Осматривая Киев, я побывал на берегах Днепра. Там я увидел лежавшие в воде пролеты разрушенного большого моста. Рядом с развалинами, в каких-нибудь 100 метрах вниз по течению, действовал временный понтонный мост. Я приказал водителю перебраться на восточный берег Днепра. Но у самого моста нас остановил стоявший на посту часовой. Причиной остановки явилась длинная колонна советских военнопленных. Их как раз гнали по понтонному мосту к центру города. Их истощенный, измученный вид говорил о том, что они находились в пути уже многие дни и были голодны.
Нам пришлось ждать около двух часов, пока переправа колонны военнопленных через реку не закончилась. Их гнали через Киев, чтобы создать у населения города впечатление, что Советский Союз уже проиграл войну. Время от времени раздавались выстрелы, но я не знал, что они означали. И лишь когда мы на обратном пути в центр города догнали колонну военнопленных, я понял, что там происходило. На разделенной зеленой полосой улице с двусторонним движением, по которой только что прошла колонна военнопленных, лежали десятки расстрелянных советских солдат. Они имели несчастье оказаться в плену у германских фашистов. Сопровождавшие их охранники расстреливали из автоматов каждого, кто, ослабев, не мог идти дальше. Я видел, как охранники подходили к ним сзади, убивали их и шли дальше, даже не удостоив свои жертвы взглядом.
О только что увиденном мною я завел разговор с дежурным офицером комендатуры, где мне требовалось кое-что сделать. Он показался мне человеком объективным. Я спросил его, всегда ли расстреливают пленных, прогоняя их колонны через Киев? И разве мы отменили Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными? Ведь это может обернуться против нас. В этой войне, ответил он, ему уже пришлось забыть, что существует Женевская конвенция. Ведь фюрер и верховное командование вермахта провозгласили иные принципы. А у комендатуры из-за этого неприятности. При прохождении через Киев каждой колонны военнопленных – а через город почти ежедневно прогоняют несколько колонн – комендатура должна организовывать грузовики, на которые грузят трупы военнопленных, расстрелянных при прохождении колонн. Иногда о том, что через город прошла колонна военнопленных, комендатуре становится известно лишь задним числом. И тогда случается, что трупы – а их всегда насчитываются десятки – часами лежат на улицах. Как это влияет на оставшихся в Киеве жителей, чьи сыновья, мужья или отцы могут оказаться среди убитых, можно легко себе представить. У комендатуры – всегда неприятности. Как все это отвратительно!
Рассказ Коха о кровавой расправе в Киеве
Когда я через несколько дней вновь стал разыскивать Коха, мне сказали, что он вернулся в Киев и готов встретиться со мной. Я вручил ему рекомендательное письмо МИД с просьбой оказать мне содействие в выполнении моей миссии. Я также передал ему письмо Баума из ведомства Розенберга, сказав при этом, что когда я по семейным обстоятельствам бывал в Бреслау, то наведывался в Институт Восточной Европы, которым руководил профессор Кох, тогда еще штатский человек. В институте меня интересовали библиотека и научные публикации. Теперь я весьма рад лично познакомиться с выдающимся знатоком Восточной Европы, хотя это происходит и при несколько необычных обстоятельствах. Тут я как бы между прочим заметил, что мне пришлось 6 лет проработать в Варшаве и 2 года – в Москве. Назвал и некоторые фамилии, которые он должен был хорошо знать. И мне удалось побудить его отбросить сдержанность и подозрительность, с которыми он поначалу принял меня. Он стал обращаться со мной как с одним из принадлежавших к его кругу специалистов по Восточной Европе, работавших на германский империализм и преследовавших при этом также собственные цели.
Должен пояснить, что в тогдашней Германии имелась лишь сравнительно небольшая группа людей, которых можно было считать экспертами по Восточной Европе. Они хорошо знали друг друга, следили, хотя и не всегда с одинаковой благожелательностью и одобрением, но, во всяком случае, с интересом за всеми относящимися к этой области публикациями. Дав понять, что я, так сказать, принадлежу к младшему поколению этого избранного круга, я приобрел в глазах майора, то бишь профессора Коха, репутацию человека, близкого его помыслам и устремлениям.
После того как мы обменялись новостями о некоторых наших общих знакомых, я рассказал ему о поручении, с которым меня направил в Киев Кизингер из МИД. При этом я как бы невзначай упомянул, что такое поручение явилось для меня совершенно неожиданным. Возникшее у меня представление, сказал я, что мне придется столкнуться с огромными, может быть даже непреодолимыми, трудностями, еще больше усилилось впечатлениями от увиденного во Львове и особенно здесь, в Киеве. И я рассказал ему кое-что о том, что узнал в Кракове и во Львове об обращении с поляками и евреями, а также о том, что увидел собственными глазами в Киеве. Из всего этого, заметил я, можно сделать вывод, что мы, немцы, не заинтересованы более в привлечении на свою сторону населения завоеванных и оккупированных областей. Разве, например, поступают так с военнопленными? К сожалению, у нас так поступают, ответил Кох, а бывают вещи и похуже. Он, Кох, пытается кое-что изменить, однако напрасно.
Затем он коснулся трудностей, с которыми столкнулся в поисках квалифицированных людей для создания «украинского государства», разумеется, под господством Германии. Для него было еще сравнительно легко разыскать, используя свои старые связи, врагов коммунистов и националистов для создания украинских отрядов военного или полицейского характера. Но когда он начал формировать, обмундировывать и вооружать первые группы таких людей, их у него забрали эсэсовцы для своих целей. Тех украинцев, кто отказывался служить в эсэсовских частях, участвовать в «охотничьих командах» и в тому подобных действиях против партизан, в уничтожении еврейского населения, эсэсовцы сразу же расстреливали. «Никто из моих украинских друзей и знакомых, – рассказывал Кох, – не принимает всерьез мои заверения, что я ничего не знал. И если это будет продолжаться, то скоро ни одна собака не притронется к куску хлеба в моей руке».
Затем он спросил меня: «Слышали ли вы, господин Кегель, как здесь, в Киеве, был решен «еврейский» вопрос?» Я ответил, что кое-что мне уже приходилось слышать об этом, однако подробностей не знаю. Тогда он с раздражением сказал: «Я расскажу вам о том, что здесь произошло, слушайте же!» И нарисовал мне потрясающую своей холодной рассудочностью картину происшедшего. Я слушал его с бессильным гневом, запомнив этот ужасный рассказ на всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156