцы говорят не «человек кормит собаку», а «человеком кормит собаку». Таежные дикари имеют ввиду бога, но Алексею вдруг подумалось, что применительно к нему самому сейчас больше всего подходит определение «им бегут», так как сам он уже, кажется, не имел никакого отношения к происходящему…
Маленькая лодочка шитик была тщательно замаскирована в кустах. Ковалев схватил шитик и, словно лось через бурелом, рванулся к реке через прибрежные заросли. Потом он быстро греб, гоня вперед лодку короткими, точными ударами весла. На русском берегу далеко затрещали ветки, но корейская сторона была уже совсем близко. Еще мгновение – и они оказались на берегу.
Алексей упал, задыхаясь, отдав все силы полностью и до конца. Ветер унес тепло, накопленное в беге, и теперь Ковалев чувствовал как у него стынут руки. Ног он уже как бы и не ощущал, но внезапно понял, что кто-то осторожно оттирает его исстрадавшиеся ступни. Удивленно он хотел спросить Надежду, что это она делает, но с его уст лишь сорвался короткий стон.
– Потерпи, милый, ну потерпи чуть-чуть…
Надя оттирала ему ноги, и он вдруг увидел что девушка плачет. Тогда он сил и приобнял ее, а она вся прижалась к его груди.
– Ну вот и все. – решительно сказал Алексей. – Все хорошо, что хорошо кончается. Мы дома.
Его неожиданно поразила мысль, что он совершенно серьезно назвал домом чужую страну, а Родину, которая осталась за рекой он считает чужбиной. Но ведь так и есть: пока на Родине правит клика Корнилова, Россия для него – враг.
На другом берегу, появились пограничники. Плотный человек с обкуренными усами в заломленной казачьей папахе был командиром у троих других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Я останусь с тобой! – Надежда твердо посмотрела ему в глаза. – Ты что, думаешь, я стрелять не умею?
– Я ничего не думаю! – Алексей умел быть строгим. – Ты пойдешь к переправе. Я их задерживаю. Все, диспут окончен. – и он легонько подтолкнул девушку в спину – Иди, любимая, иди, родная…
Надежда изумленно посмотрела на Ковалева. В партийной среде не были приняты объяснения и «высокие» чувства. Люди сходились и расходились спокойно, без нервов и истерик, подчиняясь более долгу и пользе общего дела, нежели велениям собственного сердца. Конечно, она знала, что не безразлична Ковалеву, но… К своему удивлению это она додумывала уже находу, одновременно шепча полузабытую молитву, в которой горячо и страстно просила несуществующего бога помочь мужчине, оставшемуся на опушке…
Алексей устроился по удобнее, пристегнул колодку к маузеру, и примерился, ловко ли будет целится. Теперь оставлось только ждать, и судя по прближающемуся топоту сапог и треску ломающихся сучьев – не долго.
Первым на опушку вырвался рослый высокий пограничник, с изумительно синими глазами на полудетском, конопатом лице. Полы его шинели развевались на бегу, он прижимал винтовку к плечу, готовясь в любую секунду открыть огонь. Невольно Ковалев залюбовался этим простым русским парнем, подло обманутым эксплуататорами трудового народа и превращенным ими в сторожевую собаку. «А ведь он мог бы быть моим товарищем, другом, даже братом!» – думал Алексей, аккуратно ведя стволом за движением пограничника. Звонко плюнул маузер, и парень, словно налетев на невидимую преграду, остановился и начал медленно заваливаться. На его лице появилось удивленно-обиженное выражение несправедливо обиженного ребенка. И Ковалев явственно расслышал слова, сказаные ломким голосом безусого юнца: «Мамочки! Больно-то как…»
А из – за деревьев уже захлопали винтовки. Пограничники стреляли на удивление метко: две пули прошли впритирку от его головы, а одна вонзилась в ствол скрывавшего его дерева, обдав Алексея фонтаном трухи. Ковалев переменил позицию и ответил, целясь туда, где только что заметил неяркую вспышку выстрела. Еще минут двадцать он обменивался выстрелами с противниками. Но вечно это продолжаться не могло: с заставы подойдет помощь и его возьмут как зафлаженного волка. Пора было уходить…
Он снова побежал, но не прямо к переправе, а взяв несколько левее, чтобы потом попытаться сбить погоню со следу и сейчас не навести ее на Надежду. Теперь путь лежал через болото, среди высоких черных кочек, похожих на пни. Алексей перескакивал с кочки на кочку. Руки и лицо сек мелкий ольшанник, но он все бежал и бежал, задхаясь, сопя и спотыкаясь о кочки.
В куртке стало жарко как в печи, но непереносимей всего были сапоги. Прыжки по болоту не прошли даром – на них налипли тяжелые, будто свинцовые, комья грязи.
Сильно работая локтями Ковалев стал взбираться на косогор. Не удеравшись, оглянулся. Несколько темных фигурок, вытянув неестественно длинные руки, двигались за ним. С одной из длинных рук сорвалась желтая вспышка и Алексей услышал звук, похожий на треск разрываемой ткани. Но стрельбы с такого расстояния он не боялся. Хуже было другое: от группы фигурок вдруг отделилась одна, непохожая на другие, и длинными скачками понеслась к нему. Собака!
Упав на одно колено, Ковалев долго целился, но пес вилял, бежал зигзагами и свалить его удалось только третьим выстрелом. Это забрало несколько драгоценных секунд, и теперь пограничники слишком приблизились к нему. Сделав еще несколько быстрых шагов, Алексей понял, что уйти не удастся. «Конец» – пронеслось молнией в голове.
– Врешь, не возмешь! – крикнул он, сбросил куртку и мгновенно разулся.
Бежать теперь стало легче. Портянки слетели с ног на первых же шагах. Тонкие ледяные кромки изморози лопались под его голыми пятками. Ноги словно опустили в кипяток, но зато теперь он уже не бежал, а будто летел над землей.
Теперь расстояние между Ковалевым и погоней снова стало увеличиваться. Далекие крики «Стой! Стой, босой!» постепенно стихали.
Он мчался по кочкам, не чувствуя ног, не обращая внимания уже ни на что на свете. Кровь со страшной силой гудела у него в ушах. Алексей словно оглох от ударов сердца. Воздух вокруг стал густым, горло принимало его словно воду, глотками.
Он свернул и ринулся напрямки к переправе. Кажется в босые ноги впивались сучки, но он уже не чувствовал этого. Весь направленный к цели он несся и несся вперед…
Вылетев на опушку он встал как вкопанный, мокрый и страшный от быстрого бега. Перед ним стояла Надя, изумленно смотревшая на его босые, красные и грязные ноги.
– Где твои сапоги? – шепотом, словно боясь своего голоса спросила девушка. Она впервые назвала его на «ты», и Алексей отметил это краем сознания.
– Некогда. После расскажу, – хрипло пообещал он. – пошли!
Теперь они бежали вдвоем. Надежда вела Алексея, который уже почти ничего не видел из-за красно-черного тумана, застилавшего ему глаза. Ковалев бежал как автомат. Внезапно ему вспомнилось, что удегейцы говорят не «человек кормит собаку», а «человеком кормит собаку». Таежные дикари имеют ввиду бога, но Алексею вдруг подумалось, что применительно к нему самому сейчас больше всего подходит определение «им бегут», так как сам он уже, кажется, не имел никакого отношения к происходящему…
Маленькая лодочка шитик была тщательно замаскирована в кустах. Ковалев схватил шитик и, словно лось через бурелом, рванулся к реке через прибрежные заросли. Потом он быстро греб, гоня вперед лодку короткими, точными ударами весла. На русском берегу далеко затрещали ветки, но корейская сторона была уже совсем близко. Еще мгновение – и они оказались на берегу.
Алексей упал, задыхаясь, отдав все силы полностью и до конца. Ветер унес тепло, накопленное в беге, и теперь Ковалев чувствовал как у него стынут руки. Ног он уже как бы и не ощущал, но внезапно понял, что кто-то осторожно оттирает его исстрадавшиеся ступни. Удивленно он хотел спросить Надежду, что это она делает, но с его уст лишь сорвался короткий стон.
– Потерпи, милый, ну потерпи чуть-чуть…
Надя оттирала ему ноги, и он вдруг увидел что девушка плачет. Тогда он сил и приобнял ее, а она вся прижалась к его груди.
– Ну вот и все. – решительно сказал Алексей. – Все хорошо, что хорошо кончается. Мы дома.
Его неожиданно поразила мысль, что он совершенно серьезно назвал домом чужую страну, а Родину, которая осталась за рекой он считает чужбиной. Но ведь так и есть: пока на Родине правит клика Корнилова, Россия для него – враг.
На другом берегу, появились пограничники. Плотный человек с обкуренными усами в заломленной казачьей папахе был командиром у троих других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95