их терпят лишь до той поры, пока они хорошо ведут себя».
Неру увидел, что индийцы в Берлине не только не были связаны друг с другом, но и враждовали между собой, причем каждый подозревал другого в предательстве. «Такова, по-видимому, — думал он, — судьба политических эмигрантов повсюду». Некоторые из них превратились в буржуа европейского образца и давно утратили прежнюю патриотичность. Однако большинство индийских эмигрантов, с которыми Джавахарлалу довелось встречаться, оставались патриотами и страдали от острой ностальгии. Оторвавшись от индийской действительности, они носились с надуманными проектами освобождения Индии. Их жизнь была полна лишений, повседневных волнений и вечной тревоги из-за куска хлеба.
В июле 1926 года в одной из швейцарских газет появилась статья, в которой утверждалось, что индийцы почти единодушно желают сохранения английского господства.
Редко случалось, чтобы Неру негодовал так, как сейчас. Он написал резкий ответ, в котором привел конкретные факты о подлинно всенародном характере освободительного движения в Индии. «Я могу сделать единственный вывод, — обращался он к автору статьи, — что вы считаете индийцев, которые требуют свободы для своей родины, лжецами и ханжами. В таком случае нам не о чем с вами спорить».
Переписка с отцом и друзьями, руководителями Конгресса, позволяла Джавахарлалу быть в курсе всех последних событий в Индии. Его тревожили вести о религиозных распрях, разжигаемых в стране англичанами. Крайние группировки индусов и мусульман, враждуя между собой, разъединяли народ и тем самым облегчали колонизаторам задачу держать его в повиновении. А Махатма Ганди, успокаивая Неру, писал ему в Женеву: «Индусы и мусульмане все больше и больше отдаляются друг от друга. Но это не беспокоит меня. Так или иначе, но я чувствую, что разъединение между ними возрастает лишь только для того, чтобы привести их к большему сближению». Неру не разделял этого оптимизма.
Через несколько месяцев после получения письма от Ганди Джавахарлала потрясла мрачная весть из Индии о гибели известного всей стране патриота Свами Шраддхананда, которого вероломно убил какой-то фанатик, подкравшийся ночью к его постели. Неру вспомнил, как однажды во время народного волнения против англичан этот мужественный человек с открытой грудью пошел на штыки солдат, и, когда те отступили, он, индус, смело поднявшись на священную для мусульман кафедру храма Джами-Мазджид в Дели, призвал индусов и мусульман к братскому единству. И люди внимали его призыву, ликовали, выкрикивали лозунги братства.
Вообще новости из Индии часто ввергали Неру в состояние тревоги и разочарования. Все больший вес в Индийском национальном конгрессе приобретали титулованные особы, землевладельцы и промышленники, религиозно-националистические взгляды которых мало чем отличались от взглядов лидеров «Хинду махасабха», крайне правой воинствующей организации индусов. Неру писал своему другу Саиду Махмуду, что религиозный фанатизм может погубить дело освобождения родины от колониального господства.
С наступлением осени состояние Камалы вновь ухудшилось. Врачи рекомендовали перевезти ее на зиму в горный санаторий в Монтане. Снова потребовались деньги. Кроме того, надо было выплатить крупную сумму за учебу Индиры в швейцарской школе. Пришлось продать те немногие драгоценности, которые Камала имела при себе. Но и вырученных денег не хватало. Джавахарлал и Камала не хотели ни у кого одалживаться, даже у родственников, и жили только на свои скромные средства. Приходилось экономить на всем: к примеру, Джавахарлал вынужден был воздержаться от покупки столь необходимого для него, южанина, пальто. Когда Мотилал Неру узнал о финансовых трудностях сына, он написал ему: «Мне было очень больно читать твое письмо, в котором ты советуешь продать золотые браслеты Камалы... Я боюсь, что ты пытаешься быть чересчур экономным и отказываешь себе и Камале в самом необходимом».
Камала, Джавахарлал и Кришна переехали в Монтану. Сухой и чистый воздух, пахнущий хвоей лесов, космическое безмолвие гор, внимательные врачи — все это должно было поднять Камалу на ноги. Вскоре ей действительно стало лучше.
Джавахарлал полюбил европейскую зиму. Катание на коньках приносило ему огромное наслаждение. Рискуя поломать себе ноги, он в конце концов овладел и горными лыжами.
«Но ничто, кроме тюремных стен, не могло удержать брата сколько-нибудь долго на одном месте», — говорила Кришна.
Действительно, как только Камала начала поправляться, Джавахарлал отправляется в Берлин, чтобы установить контакты с руководителями Антиимпериалистической лиги, подробнее разузнать о предстоящем в начале 1927 года конгрессе угнетенных народов.
На сей раз в Берлине Неру познакомился с Вирендранатхом Чаттопадхьяя, которого друзья и знакомые называли просто Чатто. Жил Чатто в долгой эмиграции бедно, едва сводя концы с концами, глубоко тоскуя по родине. Революционно-патриотической работой он начал заниматься еще до первой мировой войны в Лондоне и Париже. В 1917 году встречался с представителями РСДРП, посетил Москву. Встав на путь научного социализма, установил связи с III Интернационалом. Будучи человеком высокообразованным и талантливым, сумевшим полностью отказаться от морали старого мира, Чатто неизменно пользовался авторитетом среди профессиональных революционеров, коммунистов и некоммунистов. Его никогда не покидало чувство мягкого юмора. Неру высоко ценил интеллектуальные качества Чатто, считая его «очень способным и обаятельным человеком».
По предложению Чатто Неру согласился принять участие в работе по подготовке антиколониального конгресса в Брюсселе. «Идеи о необходимости каких-то совместных действий угнетенных народов, а также совместных действий этих народов и левого крыла рабочего движения, — по словам Неру, — пользовались большой популярностью». И сам он все более убеждался в правильности мысли о том, что все подавляемые народы и эксплуатируемые классы имеют одного и того же противника — империализм, а поэтому и выступать против него нужно едиными силами. В письме к отцу Джавахарлал писал: «Совершенно очевидно, что конгресс в Брюсселе будет весьма авторитетным форумом, и было бы крайне желательным направить на него представителей Индийского национального конгресса: в конечном счете самым устрашающим империализмом в наши дни является английский, тот, который господствует в Индии».
С таким же предложением он обратился к руководству ИНК, подробно информируя его о деятельности Антиимпериалистической лиги.
Однако Ганди воспринял предложение Джавахарлала без энтузиазма. «Я со всем вниманием прочитал вашу официальную информацию, равно как и личное конфиденциальное письмо о конгрессе угнетенных народов, — отвечает он ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Неру увидел, что индийцы в Берлине не только не были связаны друг с другом, но и враждовали между собой, причем каждый подозревал другого в предательстве. «Такова, по-видимому, — думал он, — судьба политических эмигрантов повсюду». Некоторые из них превратились в буржуа европейского образца и давно утратили прежнюю патриотичность. Однако большинство индийских эмигрантов, с которыми Джавахарлалу довелось встречаться, оставались патриотами и страдали от острой ностальгии. Оторвавшись от индийской действительности, они носились с надуманными проектами освобождения Индии. Их жизнь была полна лишений, повседневных волнений и вечной тревоги из-за куска хлеба.
В июле 1926 года в одной из швейцарских газет появилась статья, в которой утверждалось, что индийцы почти единодушно желают сохранения английского господства.
Редко случалось, чтобы Неру негодовал так, как сейчас. Он написал резкий ответ, в котором привел конкретные факты о подлинно всенародном характере освободительного движения в Индии. «Я могу сделать единственный вывод, — обращался он к автору статьи, — что вы считаете индийцев, которые требуют свободы для своей родины, лжецами и ханжами. В таком случае нам не о чем с вами спорить».
Переписка с отцом и друзьями, руководителями Конгресса, позволяла Джавахарлалу быть в курсе всех последних событий в Индии. Его тревожили вести о религиозных распрях, разжигаемых в стране англичанами. Крайние группировки индусов и мусульман, враждуя между собой, разъединяли народ и тем самым облегчали колонизаторам задачу держать его в повиновении. А Махатма Ганди, успокаивая Неру, писал ему в Женеву: «Индусы и мусульмане все больше и больше отдаляются друг от друга. Но это не беспокоит меня. Так или иначе, но я чувствую, что разъединение между ними возрастает лишь только для того, чтобы привести их к большему сближению». Неру не разделял этого оптимизма.
Через несколько месяцев после получения письма от Ганди Джавахарлала потрясла мрачная весть из Индии о гибели известного всей стране патриота Свами Шраддхананда, которого вероломно убил какой-то фанатик, подкравшийся ночью к его постели. Неру вспомнил, как однажды во время народного волнения против англичан этот мужественный человек с открытой грудью пошел на штыки солдат, и, когда те отступили, он, индус, смело поднявшись на священную для мусульман кафедру храма Джами-Мазджид в Дели, призвал индусов и мусульман к братскому единству. И люди внимали его призыву, ликовали, выкрикивали лозунги братства.
Вообще новости из Индии часто ввергали Неру в состояние тревоги и разочарования. Все больший вес в Индийском национальном конгрессе приобретали титулованные особы, землевладельцы и промышленники, религиозно-националистические взгляды которых мало чем отличались от взглядов лидеров «Хинду махасабха», крайне правой воинствующей организации индусов. Неру писал своему другу Саиду Махмуду, что религиозный фанатизм может погубить дело освобождения родины от колониального господства.
С наступлением осени состояние Камалы вновь ухудшилось. Врачи рекомендовали перевезти ее на зиму в горный санаторий в Монтане. Снова потребовались деньги. Кроме того, надо было выплатить крупную сумму за учебу Индиры в швейцарской школе. Пришлось продать те немногие драгоценности, которые Камала имела при себе. Но и вырученных денег не хватало. Джавахарлал и Камала не хотели ни у кого одалживаться, даже у родственников, и жили только на свои скромные средства. Приходилось экономить на всем: к примеру, Джавахарлал вынужден был воздержаться от покупки столь необходимого для него, южанина, пальто. Когда Мотилал Неру узнал о финансовых трудностях сына, он написал ему: «Мне было очень больно читать твое письмо, в котором ты советуешь продать золотые браслеты Камалы... Я боюсь, что ты пытаешься быть чересчур экономным и отказываешь себе и Камале в самом необходимом».
Камала, Джавахарлал и Кришна переехали в Монтану. Сухой и чистый воздух, пахнущий хвоей лесов, космическое безмолвие гор, внимательные врачи — все это должно было поднять Камалу на ноги. Вскоре ей действительно стало лучше.
Джавахарлал полюбил европейскую зиму. Катание на коньках приносило ему огромное наслаждение. Рискуя поломать себе ноги, он в конце концов овладел и горными лыжами.
«Но ничто, кроме тюремных стен, не могло удержать брата сколько-нибудь долго на одном месте», — говорила Кришна.
Действительно, как только Камала начала поправляться, Джавахарлал отправляется в Берлин, чтобы установить контакты с руководителями Антиимпериалистической лиги, подробнее разузнать о предстоящем в начале 1927 года конгрессе угнетенных народов.
На сей раз в Берлине Неру познакомился с Вирендранатхом Чаттопадхьяя, которого друзья и знакомые называли просто Чатто. Жил Чатто в долгой эмиграции бедно, едва сводя концы с концами, глубоко тоскуя по родине. Революционно-патриотической работой он начал заниматься еще до первой мировой войны в Лондоне и Париже. В 1917 году встречался с представителями РСДРП, посетил Москву. Встав на путь научного социализма, установил связи с III Интернационалом. Будучи человеком высокообразованным и талантливым, сумевшим полностью отказаться от морали старого мира, Чатто неизменно пользовался авторитетом среди профессиональных революционеров, коммунистов и некоммунистов. Его никогда не покидало чувство мягкого юмора. Неру высоко ценил интеллектуальные качества Чатто, считая его «очень способным и обаятельным человеком».
По предложению Чатто Неру согласился принять участие в работе по подготовке антиколониального конгресса в Брюсселе. «Идеи о необходимости каких-то совместных действий угнетенных народов, а также совместных действий этих народов и левого крыла рабочего движения, — по словам Неру, — пользовались большой популярностью». И сам он все более убеждался в правильности мысли о том, что все подавляемые народы и эксплуатируемые классы имеют одного и того же противника — империализм, а поэтому и выступать против него нужно едиными силами. В письме к отцу Джавахарлал писал: «Совершенно очевидно, что конгресс в Брюсселе будет весьма авторитетным форумом, и было бы крайне желательным направить на него представителей Индийского национального конгресса: в конечном счете самым устрашающим империализмом в наши дни является английский, тот, который господствует в Индии».
С таким же предложением он обратился к руководству ИНК, подробно информируя его о деятельности Антиимпериалистической лиги.
Однако Ганди воспринял предложение Джавахарлала без энтузиазма. «Я со всем вниманием прочитал вашу официальную информацию, равно как и личное конфиденциальное письмо о конгрессе угнетенных народов, — отвечает он ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130