Та придирчиво осмотрела фрукты и немного смягчилась.
– Что-то уж больно хорошие, – тем не менее заявила она. – Какие-то не магазинные. Или, может, червивые?
Дмитрий Олегович промолчал.
– Ладно, придем из гостей – разберемся, – посулила жена. – Быстро переодевайся, костюм глаженый на стуле… Пошел-пошел, не стой, как истукан…
Курочкин бочком двинулся по коридору в направлении комнаты.
– Стой! – внезапно скомандовала супруга. – А ну, повернись!
Курочкин послушно повернулся.
– Я тебе дала с собой будильник. Где он? Потерял?
Дмитрий Олегович покаяно кивнул, очень надеясь, что Валентина не станет сейчас выспрашивать, при каких обстоятельствах это произошло, а там, глядишь, и забудет.
– Обалдуй! – с сердцем произнесла супруга. – Тебе ничегошеньки нельзя доверить. У тебя не руки, а сито какое-то, прорва бездонная! Все, что можно упустить, непременно упустишь, проворонишь, потеряешь… Ты чего улыбаешься? – грозно добавила она и больно щелкнула мужа по лбу.
– Нет, ничего… – отозвался Курочкин, пытаясь стереть с лица нервную улыбочку. «Если бы она узнала, что я сегодня еще и упустил четверть миллиона долларов, – подумал он, – она бы меня вообще прибила».
Часть вторая
ИГРА В ГЕСТАПО
1
Если бы у Дмитрия Олеговича Курочкина были сейчас под рукой календарь и шариковая ручка, он бы непременно обвел аккуратным кружочком сегодняшнее число и постановил ежегодно отмечать этот день как праздник домашнего масштаба.
Сегодня, наконец-то, заработал термостат.
Почти два года эта громоздкая рухлядь, принесенная Курочкиным домой с институтской свалки, пугалась под ногами у Дмитрия Олеговича и таким образом напоминала о себе, требуя внимания и ремонта. Когда же Курочкину удавалось исхитриться и за весь день работы в своей мини-лаборатории ни разу не удариться коленом о серебристый бок термостата, гордый прибор обижался, распахивал дверцу даже после легкого прикосновения и позволял наваленным внутри образцам с шумом и треском сыпаться на пол. Дмитрий Олегович сам бы с удовольствием привел термостат в рабочее состояние, однако его небольших знаний по электрической части не хватало для такой деликатной работы. Обращаться же за помощью к институтскому умельцу Макаренко Курочкин долгое время не осмеливался. То есть, когда дело касалось институтского оборудования, Дмитрий Олегович мог давать Макаренко кое-какие поручения в пределах квартального плана, но вот просить умельца просто так повозиться с прибором, установленным дома, Курочкин полагал неэтичным. После долгих колебаний и прикидок Курочкин решил прибегнуть к посредничеству бутылки водки «Astafjeff», которой он и подкрепил свою просьбу. «Обижаешь, Олегыч, – пробурчал умелец Макаренко. – Я бы и так взялся, что за дела…» Впрочем, бутылку он взял, пообещав выпить за здоровье Курочкина, и действительно за пару часов вернул термостат к жизни. «Но поосторожнее, – предупредил он напоследок. – Хлам он и есть хлам, сколько его ни латай. Включенным пока подолгу не держи. А лучше сегодня вообще не включай. Я тут подсоединил напрямую, без заземления. Вырубится – оставишь без электричества весь дом… Завтра я приду и доделаю».
Дмитрий Олегович проводил Макаренко, вернулся в свой чуланчик и с умилением оглядел стоящий на столе прибор. Терпеть до завтра не было сил. На асбестовом блюдечке уже давно дожидалась горка таблеток кофейного цвета: пресловутый энкарнил, расхваленный до небес антидепрессант. Реклама называла препарат абсолютно безвредным и очень эффективным, однако производители чудо-средства крайне невнятно сообщали об ингредиентах, якобы не желая разглашать ноу-хау. Намекалось лишь на экстракты неких целебных трав, произрастающих в малонаселенных районах Южной Америки. Подобные географические координаты сами по себе внушали Дмитрию Олеговичу серьезное беспокойство. Южная Америка и так славилась миленькими растениями, способными превратить унылого меланхолика в довольного жизнью бодрячка. Растениями вроде коки.
Курочкин включил термостат, услышал тихое гудение и огладил круглый металлический бок прибора. После небольшого получасового прогрева горка таблеток превратится в кофейного цвета субстанцию, пригодную для любых химических тестов. Тогда-то и станет ясно, какого рода травку отыскали изготовители энкарнила…
После некоторых колебаний Дмитрий Олегович отделил от горки одну таблетку, понюхал, осторожно лизнул. В обязанности Курочкина не входила органолептическая проверка, но, будучи человеком дотошным, он не мог ограничиться только тестами. Собственные ощущения – нередко самый лучший индикатор. Фальсифицированный метиовит Курочкин, к примеру, вычислил по отрыжке, а сухость во рту после приема капсулы бифуркала подтвердила Дмитрию Олеговичу, что фирменный знак «Хиноина» на упаковке – не более чем маскировка для каких-то совершенно левых цеховиков, откуда-нибудь из Тирасполя. Конечно, у органолептики были свои издержки, но и Курочкин никогда не лез на рожон, употребляя лишь разумные дозы. Он был все-таки фармацевтом-исследователем, а не фанатиком, готовым наглотаться сомнительной дряни ради торжества истины… По крайней мере, Дмитрий Олегович старательно убеждал себя в этом, держа на ладони очередную таблетку, капсулу или пилюлю. А-а, была не была! Пора лично убедиться в словах рекламы насчет заряда утренней бодрости и хорошего настроения. По правде говоря, настроение после починки термостата и так было неплохим, но не портить же его специально для чистоты эксперимента?
Курочкин еще раз лизнул таблетку энкарнила и проглотил. Прислушался к своим ощущениям: пока без перемен. «Ну и ладно, – подумал Дмитрий Олегович. – Займемся термостатом, самое время». Он поместил асбестовое блюдце внутрь камеры и включил регулятор температуры. Процесс сразу пошел. Столбик ртути внутри термометра резко двинулся вверх и очень скоро притормозил у отметки в двести градусов Цельсия. Курочкин глянул в иллюминатор прибора, однако жаропрочное стекло оказалось настолько поцарапано, что рассмотреть происходящее внутри было невозможно. Вообще-то Дмитрий Олегович и так представлял, как все должно выглядеть. Светло-коричневые таблетки тают, оплывают, кофейными лужицами растекаются по блюдечку. Затем лужицы чуть подсохнут, и полученный в итоге сухой остаток…
– Дми-и-и-трий!
Как всегда, зов жены застал его врасплох и прямо во время серьезного опыта, но сейчас у Курочкина так было легко на душе, что он был ничуть не раздосадован. Зовут – значит, надо идти. Жена – верная подруга, хранительница очага, главный экономист семьи. Раз она желает его видеть, надо бежать, мчаться, лететь…
– Иду-у-у! – прокричал он, вскакивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Что-то уж больно хорошие, – тем не менее заявила она. – Какие-то не магазинные. Или, может, червивые?
Дмитрий Олегович промолчал.
– Ладно, придем из гостей – разберемся, – посулила жена. – Быстро переодевайся, костюм глаженый на стуле… Пошел-пошел, не стой, как истукан…
Курочкин бочком двинулся по коридору в направлении комнаты.
– Стой! – внезапно скомандовала супруга. – А ну, повернись!
Курочкин послушно повернулся.
– Я тебе дала с собой будильник. Где он? Потерял?
Дмитрий Олегович покаяно кивнул, очень надеясь, что Валентина не станет сейчас выспрашивать, при каких обстоятельствах это произошло, а там, глядишь, и забудет.
– Обалдуй! – с сердцем произнесла супруга. – Тебе ничегошеньки нельзя доверить. У тебя не руки, а сито какое-то, прорва бездонная! Все, что можно упустить, непременно упустишь, проворонишь, потеряешь… Ты чего улыбаешься? – грозно добавила она и больно щелкнула мужа по лбу.
– Нет, ничего… – отозвался Курочкин, пытаясь стереть с лица нервную улыбочку. «Если бы она узнала, что я сегодня еще и упустил четверть миллиона долларов, – подумал он, – она бы меня вообще прибила».
Часть вторая
ИГРА В ГЕСТАПО
1
Если бы у Дмитрия Олеговича Курочкина были сейчас под рукой календарь и шариковая ручка, он бы непременно обвел аккуратным кружочком сегодняшнее число и постановил ежегодно отмечать этот день как праздник домашнего масштаба.
Сегодня, наконец-то, заработал термостат.
Почти два года эта громоздкая рухлядь, принесенная Курочкиным домой с институтской свалки, пугалась под ногами у Дмитрия Олеговича и таким образом напоминала о себе, требуя внимания и ремонта. Когда же Курочкину удавалось исхитриться и за весь день работы в своей мини-лаборатории ни разу не удариться коленом о серебристый бок термостата, гордый прибор обижался, распахивал дверцу даже после легкого прикосновения и позволял наваленным внутри образцам с шумом и треском сыпаться на пол. Дмитрий Олегович сам бы с удовольствием привел термостат в рабочее состояние, однако его небольших знаний по электрической части не хватало для такой деликатной работы. Обращаться же за помощью к институтскому умельцу Макаренко Курочкин долгое время не осмеливался. То есть, когда дело касалось институтского оборудования, Дмитрий Олегович мог давать Макаренко кое-какие поручения в пределах квартального плана, но вот просить умельца просто так повозиться с прибором, установленным дома, Курочкин полагал неэтичным. После долгих колебаний и прикидок Курочкин решил прибегнуть к посредничеству бутылки водки «Astafjeff», которой он и подкрепил свою просьбу. «Обижаешь, Олегыч, – пробурчал умелец Макаренко. – Я бы и так взялся, что за дела…» Впрочем, бутылку он взял, пообещав выпить за здоровье Курочкина, и действительно за пару часов вернул термостат к жизни. «Но поосторожнее, – предупредил он напоследок. – Хлам он и есть хлам, сколько его ни латай. Включенным пока подолгу не держи. А лучше сегодня вообще не включай. Я тут подсоединил напрямую, без заземления. Вырубится – оставишь без электричества весь дом… Завтра я приду и доделаю».
Дмитрий Олегович проводил Макаренко, вернулся в свой чуланчик и с умилением оглядел стоящий на столе прибор. Терпеть до завтра не было сил. На асбестовом блюдечке уже давно дожидалась горка таблеток кофейного цвета: пресловутый энкарнил, расхваленный до небес антидепрессант. Реклама называла препарат абсолютно безвредным и очень эффективным, однако производители чудо-средства крайне невнятно сообщали об ингредиентах, якобы не желая разглашать ноу-хау. Намекалось лишь на экстракты неких целебных трав, произрастающих в малонаселенных районах Южной Америки. Подобные географические координаты сами по себе внушали Дмитрию Олеговичу серьезное беспокойство. Южная Америка и так славилась миленькими растениями, способными превратить унылого меланхолика в довольного жизнью бодрячка. Растениями вроде коки.
Курочкин включил термостат, услышал тихое гудение и огладил круглый металлический бок прибора. После небольшого получасового прогрева горка таблеток превратится в кофейного цвета субстанцию, пригодную для любых химических тестов. Тогда-то и станет ясно, какого рода травку отыскали изготовители энкарнила…
После некоторых колебаний Дмитрий Олегович отделил от горки одну таблетку, понюхал, осторожно лизнул. В обязанности Курочкина не входила органолептическая проверка, но, будучи человеком дотошным, он не мог ограничиться только тестами. Собственные ощущения – нередко самый лучший индикатор. Фальсифицированный метиовит Курочкин, к примеру, вычислил по отрыжке, а сухость во рту после приема капсулы бифуркала подтвердила Дмитрию Олеговичу, что фирменный знак «Хиноина» на упаковке – не более чем маскировка для каких-то совершенно левых цеховиков, откуда-нибудь из Тирасполя. Конечно, у органолептики были свои издержки, но и Курочкин никогда не лез на рожон, употребляя лишь разумные дозы. Он был все-таки фармацевтом-исследователем, а не фанатиком, готовым наглотаться сомнительной дряни ради торжества истины… По крайней мере, Дмитрий Олегович старательно убеждал себя в этом, держа на ладони очередную таблетку, капсулу или пилюлю. А-а, была не была! Пора лично убедиться в словах рекламы насчет заряда утренней бодрости и хорошего настроения. По правде говоря, настроение после починки термостата и так было неплохим, но не портить же его специально для чистоты эксперимента?
Курочкин еще раз лизнул таблетку энкарнила и проглотил. Прислушался к своим ощущениям: пока без перемен. «Ну и ладно, – подумал Дмитрий Олегович. – Займемся термостатом, самое время». Он поместил асбестовое блюдце внутрь камеры и включил регулятор температуры. Процесс сразу пошел. Столбик ртути внутри термометра резко двинулся вверх и очень скоро притормозил у отметки в двести градусов Цельсия. Курочкин глянул в иллюминатор прибора, однако жаропрочное стекло оказалось настолько поцарапано, что рассмотреть происходящее внутри было невозможно. Вообще-то Дмитрий Олегович и так представлял, как все должно выглядеть. Светло-коричневые таблетки тают, оплывают, кофейными лужицами растекаются по блюдечку. Затем лужицы чуть подсохнут, и полученный в итоге сухой остаток…
– Дми-и-и-трий!
Как всегда, зов жены застал его врасплох и прямо во время серьезного опыта, но сейчас у Курочкина так было легко на душе, что он был ничуть не раздосадован. Зовут – значит, надо идти. Жена – верная подруга, хранительница очага, главный экономист семьи. Раз она желает его видеть, надо бежать, мчаться, лететь…
– Иду-у-у! – прокричал он, вскакивая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95