Но он ничуть не смутился, когда она хитро отметила, что сон отнюдь не исполнял ее желания, совсем наоборот. Фрейд знал, что у его пациентки есть другие причины сомневаться в его правоте. Сон всего лишь подтверждал ее подозрения, таким образом являясь исполнением желания доказать, что он неправ.
В более поздних переизданиях книги Фрейд разработал идею противоречивого желания", чтобы включить в исследование мазохистов, которые чувствовали потребность вызвать в себе мысленные страдания. Каким бы неприятным ни был сон, его можно было считать исполнением желаний, если он удовлетворяет мазохистским склонностям человека. Это похоже на обман. Сообразительный толкователь всегда может приспособить сны к теории, выбирая нужное ему среди свободных ассоциаций. Такая изобретательность в методах, возможно, являющаяся частью стремления Фрейда придать своей работе большее наукообразие, сегодня уже не в моде. Современные аналитики скорее сказали бы, что цель поиска свободных ассоциаций со снами — помочь пациентам сосредоточиться на мыслях о самих себе.
Символизм снов, который обычно считают важнейшей частью психоанализа, в издании 1900 года практически не упоминается. Фрейд дополнил этой идеей книгу лишь десять лет спустя, после того как его коллега Вильгельм Штекель разработал эту идею. Найти пенис во сне было не так уж сложно. Соответствующий ярлык тут же получили палки, ножи, зонты, а также более неожиданные предметы: молотки, женские шляпки, скобы в лапках («возможно, потому, что стопку бумаги двигали по ним вверх-вниз»), галстуки, воздушные корабли и змеи. Сигары почему-то в этот список не попали.
Комнаты оказались женщинами, а шкаф — женской утробой. Пейзажи, особенно с лесом или мостом, тоже могли представлять собой гениталии. Спуск или восхождение по лестнице означали половой акт («последовательность ритмичных движений», как объяснял Фрейд, «с увеличивающейся одышкой»). Лысение и выпадение зубов, с другой стороны, были очевидными символами кастрации. Возможно, сначала Фрейд не говорил о символах, поскольку его бессознательное предостерегало о том, что подобный универсальный ключ к разгадке тайн сна напоминает сонник и легко может быть осмеян.
Книга тем не менее во многом автобиографична. Почти все сны самого Фрейда, использованные в ней, относятся к годам, когда он либо планировал написание книги, либо уже писал ее. Если не считать вопросов секса, они не вызывали у него смущения — или же он удачно скрывал свои чувства. Сны были экспериментальным материалом, его жизнь — лабораторией. Он не выражал это такими же словами, но в нем чувствуется несомненное удовлетворение по поводу того, что он, вопреки традиционным представлениям, может читать в душах людей и самого себя.
Ему снилось, что он препарирует свои ноги и таз. Этот сон был посвящен самоанализу. Ему снилось, что умерли его коллеги, но он остается в живых, как он саркастически говорит, единственный негодяй среди толпы благородных современников". Ему снился Рим, потому что он со временем стал означать неисполненные желания. В снах появлялся Джон Фрейд и их враждебно-дружеские отношения. Не забыл он и про дядю Иосифа-фальшивомонетчика и про своих родителей.
Одной летней ночью 1898 года, путешествуя на поезде из Вены в Аусзее, где его уже ждала семья, он видел во сне своего отца. В вагоне не было коридора, и он не мог воспользоваться туалетом. Сон заканчивался тем, что Фрейд отдает стеклянную утку какому-то слепцу на станции. В это время он проснулся и почувствовал желание помочиться. Этим слепым человеком был его отец. Фрейд как будто мстил себе за случай, произошедший, когда ему было семь лет:
Однажды вечером, перед тем как отправиться спать, я проигнорировал правила, установленные скромностью, и подчинился зову природы в спальне родителей, в то время как они там присутствовали. Мой отец упрекнул меня, сказав «Из этого мальчика ничего не выйдет». Должно быть, это нанесло жестокий удар по моему честолюбию, потому что эта сцена тем или иным образом постоянно появляется в моих снах и связывается с перечислением моих достижений и успехов, как будто я хочу сказать: «Вот видишь, из меня все-таки кое-что вышло».
Эта сцена, согласно анализу Фрейда, скрывалась за последним эпизодом сна,
в котором — месть, конечно — роли менялись. Старик теперь мочился передо мной, совсем так, как я когда-то делал в детстве. Более того, я смеялся над ним, мне пришлось дать ему утку, потому что он был слеп, и я упивался тем, как это тесно связано с моими открытиями в области теории истерии, которыми я так горжусь.
Фрейд спросил себя, какую же тайну скрывал этот сон. И ответил: это просто «абсурдная мания величия, которая давно была подавлена в моей реальной жизни». Так что это был сон о хвастовстве. В нем присутствовали и другие мотивы, но Фрейд не мог рассматривать их «в связи с цензурой».
Когда ему приснились три женщины на кухне, анализ привел его в лабиринт ассоциаций, среди которых оказалось и детское воспоминание о том, как мать показывает ему отшелушившуюся кожу с руки как свидетельство смертности человека. Свободные ассоциации Фрейда привели его к пище, безумию, голоду и кокаину, но «здесь я должен воздержаться от продолжения, потому что для этого потребовались бы слишком большие личные жертвы».
В последней главе Фрейд представляет «психологию процессов сна», которая, по сути дела, является его определением механизмов работы мозга. Сон напоминает невротический симптом. И тот и другой возникают под действием бессознательного желания, появившегося в раннем детстве и все время подавлявшегося. Идеи, которые он обсуждал с Флисом за пять лет до того — о разуме человека как о механизме, который использует энергию, путешествующую по мозгу, — все еще оказывают на него влияние, но теперь Фрейд видит в желаниях горючее для этого процесса — фактически, для жизни. «Удовольствие» борется с «неудовольствием». Сила, которая приводит в действие машину разума, — это желание и только желание, вызывающее напряжение, которое мозг стремится снять, чтобы высвободить излишки энергии и вернуться в уравновешенное и спокойное состояние.
Все это было изложено образным, почти художественным языком, хотя и было представлено как научное положение. Фрейд создал теоретическую основу, которую впоследствии изменял, но от которой уже не отказывался. «Первичным процессом», скрывающимся где-то на заднем плане, стало бессознательное. «Вторичный процесс» — это наше сознательное мышление, которое осознает реальность и необходимость в регулировании поведения, в отличие от жадного бессознательного, которое не хочет ограничивать себя ни в чем. Противоречие между желаемым и действительным делает нашу психическую жизнь именно такой, какая она есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
В более поздних переизданиях книги Фрейд разработал идею противоречивого желания", чтобы включить в исследование мазохистов, которые чувствовали потребность вызвать в себе мысленные страдания. Каким бы неприятным ни был сон, его можно было считать исполнением желаний, если он удовлетворяет мазохистским склонностям человека. Это похоже на обман. Сообразительный толкователь всегда может приспособить сны к теории, выбирая нужное ему среди свободных ассоциаций. Такая изобретательность в методах, возможно, являющаяся частью стремления Фрейда придать своей работе большее наукообразие, сегодня уже не в моде. Современные аналитики скорее сказали бы, что цель поиска свободных ассоциаций со снами — помочь пациентам сосредоточиться на мыслях о самих себе.
Символизм снов, который обычно считают важнейшей частью психоанализа, в издании 1900 года практически не упоминается. Фрейд дополнил этой идеей книгу лишь десять лет спустя, после того как его коллега Вильгельм Штекель разработал эту идею. Найти пенис во сне было не так уж сложно. Соответствующий ярлык тут же получили палки, ножи, зонты, а также более неожиданные предметы: молотки, женские шляпки, скобы в лапках («возможно, потому, что стопку бумаги двигали по ним вверх-вниз»), галстуки, воздушные корабли и змеи. Сигары почему-то в этот список не попали.
Комнаты оказались женщинами, а шкаф — женской утробой. Пейзажи, особенно с лесом или мостом, тоже могли представлять собой гениталии. Спуск или восхождение по лестнице означали половой акт («последовательность ритмичных движений», как объяснял Фрейд, «с увеличивающейся одышкой»). Лысение и выпадение зубов, с другой стороны, были очевидными символами кастрации. Возможно, сначала Фрейд не говорил о символах, поскольку его бессознательное предостерегало о том, что подобный универсальный ключ к разгадке тайн сна напоминает сонник и легко может быть осмеян.
Книга тем не менее во многом автобиографична. Почти все сны самого Фрейда, использованные в ней, относятся к годам, когда он либо планировал написание книги, либо уже писал ее. Если не считать вопросов секса, они не вызывали у него смущения — или же он удачно скрывал свои чувства. Сны были экспериментальным материалом, его жизнь — лабораторией. Он не выражал это такими же словами, но в нем чувствуется несомненное удовлетворение по поводу того, что он, вопреки традиционным представлениям, может читать в душах людей и самого себя.
Ему снилось, что он препарирует свои ноги и таз. Этот сон был посвящен самоанализу. Ему снилось, что умерли его коллеги, но он остается в живых, как он саркастически говорит, единственный негодяй среди толпы благородных современников". Ему снился Рим, потому что он со временем стал означать неисполненные желания. В снах появлялся Джон Фрейд и их враждебно-дружеские отношения. Не забыл он и про дядю Иосифа-фальшивомонетчика и про своих родителей.
Одной летней ночью 1898 года, путешествуя на поезде из Вены в Аусзее, где его уже ждала семья, он видел во сне своего отца. В вагоне не было коридора, и он не мог воспользоваться туалетом. Сон заканчивался тем, что Фрейд отдает стеклянную утку какому-то слепцу на станции. В это время он проснулся и почувствовал желание помочиться. Этим слепым человеком был его отец. Фрейд как будто мстил себе за случай, произошедший, когда ему было семь лет:
Однажды вечером, перед тем как отправиться спать, я проигнорировал правила, установленные скромностью, и подчинился зову природы в спальне родителей, в то время как они там присутствовали. Мой отец упрекнул меня, сказав «Из этого мальчика ничего не выйдет». Должно быть, это нанесло жестокий удар по моему честолюбию, потому что эта сцена тем или иным образом постоянно появляется в моих снах и связывается с перечислением моих достижений и успехов, как будто я хочу сказать: «Вот видишь, из меня все-таки кое-что вышло».
Эта сцена, согласно анализу Фрейда, скрывалась за последним эпизодом сна,
в котором — месть, конечно — роли менялись. Старик теперь мочился передо мной, совсем так, как я когда-то делал в детстве. Более того, я смеялся над ним, мне пришлось дать ему утку, потому что он был слеп, и я упивался тем, как это тесно связано с моими открытиями в области теории истерии, которыми я так горжусь.
Фрейд спросил себя, какую же тайну скрывал этот сон. И ответил: это просто «абсурдная мания величия, которая давно была подавлена в моей реальной жизни». Так что это был сон о хвастовстве. В нем присутствовали и другие мотивы, но Фрейд не мог рассматривать их «в связи с цензурой».
Когда ему приснились три женщины на кухне, анализ привел его в лабиринт ассоциаций, среди которых оказалось и детское воспоминание о том, как мать показывает ему отшелушившуюся кожу с руки как свидетельство смертности человека. Свободные ассоциации Фрейда привели его к пище, безумию, голоду и кокаину, но «здесь я должен воздержаться от продолжения, потому что для этого потребовались бы слишком большие личные жертвы».
В последней главе Фрейд представляет «психологию процессов сна», которая, по сути дела, является его определением механизмов работы мозга. Сон напоминает невротический симптом. И тот и другой возникают под действием бессознательного желания, появившегося в раннем детстве и все время подавлявшегося. Идеи, которые он обсуждал с Флисом за пять лет до того — о разуме человека как о механизме, который использует энергию, путешествующую по мозгу, — все еще оказывают на него влияние, но теперь Фрейд видит в желаниях горючее для этого процесса — фактически, для жизни. «Удовольствие» борется с «неудовольствием». Сила, которая приводит в действие машину разума, — это желание и только желание, вызывающее напряжение, которое мозг стремится снять, чтобы высвободить излишки энергии и вернуться в уравновешенное и спокойное состояние.
Все это было изложено образным, почти художественным языком, хотя и было представлено как научное положение. Фрейд создал теоретическую основу, которую впоследствии изменял, но от которой уже не отказывался. «Первичным процессом», скрывающимся где-то на заднем плане, стало бессознательное. «Вторичный процесс» — это наше сознательное мышление, которое осознает реальность и необходимость в регулировании поведения, в отличие от жадного бессознательного, которое не хочет ограничивать себя ни в чем. Противоречие между желаемым и действительным делает нашу психическую жизнь именно такой, какая она есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146