Не желают! Напьются и затем блевать будут!
Никита достал из коробки под столом пригоршню грецких и земляных орехов (презент от одного из приезжавших солдатских папаш), принялся их колоть, зажимая орехи между дверью и дверной коробкой и складывая на газету. Надо же чем-то отвлечься от нехороших мыслей! А мысли нехорошие, да… Чего хочет Мирон? Зачем вызывает? Никита-то тут при чем? Дорогу ему не переходил, кровать не мял, в обнимку с женой не попадался. Причем тут я?
В квартире по-прежнему стояла гробовая тишина, прерываемая лишь треском раскалываемой скорлупы. Шорохи и голоса вроде утихли, но Никита оставался на веранде. Он взял газетку, на которой лежал десерт, и стал отделять труху и пыль от спелых ядрышек.
За этим занятием его застал внезапно появившийся в квартире Шкребус.
Никита вздрогнул от неожиданности:
— Ты как вошел, Ребус?
— Через дверь! — раздраженно бросил взводный. — Ты бы еще спросил: вы кто такой, товарищ?! С головой уже не в порядке? Я стучал, звал тебя — всё глухо. Смотрю, дверь не заперта. Я и вошел.
— Глухо, говоришь? Значит, я задумался.
— Не перенапрягись, остынь. А то тоже крыша поедет, как у Шмера. Чем вы с Мишкой занимались в последнее время? Хиромантией и черной магией? Что его дернуло — на этот… террор? Или белая горячка? Был хороший парень, покуда с тобой не связался.
— Иди к черту, Глобус! Не болтай ерунды!
— Нет, ну, может, вы сектантами-сатанистами стали? Или расистами? С чего бы Мишка взялся «чурок» истреблять? Выпить он любил, посмеяться любил, пошутить тоже… Но чтоб запросто застрелить, заколоть или взорвать кого?.. Словно душегуб какой-то! Он что, крестовый поход объявил магометанам?
— Спроси у него сам! Вызови его дух, пока вчистилище не улетел.
— Пошел в пень, придурок! Давай выпьем? Осталось у тебя чего на грудь принять?
— Ром.
— Фу! Гадость вонючая! Водки нет? Хоть местной!
— Водкой местной только крыс травить хорошо.
— Ладно, плесни рому.
— На! А ты зачем, собственно, ко мне приперся?!
— Зашел по пути в батальон. Вызывают…
— А кто вызывал тебя?
— Давыденко.
— Зачем, не сказывал?
— У кого спросить-то? У посыльного бестолкового? Что-то пролепетал о грязном оружии в оружкомнате.
— Так он что, по-прежнему в оружейке? В нашей?
— Ага, сидит и в автоматах зачем-то ковыряется.
— Так он и меня вызывает. А я какое отношение имею к нечищеному оружию? Не нравится мне все это… Давай лучше не торопясь, допьем бутылочку! У меня есть лимон, яблоки, колбаса. Сейчас нарежу, закусим…
— Ну, нарезай. Закусим… Вздрогнем… Ну, вздрогнули?
— Вздрогнули!
— Эх! Хороший ты был парень, Мишка Шмер! — Шкребус вытер тыльной стороной ладони слюнявые губы и с аппетитом стал жевать колбасу.
— А мне вот кусок в горло не лезет… — не то чтобы усовестил Никита…
Пока в мансарде пили за упокой души друга, по оружейной комнате нервно ходил начальник штаба батальона. Через полчаса пребывания в оной Давыденко отправил дежурного сержанта наводить порядок в роте:
— Поди прочь! Займись с дневальным мытьем лестницы!
— Она вымыта, товарищ майор!
— Плохо вымыта! Я что сказал?! Мыть, живо!.. Посыльные вернулись?
— Вернулись!
— Оповестили офицеров?
— Так точно!
— Что ответили? В смысле, офицеры?
— Да я не понял. Посыльные несли какую-то… чушь. Не понял я.
— Ты что, русских послать не мог? Чтоб могли передать приказ и доложить об исполнении!
— Русских и посылал…
— Гм! Сам-то русский? Ладно, я сказал: займись с дневальным мытьем лестницы. Всё. Пошел!
Сержант пошел.
Давыденко вскрыл ящик для хранения патронов и пирамиду с автоматами. Снарядил второй магазин и уселся на табурет…
Чертовы бабуины! Не могли выполнить поставленную задачу по-человечески! Всего делов-то — измудохать и утопить! Элементарно! Так ведь нет! Упились водкой, упустили! Теперь вот сами трупы… А скандал-то, скандал! Прощай, академия. Прощай, карьера. И что теперь делать? Ждать, когда следователю какую-нибудь посмертную записку или письмо доставят? И эта зараза, женушка Наташенька, заявила, что молчать не станет! У, дрянь!.. Почему ж офицеры, дружки шмеровские не идут? Знают? Черт! А он бы их тут же порешил бы! Их-то за что? А, до кучи!!! От обиды за свою распроклятую, конченную жизнь!
Майора Давыденку колотила нервная дрожь. Он уже почти ничего не соображал, только курил одну за другой сигареты, гася окурки в тазике для ветоши. Со злостью пнул сапогом по огромному сейфу.
Раздался звонок. Дежурный по роте доложил:
— Товарищ майор, вас вызывает к себе начальник особого отдела полка.
— Кого еще вызывали?
— Никого. Только вас.
— Спасибо, братец. Ступай… Я же сказал, иди! Свободен!
Все свободны. Всем спасибо. Майор Давыденко еще какое-то время тупо смотрел в потолок. Громко расхохотался. Взял в руки автомат. Присоединил к нему «рожок». Дослал патрон. Еще секунду помедлил. Затем решительно снял автомат с предохранителя, вставил ствол в рот и нажал на спусковой крючок.
Дойдя до кондиции «море по колено», Ромашкин и Шкребус брели от мансарды к казарме, спотыкаясь в темноте о камни. У бассейна притормозили. Вода плескалась у самых сапог.
— Искупаемся? — спросил Ромашкин.
— Обязательно! Заодно и протрезвеем. В одежде или в неглиже?
— Разденемся. Иначе до утра не высохнет. И потом, если ты Ребус начнешь тонуть в сапогах и брюках, я тебя не достану, силенок не хватит. Ты ж кабан! С сапожищами — добрый центнер живого веса.
— Живой вес — не мертвый вес. Это хорошо, что мой вес жив! — произнес глубокомысленно Шкребус.
Они начали было раздеваться.
— Эй вы, водолазы! Марш отсюда! — пресек раздевание резкий окрик.
— Кто посмел мне перечить?! — возмутился Шкребус в темноту.
— А-а-а! Это ты, Глобус! Привет! — отозвалась темнота.
— Поручик Колчаков? — опознал Шкребус. — Чего орешь-то?
— Не положено купаться ночью! Особенно в пьяном виде! — крикнул лежащий в плавках на трамплине Колчаков. — Утонете, а я вытаскивай ваши скользкие, холодные, синие трупы.
— Ладно, поручик, не будем купаться! Так и быть! Только физиономии ополоснем. Ну, там, руки, ноги омоем. Спускайся к нам!
Дежурный по бассейну (была и такая должность) слез с вышки, понюхал воздух и одобрил:
— Помянули Мишку? Молодцы! Чувствую, какой-то благородный напиток употребляли…
— Ромаха какую-то дрянь наливал, — махнул небрежно рукою Шкребус. — Водки у него, видишь ли, нет!
— Ром «Гавана Клуб» и ром «Дэ касино». Белый и красный ром. Коктейль! — пояснил Никита.
— Могли бы и мне занести! Черти бездушные!
— Не знали, что ты дежуришь. А то б захватили стакан рома.
— Так и быть! Быстро раздевайтесь, ополаскивайтесь и трезвейте! — скомандовал Колчаков.
Вода была теплая. Поэтому от нее трезвость не наступила. Только слегка освежились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Никита достал из коробки под столом пригоршню грецких и земляных орехов (презент от одного из приезжавших солдатских папаш), принялся их колоть, зажимая орехи между дверью и дверной коробкой и складывая на газету. Надо же чем-то отвлечься от нехороших мыслей! А мысли нехорошие, да… Чего хочет Мирон? Зачем вызывает? Никита-то тут при чем? Дорогу ему не переходил, кровать не мял, в обнимку с женой не попадался. Причем тут я?
В квартире по-прежнему стояла гробовая тишина, прерываемая лишь треском раскалываемой скорлупы. Шорохи и голоса вроде утихли, но Никита оставался на веранде. Он взял газетку, на которой лежал десерт, и стал отделять труху и пыль от спелых ядрышек.
За этим занятием его застал внезапно появившийся в квартире Шкребус.
Никита вздрогнул от неожиданности:
— Ты как вошел, Ребус?
— Через дверь! — раздраженно бросил взводный. — Ты бы еще спросил: вы кто такой, товарищ?! С головой уже не в порядке? Я стучал, звал тебя — всё глухо. Смотрю, дверь не заперта. Я и вошел.
— Глухо, говоришь? Значит, я задумался.
— Не перенапрягись, остынь. А то тоже крыша поедет, как у Шмера. Чем вы с Мишкой занимались в последнее время? Хиромантией и черной магией? Что его дернуло — на этот… террор? Или белая горячка? Был хороший парень, покуда с тобой не связался.
— Иди к черту, Глобус! Не болтай ерунды!
— Нет, ну, может, вы сектантами-сатанистами стали? Или расистами? С чего бы Мишка взялся «чурок» истреблять? Выпить он любил, посмеяться любил, пошутить тоже… Но чтоб запросто застрелить, заколоть или взорвать кого?.. Словно душегуб какой-то! Он что, крестовый поход объявил магометанам?
— Спроси у него сам! Вызови его дух, пока вчистилище не улетел.
— Пошел в пень, придурок! Давай выпьем? Осталось у тебя чего на грудь принять?
— Ром.
— Фу! Гадость вонючая! Водки нет? Хоть местной!
— Водкой местной только крыс травить хорошо.
— Ладно, плесни рому.
— На! А ты зачем, собственно, ко мне приперся?!
— Зашел по пути в батальон. Вызывают…
— А кто вызывал тебя?
— Давыденко.
— Зачем, не сказывал?
— У кого спросить-то? У посыльного бестолкового? Что-то пролепетал о грязном оружии в оружкомнате.
— Так он что, по-прежнему в оружейке? В нашей?
— Ага, сидит и в автоматах зачем-то ковыряется.
— Так он и меня вызывает. А я какое отношение имею к нечищеному оружию? Не нравится мне все это… Давай лучше не торопясь, допьем бутылочку! У меня есть лимон, яблоки, колбаса. Сейчас нарежу, закусим…
— Ну, нарезай. Закусим… Вздрогнем… Ну, вздрогнули?
— Вздрогнули!
— Эх! Хороший ты был парень, Мишка Шмер! — Шкребус вытер тыльной стороной ладони слюнявые губы и с аппетитом стал жевать колбасу.
— А мне вот кусок в горло не лезет… — не то чтобы усовестил Никита…
Пока в мансарде пили за упокой души друга, по оружейной комнате нервно ходил начальник штаба батальона. Через полчаса пребывания в оной Давыденко отправил дежурного сержанта наводить порядок в роте:
— Поди прочь! Займись с дневальным мытьем лестницы!
— Она вымыта, товарищ майор!
— Плохо вымыта! Я что сказал?! Мыть, живо!.. Посыльные вернулись?
— Вернулись!
— Оповестили офицеров?
— Так точно!
— Что ответили? В смысле, офицеры?
— Да я не понял. Посыльные несли какую-то… чушь. Не понял я.
— Ты что, русских послать не мог? Чтоб могли передать приказ и доложить об исполнении!
— Русских и посылал…
— Гм! Сам-то русский? Ладно, я сказал: займись с дневальным мытьем лестницы. Всё. Пошел!
Сержант пошел.
Давыденко вскрыл ящик для хранения патронов и пирамиду с автоматами. Снарядил второй магазин и уселся на табурет…
Чертовы бабуины! Не могли выполнить поставленную задачу по-человечески! Всего делов-то — измудохать и утопить! Элементарно! Так ведь нет! Упились водкой, упустили! Теперь вот сами трупы… А скандал-то, скандал! Прощай, академия. Прощай, карьера. И что теперь делать? Ждать, когда следователю какую-нибудь посмертную записку или письмо доставят? И эта зараза, женушка Наташенька, заявила, что молчать не станет! У, дрянь!.. Почему ж офицеры, дружки шмеровские не идут? Знают? Черт! А он бы их тут же порешил бы! Их-то за что? А, до кучи!!! От обиды за свою распроклятую, конченную жизнь!
Майора Давыденку колотила нервная дрожь. Он уже почти ничего не соображал, только курил одну за другой сигареты, гася окурки в тазике для ветоши. Со злостью пнул сапогом по огромному сейфу.
Раздался звонок. Дежурный по роте доложил:
— Товарищ майор, вас вызывает к себе начальник особого отдела полка.
— Кого еще вызывали?
— Никого. Только вас.
— Спасибо, братец. Ступай… Я же сказал, иди! Свободен!
Все свободны. Всем спасибо. Майор Давыденко еще какое-то время тупо смотрел в потолок. Громко расхохотался. Взял в руки автомат. Присоединил к нему «рожок». Дослал патрон. Еще секунду помедлил. Затем решительно снял автомат с предохранителя, вставил ствол в рот и нажал на спусковой крючок.
Дойдя до кондиции «море по колено», Ромашкин и Шкребус брели от мансарды к казарме, спотыкаясь в темноте о камни. У бассейна притормозили. Вода плескалась у самых сапог.
— Искупаемся? — спросил Ромашкин.
— Обязательно! Заодно и протрезвеем. В одежде или в неглиже?
— Разденемся. Иначе до утра не высохнет. И потом, если ты Ребус начнешь тонуть в сапогах и брюках, я тебя не достану, силенок не хватит. Ты ж кабан! С сапожищами — добрый центнер живого веса.
— Живой вес — не мертвый вес. Это хорошо, что мой вес жив! — произнес глубокомысленно Шкребус.
Они начали было раздеваться.
— Эй вы, водолазы! Марш отсюда! — пресек раздевание резкий окрик.
— Кто посмел мне перечить?! — возмутился Шкребус в темноту.
— А-а-а! Это ты, Глобус! Привет! — отозвалась темнота.
— Поручик Колчаков? — опознал Шкребус. — Чего орешь-то?
— Не положено купаться ночью! Особенно в пьяном виде! — крикнул лежащий в плавках на трамплине Колчаков. — Утонете, а я вытаскивай ваши скользкие, холодные, синие трупы.
— Ладно, поручик, не будем купаться! Так и быть! Только физиономии ополоснем. Ну, там, руки, ноги омоем. Спускайся к нам!
Дежурный по бассейну (была и такая должность) слез с вышки, понюхал воздух и одобрил:
— Помянули Мишку? Молодцы! Чувствую, какой-то благородный напиток употребляли…
— Ромаха какую-то дрянь наливал, — махнул небрежно рукою Шкребус. — Водки у него, видишь ли, нет!
— Ром «Гавана Клуб» и ром «Дэ касино». Белый и красный ром. Коктейль! — пояснил Никита.
— Могли бы и мне занести! Черти бездушные!
— Не знали, что ты дежуришь. А то б захватили стакан рома.
— Так и быть! Быстро раздевайтесь, ополаскивайтесь и трезвейте! — скомандовал Колчаков.
Вода была теплая. Поэтому от нее трезвость не наступила. Только слегка освежились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70