Фрейд анализировал Эльму Палос — в результате она потеряла желание выйти за Ференци и тот оказался с Гизеллой, ее матерью, хотел он того или нет. Фрейд как аналитик любовниц своих учеников имел над ними еще большую власть.
Фрейд относился к Лоу, «драгоценности», с энтузиазмом. К лету, когда она решила порвать с Эрнестом, она «цвела» освободившись и стала ему «чрезвычайно дорога». Он рассказал Ференци, что «у меня появилось к ней очень теплое чувство с полным отсутствием сексуальности, что раньше бывало редко (видимо, это связано с возрастом)». От Фрейда редко можно было услышать о каких-либо теплых чувствах. В статье «Перенос любви», написанной в 1914 году, где Фрейд писал, что пациентка должна понимать, что влюбленность в аналитика — часть лечения, он говорил и об искушениях, с которыми сталкивается бедный аналитик, обязанный самоконтролем доказать ей, что ему можно доверять свои мысли и фантазии. Имел ли он в виду Лоу? Если и не ее, то уж во всяком случае других привлекательных женщин, которые были среди сотен пациентов, лежавших на его кушетке.
В очерке чувствуется нотка грусти, когда Фрейд говорит о «несравненном очаровании» «женщины высоких принципов, которая признается в своей страсти», и высказывает предположение, что аналитика искушает не «грубо чувственное желание». Скорее более тонкое поведение, не явно сексуальное, может заставить мужчину забыться «ради приятного переживания». Подобно улицам красных фонарей в Триесте, для человека эта ситуация была испытанием, которое стоило выдержать.
В 1913 году Эрнесту Джонсу пришлось смириться с Лоу, столь изменившейся после анализа. Он отнесся к этому стоически, признавшись Фрейду, что хотел обвинить во всем его («мимолетное явление»), отправился в Будапешт, чтобы его проанализировал Ференци, навсегда уехал из Канады и снял в квартиру в Лондоне на улице Грейт-Портленд, к несчастью, всего в нескольких сотнях метров от медицинского района. Он оказался практически там же, откуда уехал почти пять лет назад. Канн, которая оставила его не сразу, помогла ему обставить квартиру. Фрейду Джонс сообщал о подробностях умирающей связи, как будто ждал от него одобрения, — рассказывал о том, как Канн принесла домой бездомного котенка, перекормила его, дала ему слабительное, а потом сделала клизму. Поскольку Джонс отнесся к этому недостаточно серьезно, она разозлилась и «три часа в качестве наказания заставила бегать по 'срочным поручениям'». Сначала ей понадобился специальный шприц, чтобы сделать котенку укол бромида. Потом — синильная кислота на случай, если животному станет так плохо, что его придется убить. «Она, несомненно, умеет удовлетворять и развивать склонность человека к мазохизму», — заявил Джонс, но если он рассчитывал на успокаивающий ответ Фрейда, то был разочарован. Кроме того, Джонс сообщал, что она по-прежнему принимает морфий.
Каждый из пяти членов комитета получил в мае 1913 года от Фрейда в подарок маленькую старинную печать, которую можно было поместить в золотое кольцо. У него самого было такое кольцо с головой Юпитера. Когда Фрейд закончил книгу «Тотем и табу», часть членов комитета пригласила его на обед в Пратере, где ему подарили египетскую фигурку. Фрейд поставил эту фигурку перед тарелкой и назвал своим тотемом. Дело развивалось, но им все еще необходимо было чувствовать себя группой братьев во враждебном мире.
***
Вена продолжала жить своей жизнью — этот город кипел идеями, к которым имперские чиновники оставались глухи. Эмансипация не была предметом обсуждения для императора Франца Иосифа и его эскадронов бюрократов. Интеллектуалы и художники, которые стремились изменить старый подавляющий личность мир, находили слушателей только друг в друге. Это были и Фрейд с последователями, и Карл Краус, который впал в апокалиптическое настроение и объявил в «Факеле», что Австрия — это «экспериментальная станция для исследования конца света», и художники со странным восприятием мира, раздражавшим приверженцев традиционного искусства, такие как экспрессионист Оскар Кокошка, который утверждает, будто почувствовал приближение кризиса еще в 1910 году и понял «неожиданно и интуитивно», что «все человечество поражено неизлечимой болезнью».
Угнетение человека было основой цивилизованного общества. Фрейд признавал власть и в то же время своими действиями ниспровергал ее. Правители Австро-Венгерской империи, равно как и любые другие императоры, естественно, одобряли угнетение.
Их больше всего беспокоили отдельные неприятные случаи, например история с полковником Альфредом Редлером, отважным главой шпионажа империи, который, как выяснилось, продал России планы крепостей в Галиции и боевого порядка армии, подготовленные для вторжения в Сербию, в случае если империи придется защищать свои интересы на Балканах. Полковника-гомосексуалиста вынудили застрелиться, чтобы избежать суда, и он подчинился в мае 1913 года. На следующий год, когда началась война, эти планы оказались гораздо важнее, чем кто-либо предполагал.
Ближе к концу 1913-го и в 1914 году Юнга беспокоили яркие сны и видения всеобщей катастрофы, которые, возможно, были свидетельством временного умопомешательства, но он счел их пророческими. Путешествуя поездом, он погрузился в транс и увидел, как Европа тонет в море крови и трупов. Конечно, Швейцария в его видении спасается. Во время этой поездки ему дважды снился один и тот же сон. Еще один сон, повторившийся трижды, изображал Европу, страдающую от мороза посреди лета. Среди льда он нашел куст винограда и накормил голодных.
Юнг был не в себе. Он решил «отпустить себя» (по его собственному выражению) во время рождественского поста в декабре 1913 года. Началось исследование бессознательного, и он посещал подземный мир духовных героев и духовных друзей. Критики утверждают, что следующие несколько лет он страдал от шизофрении.
До того как отправиться в эти путешествия, Юнг успел посетить еще один ежегодный психоаналитический конгресс в Мюнхене, который проводился в сентябре. Он и Фрейд находились в одном помещении в последний раз. На этом съезде Юнг снова был избран президентом международной ассоциации, причем многие фрейдисты воздержались. Однако эта должность к тому времени стала для него чисто формальной. В октябре он ушел с редакторского поста в «Ежегоднике» по причинам «личного характера, в связи с чем я считаю ниже своего достоинства обсуждать их публично», а полгода спустя, в апреле 1914 года, отказался от должности президента.
«Итак, мое предсказание сбылось, — писал Джонс Фрейду. — Если у пса слишком длинный поводок, он им себя задушит». Фрейд к тому времени уже написал краткую и тенденциозную историю движения, датированную февралем 1914 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Фрейд относился к Лоу, «драгоценности», с энтузиазмом. К лету, когда она решила порвать с Эрнестом, она «цвела» освободившись и стала ему «чрезвычайно дорога». Он рассказал Ференци, что «у меня появилось к ней очень теплое чувство с полным отсутствием сексуальности, что раньше бывало редко (видимо, это связано с возрастом)». От Фрейда редко можно было услышать о каких-либо теплых чувствах. В статье «Перенос любви», написанной в 1914 году, где Фрейд писал, что пациентка должна понимать, что влюбленность в аналитика — часть лечения, он говорил и об искушениях, с которыми сталкивается бедный аналитик, обязанный самоконтролем доказать ей, что ему можно доверять свои мысли и фантазии. Имел ли он в виду Лоу? Если и не ее, то уж во всяком случае других привлекательных женщин, которые были среди сотен пациентов, лежавших на его кушетке.
В очерке чувствуется нотка грусти, когда Фрейд говорит о «несравненном очаровании» «женщины высоких принципов, которая признается в своей страсти», и высказывает предположение, что аналитика искушает не «грубо чувственное желание». Скорее более тонкое поведение, не явно сексуальное, может заставить мужчину забыться «ради приятного переживания». Подобно улицам красных фонарей в Триесте, для человека эта ситуация была испытанием, которое стоило выдержать.
В 1913 году Эрнесту Джонсу пришлось смириться с Лоу, столь изменившейся после анализа. Он отнесся к этому стоически, признавшись Фрейду, что хотел обвинить во всем его («мимолетное явление»), отправился в Будапешт, чтобы его проанализировал Ференци, навсегда уехал из Канады и снял в квартиру в Лондоне на улице Грейт-Портленд, к несчастью, всего в нескольких сотнях метров от медицинского района. Он оказался практически там же, откуда уехал почти пять лет назад. Канн, которая оставила его не сразу, помогла ему обставить квартиру. Фрейду Джонс сообщал о подробностях умирающей связи, как будто ждал от него одобрения, — рассказывал о том, как Канн принесла домой бездомного котенка, перекормила его, дала ему слабительное, а потом сделала клизму. Поскольку Джонс отнесся к этому недостаточно серьезно, она разозлилась и «три часа в качестве наказания заставила бегать по 'срочным поручениям'». Сначала ей понадобился специальный шприц, чтобы сделать котенку укол бромида. Потом — синильная кислота на случай, если животному станет так плохо, что его придется убить. «Она, несомненно, умеет удовлетворять и развивать склонность человека к мазохизму», — заявил Джонс, но если он рассчитывал на успокаивающий ответ Фрейда, то был разочарован. Кроме того, Джонс сообщал, что она по-прежнему принимает морфий.
Каждый из пяти членов комитета получил в мае 1913 года от Фрейда в подарок маленькую старинную печать, которую можно было поместить в золотое кольцо. У него самого было такое кольцо с головой Юпитера. Когда Фрейд закончил книгу «Тотем и табу», часть членов комитета пригласила его на обед в Пратере, где ему подарили египетскую фигурку. Фрейд поставил эту фигурку перед тарелкой и назвал своим тотемом. Дело развивалось, но им все еще необходимо было чувствовать себя группой братьев во враждебном мире.
***
Вена продолжала жить своей жизнью — этот город кипел идеями, к которым имперские чиновники оставались глухи. Эмансипация не была предметом обсуждения для императора Франца Иосифа и его эскадронов бюрократов. Интеллектуалы и художники, которые стремились изменить старый подавляющий личность мир, находили слушателей только друг в друге. Это были и Фрейд с последователями, и Карл Краус, который впал в апокалиптическое настроение и объявил в «Факеле», что Австрия — это «экспериментальная станция для исследования конца света», и художники со странным восприятием мира, раздражавшим приверженцев традиционного искусства, такие как экспрессионист Оскар Кокошка, который утверждает, будто почувствовал приближение кризиса еще в 1910 году и понял «неожиданно и интуитивно», что «все человечество поражено неизлечимой болезнью».
Угнетение человека было основой цивилизованного общества. Фрейд признавал власть и в то же время своими действиями ниспровергал ее. Правители Австро-Венгерской империи, равно как и любые другие императоры, естественно, одобряли угнетение.
Их больше всего беспокоили отдельные неприятные случаи, например история с полковником Альфредом Редлером, отважным главой шпионажа империи, который, как выяснилось, продал России планы крепостей в Галиции и боевого порядка армии, подготовленные для вторжения в Сербию, в случае если империи придется защищать свои интересы на Балканах. Полковника-гомосексуалиста вынудили застрелиться, чтобы избежать суда, и он подчинился в мае 1913 года. На следующий год, когда началась война, эти планы оказались гораздо важнее, чем кто-либо предполагал.
Ближе к концу 1913-го и в 1914 году Юнга беспокоили яркие сны и видения всеобщей катастрофы, которые, возможно, были свидетельством временного умопомешательства, но он счел их пророческими. Путешествуя поездом, он погрузился в транс и увидел, как Европа тонет в море крови и трупов. Конечно, Швейцария в его видении спасается. Во время этой поездки ему дважды снился один и тот же сон. Еще один сон, повторившийся трижды, изображал Европу, страдающую от мороза посреди лета. Среди льда он нашел куст винограда и накормил голодных.
Юнг был не в себе. Он решил «отпустить себя» (по его собственному выражению) во время рождественского поста в декабре 1913 года. Началось исследование бессознательного, и он посещал подземный мир духовных героев и духовных друзей. Критики утверждают, что следующие несколько лет он страдал от шизофрении.
До того как отправиться в эти путешествия, Юнг успел посетить еще один ежегодный психоаналитический конгресс в Мюнхене, который проводился в сентябре. Он и Фрейд находились в одном помещении в последний раз. На этом съезде Юнг снова был избран президентом международной ассоциации, причем многие фрейдисты воздержались. Однако эта должность к тому времени стала для него чисто формальной. В октябре он ушел с редакторского поста в «Ежегоднике» по причинам «личного характера, в связи с чем я считаю ниже своего достоинства обсуждать их публично», а полгода спустя, в апреле 1914 года, отказался от должности президента.
«Итак, мое предсказание сбылось, — писал Джонс Фрейду. — Если у пса слишком длинный поводок, он им себя задушит». Фрейд к тому времени уже написал краткую и тенденциозную историю движения, датированную февралем 1914 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146