Эта идея о коршуне понравилась другим аналитикам, и они развили ее, утверждая, что нашли контуры этой птицы в картине Леонардо «Мадонна и младенец со святой Анной». Оскар Пфистер, цюрихский священник и аналитик, увидел эту картину в Лувре в 1910 году, вскоре после выхода очерка в свет, и обнаружил несомненный образ коршуна в голубой ткани, драпирующей бедра Марии. «Я тоже видел там коршуна, — вскричал Юнг, — но в другом месте: клюв как раз в области лобка». Ференци увидел птицу там, где ему показали, и «удивился, что не нашел ее сам».
Десять лет спустя с коршуном приключился конфуз, когда было обнаружено, что слова Леонардо неправильно переведены. На самом деле он писал о грифе. Несмотря на это, очерк остается интересным образчиком реконструкции прошлого с помощью воображения, и если бы Фрейд заставил себя признать эту ошибку в 1923 году, когда она была обнаружена, он мог бы сделать это совершенно спокойно. Но 1923 год был плохим годом для признания фактов, и Фрейд оставил очерк таким, какой он есть. Он был слишком привязан к своим произведениям.
«Джеймс Стречи во время подготовки „Стандартного издания“ предлагал изменить текст Фрейда, чтобы убрать эту ошибку. Джонс, который в то время работал над биографией, написал ему в 1952 году: „Относительно коршуна, что очень неприятно. Не представляю себе, как можно изменить Священное Писание“. Прошло уже тридцать лет с момента обнаружения ошибки, но коршун все еще причинял беспокойство.»
Фрейд как раз руководил чьими-то попытками написать психобиографию, как тут Фриц Виттельс начал вендетту с Карлом Краусом из «Факела». Если не считать редких вздохов сожаления о том, что его ученики не умеют держать себя в руках, Фрейд мало интересовался их личными делами. Но на этот раз он опасался, что скандал может повредить общему делу.
Виттельс уже произвел на Фрейда неприятное впечатление своим бесстыдством, когда имел роман с Ирмой Карчевской, молодой актрисой, принадлежавшей в 1907 году одновременно ему и Краусу. Три года спустя, 12 января 1910 года, когда Краус уже решил, что психоанализ — это обман и их дружба закончилась — в том числе и из-за роскошной Ирмы, — Виттельс представил собранию психобиографическую статью о Краусе под названием «Невроз 'Факела'». Он обыгрывал предполагаемые связи между искусством и психопатологией и насмехался над Краусом, утверждая, что у него маленький орган, «Факел», который противопоставляется большому органу, «Нойе фрайе прессе», газете, ненавидимой Краусом. Венское психоаналитическое общество выслушало статью, хотя Фрейд не был от нее в восторге. Он добавил, что Виттельсу следует быть поосторожнее и не повторять подобных изречений перед более широкой публикой, которая не сможет «оценить их научность».
Вскоре подробности дошли до Крауса, и 13 февраля Фрейд писал Ференци о том, что «психоанализ оказался под угрозой из-за яростных нападок „Факела“ в связи с лекцией Виттельса», и жаловался на «безграничное тщеславие и неуважение этого талантливого зверя, Карла Крауса», как будто шутки о маленьких органах того не извиняли. Но зверь продолжал кусаться. Вспомнили и про маленького Ганса.
Детям психоаналитиков приходится тяжко. Сначала сын вынужден признавать, что испытывает эротические ощущения во время дефекации. Потом он должен говорить отцу, что у него на уме, когда по пути в школу видит испражняющуюся лошадь. Можно считать, что ему действительно повезло, если он доживает до возраста, в котором может признаться, что ему приснилось, как он насилует мать.
Фрейд посоветовал венскому обществу не обращать внимания на эти «глупые выстрелы», как он их назвал, но Виттельс самостоятельно решил, что уничтожит врага, сделав его героем сатирического романа. Краус попытался предотвратить его издание, увидев рукопись через общую подругу, которую та показала ему без ведома Виттельса, и его юрист посетил Фрейда, чтобы сообщить, сколько вреда Краус может причинить их делу. В конце концов Фрейд настоял, чтобы Виттельс показал ему гранки, и заявил ему, что «психоанализ важнее, чем твои глупые ссоры. Почему я должен позволять твоей необдуманной книге вредить ему?».
Виттельс проигнорировал эти предостережения, осенью 1910 года опубликовал книгу, получал вызов в суд за клевету и продал множество экземпляров. Он оставил кружок Фрейда, позже написал его несанкционированную биографию, потом переехал в Америку, где и работал. Делу это не повредило, но Фрейд так никогда полностью и не простил его. Когда они встретились в 1933 году, он все еще ворчал по поводу этого эпизода. Виттельс отметил, что все это было очень давно. «Знаю, — ответил Фрейд, — но ты был мне близок».
Те, кто оставался лояльным, получали в награду дружбу и профессиональную поддержку. Джонс, которого во время лекций в университете Кларка Фрейд все еще считал не совсем надежным, вскоре укрепил свои позиции. Он написал Фрейду, что тот совершенно справедливо подозревал его в том, будто он хочет возглавить движение в Англии и Америке, но теперь его «сопротивление» закончилось.
Джонсу было легко признать отцовский авторитет Фрейда. Он не был безгласным и ни на что не жалующимся последователем, но в молодости был очень осторожен. В том, как он себя вел с Фрейдом, искренние чувства смешивались с определенной долей лести. Использовались такие слова, как «гений» и «редкое удовольствие». Оттиск одной статьи, посланной ему Фрейдом, оказался, как и все остальные работы, слишком коротким. «Мы жаждем, как Оливер Твист, еще». Когда в апреле 1912 года до Торонто не дошло одно письмо с Берггассе, Джонс предположил, что оно пропало вместе с «Титаником», который утонул среди айсбергов как раз 14 апреля. «Если это так, — добавил он, — то последствия этой катастрофы еще печальнее, чем показалось на первый взгляд».
Впрочем, этот валлиец не был таким раболепным, как можно было бы предположить на основе этих выражений. Он знал, что его и таких, как он, считают послушными и легко подчиняющимися, но в своей биографии Фрейда пишет, что «лучше описать их как людей, которые справились со своими детскими комплексами и научились работать в гармонии и со старшим, и с младшим поколениями». В своей характеристике из письма в июне 1910 года он объясняет черты мазохизма в своем характере:
Комплекс оригинальности у меня слабо развит. Я стремлюсь скорее знать, быть «за сценой» и «в курсе», а не узнавать… Для меня работа подобна вынашиванию женщиной ребенка, а для людей вроде вас, мне кажется, это что-то вроде мужского оплодотворения. Точнее выразиться я не смог, но думаю, вы поймете, что я имею в виду.
Если оба были согласны, что ломать голову над новыми проблемами — дело «отца», какие могли быть проблемы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146