Потом были крики, слезы, брань и родительские извинения. Однако даже это скандальное происшествие, окончившееся ремнем и стоянием в углу, не поколебало уверенности мальчика в своей правоте. Через два года придя в школу, Дима первым делом сел за одну парту с самой невзрачной одноклассницей. И пока его ровесники дергали за косички и обсыпали мелом кудрявых и румяных девочек, похожих на дорогие куклы из «Детского мира», юный Дима был верен своему гадкому утенку. Он терпеливо сносил насмешки окружающих, поглядывая на них с чувством затаенного превосходства. Он-то один догадывался, что его некрасивенькая соседка по парте всего только заколдована, и стоит чарам рассеяться, как все ахнут. С этими блаженными мыслями он прожил года полтора, пока его избранница – существо с прескверным характером – не переехала в другой город, так и оставшись до последнего дня в Москве все тем же утенком. Прощаясь, Дима был всех безутешнее: счастье увидеть собственными глазами заветное превращение в белого лебедя отныне принадлежало кому-то другому. Мальчик и в мыслях не мог допустить, что утенок НЕ СТАНЕТ лебедем. А кем же он станет, скажите на милость? Ну, не гадкой же уткой?
Повзрослев, Курочкин забросил потрепанные томики сказок на антресоли, и, конечно, распростился со своими фантазиями. Но все же иногда, сталкиваясь с чем-нибудь особенно некрасивым и опасным, Дмитрий Олегович из чувства самосохранения мог вдруг начать прикидывать про себя, какой чудо-принц способен спрятаться под уродливой личиной. Вот и сейчас, глядя на черепахообразного доктора, беззвучно открывающего рот, Курочкин пытался отвлечься от мрачного видения разложенных на газетке пыточных инструментов и вообразить, какие заклинания необходимы для счастливой метаморфозы. Крэкс-пэкс-фэкс? Снип-снап-снурре? Квинтер-финтер-жаба? Дмитрий Олегович уже почти представил, как под воздействием магических слов разглаживаются морщины на лице злого доктора, распрямляются согбенные плечи, и вместо сморщенной лапки покрытой старческими пигментными пятнами, возникает обычная человеческая рука…
– …заперли купе и вышли со всеми трофеями на полустанке неподалеку от Коссова, где этих обоих робингудов уже ждала машина… Да вы меня не слушаете! – доктор чувствительно шлепнул по щеке Курочкина своею правой черепаховой лапкой, так и не успевшей превратиться в руку прекрасного принца. – Не спать, не спать, что еще за фокусы? И не вздумайте закатиться в обморок. Раз я с вами говорю, извольте слушать. Невежливо манкировать, между прочим, мы так не договаривались…
Заткнутый кляпом Курочкин мог бы возразить, что он лично вообще ни с кем и ни о чем не договаривался и тем более не понимает, при чем тут Барановичи, где он сроду никогда не был. Однако в данную минуту Дмитрий Олегович, как известно, был насильственно лишен права голоса. Ему оставалось лишь возмущенно молчать, как рыба в пироге. Как ягнята. Как партизан.
Мысль о партизанах немедленно, словно магнитом, притянула к Курочкину и карателей. Топоча сапогами, из глубины подвала явилась уже знакомая парочка оккупантов в немецко-фашистских мундирах. Вид у карателей был не слишком-то бравый.
– Вас ист лос? – с раздражением осведомился герр доктор, снова увидев парочку. – Вам же ясно было сказано: погуляйте там, пока вас не позовут. Шнелль, шнелль, коммен хераус! – Курочкин догадался, что в присутствии этих двух оккупантов черепашка не расположена вести допрос.
Тот фашист, до которого Дмитрий Олегович сегодня смог доплюнуть, виновато проговорил:
– Ферцайхунг, герр доктор! Извините. Мы просто хотели спросить: можно нам тут пока немного раухен? Нур ейне цигаретте?
– Нур две… цвай цигареттен, – поспешно уточнил второй из карателей. – Унд где-нибудь айн бисхен отлить. Кляйне вассер…
Оба по-прежнему разговаривали на чудовищной смеси русского с немецким, хотя с появлением в подвале их начальника немецких слов в их речи стало заметно больше.
– Курить запрещаю, – отрезал доктор. – Вы уже и так едва не устроили пожар в подсобке у Петрова. Забыли?
Фашисты заметно сконфузились.
– Яволь, – забормотал первый из оккупантов. – Абер ведь зельбст электрикер устроил там короткое замыкание…
– Запрещаю! – грозно повторил доктор, и молодец в немецко-фашистской форме тут же заткнулся.
– А отлить-то можно? – заискивающим тоном спросил второй фашист. – Ихь виль зер, по-маленькому.
Курочкин ожидал, что беспощадный герр доктор откажет подчиненному и в этом маленьком послаблении, сурово напомнив, к примеру, что тот когда-то в какой-нибудь очередной подсобке чуть не устроил наводнение. Однако черепашка оказалась не до такой уж степени крутым начальником.
– Это – можно, – милостиво разрешил герр доктор. – Но подальше отсюда. И не маячьте здесь без команды, не мешайте. Герр Потапов при посторонних болтать не любит… – И черепашка похлопал Курочкина по плечу.
Получив четкий приказ, двое оккупантов стали отступать в полумрак подвала, пока вновь не растворились среди мусора и утробного журчания фановых и прочих труб.
– Хорошие парни, – вполголоса заметил герр доктор, обращаясь к Дмитрию Олеговичу. – Но немножко простые. Взять след, загнать дичь, доставить – это они пожалуйста. Однако с аналитическим мышлением у них уже проблемы. Стоит мальчикам столкнуться с нештатной ситуацией, где надо напрячь извилины, как у них все идет наперекосяк… Вам еще крупно повезло, дорогой Потапов: Синицына они вообще чуть не угробили. Я с трудом замял дело, когда понял свою ошибку… – Черепашка горестно вздохнула. – Сессии я им, конечно, делаю, но как через полгода я им буду дипломы пробивать – право же, ума не приложу!…
Из этих слов Курочкину стало ясно только то, что он сам – тоже дичь, которую загнали. Все остальное по-прежнему скрывалось в густом тумане. Какое-то ограбление, какая-то бутылка на станции Барановичи, неведомые Синицын с Кондратьевым и юноши в оккупантских мундирах – все это никак и ни во что вразумительное не складывалось. Временами Дмитрию Олеговичу казалось, что кто-то из них все-таки бредит: то ли сам он, то ли герр доктор, то ли они оба одновременно.
– …По правде говоря, – с печалью добавил доктор, – я и сам в толк не возьму, зачем этим охламонам дипломы пединститута? Неужели хотят идти в школу работать? Вот вы бы, дорогой мой Потапов, доверили детей таким педагогам?
На счастье, детей у Дмитрия Олеговича не было, о чем он честно промолчал. Ввиду продолжающейся невозможности честно проговорить.
– Именно, господин Потапов, – сказал доктор. – И я бы своих внуков им бы ни за что не доверил… Однако вернемся к нашим Барановичам, – черепашка усмехнулась собственному каламбуру. – Времени не так уж много, а вы ведь наверняка очень хотите, чтобы я возобновил свой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Повзрослев, Курочкин забросил потрепанные томики сказок на антресоли, и, конечно, распростился со своими фантазиями. Но все же иногда, сталкиваясь с чем-нибудь особенно некрасивым и опасным, Дмитрий Олегович из чувства самосохранения мог вдруг начать прикидывать про себя, какой чудо-принц способен спрятаться под уродливой личиной. Вот и сейчас, глядя на черепахообразного доктора, беззвучно открывающего рот, Курочкин пытался отвлечься от мрачного видения разложенных на газетке пыточных инструментов и вообразить, какие заклинания необходимы для счастливой метаморфозы. Крэкс-пэкс-фэкс? Снип-снап-снурре? Квинтер-финтер-жаба? Дмитрий Олегович уже почти представил, как под воздействием магических слов разглаживаются морщины на лице злого доктора, распрямляются согбенные плечи, и вместо сморщенной лапки покрытой старческими пигментными пятнами, возникает обычная человеческая рука…
– …заперли купе и вышли со всеми трофеями на полустанке неподалеку от Коссова, где этих обоих робингудов уже ждала машина… Да вы меня не слушаете! – доктор чувствительно шлепнул по щеке Курочкина своею правой черепаховой лапкой, так и не успевшей превратиться в руку прекрасного принца. – Не спать, не спать, что еще за фокусы? И не вздумайте закатиться в обморок. Раз я с вами говорю, извольте слушать. Невежливо манкировать, между прочим, мы так не договаривались…
Заткнутый кляпом Курочкин мог бы возразить, что он лично вообще ни с кем и ни о чем не договаривался и тем более не понимает, при чем тут Барановичи, где он сроду никогда не был. Однако в данную минуту Дмитрий Олегович, как известно, был насильственно лишен права голоса. Ему оставалось лишь возмущенно молчать, как рыба в пироге. Как ягнята. Как партизан.
Мысль о партизанах немедленно, словно магнитом, притянула к Курочкину и карателей. Топоча сапогами, из глубины подвала явилась уже знакомая парочка оккупантов в немецко-фашистских мундирах. Вид у карателей был не слишком-то бравый.
– Вас ист лос? – с раздражением осведомился герр доктор, снова увидев парочку. – Вам же ясно было сказано: погуляйте там, пока вас не позовут. Шнелль, шнелль, коммен хераус! – Курочкин догадался, что в присутствии этих двух оккупантов черепашка не расположена вести допрос.
Тот фашист, до которого Дмитрий Олегович сегодня смог доплюнуть, виновато проговорил:
– Ферцайхунг, герр доктор! Извините. Мы просто хотели спросить: можно нам тут пока немного раухен? Нур ейне цигаретте?
– Нур две… цвай цигареттен, – поспешно уточнил второй из карателей. – Унд где-нибудь айн бисхен отлить. Кляйне вассер…
Оба по-прежнему разговаривали на чудовищной смеси русского с немецким, хотя с появлением в подвале их начальника немецких слов в их речи стало заметно больше.
– Курить запрещаю, – отрезал доктор. – Вы уже и так едва не устроили пожар в подсобке у Петрова. Забыли?
Фашисты заметно сконфузились.
– Яволь, – забормотал первый из оккупантов. – Абер ведь зельбст электрикер устроил там короткое замыкание…
– Запрещаю! – грозно повторил доктор, и молодец в немецко-фашистской форме тут же заткнулся.
– А отлить-то можно? – заискивающим тоном спросил второй фашист. – Ихь виль зер, по-маленькому.
Курочкин ожидал, что беспощадный герр доктор откажет подчиненному и в этом маленьком послаблении, сурово напомнив, к примеру, что тот когда-то в какой-нибудь очередной подсобке чуть не устроил наводнение. Однако черепашка оказалась не до такой уж степени крутым начальником.
– Это – можно, – милостиво разрешил герр доктор. – Но подальше отсюда. И не маячьте здесь без команды, не мешайте. Герр Потапов при посторонних болтать не любит… – И черепашка похлопал Курочкина по плечу.
Получив четкий приказ, двое оккупантов стали отступать в полумрак подвала, пока вновь не растворились среди мусора и утробного журчания фановых и прочих труб.
– Хорошие парни, – вполголоса заметил герр доктор, обращаясь к Дмитрию Олеговичу. – Но немножко простые. Взять след, загнать дичь, доставить – это они пожалуйста. Однако с аналитическим мышлением у них уже проблемы. Стоит мальчикам столкнуться с нештатной ситуацией, где надо напрячь извилины, как у них все идет наперекосяк… Вам еще крупно повезло, дорогой Потапов: Синицына они вообще чуть не угробили. Я с трудом замял дело, когда понял свою ошибку… – Черепашка горестно вздохнула. – Сессии я им, конечно, делаю, но как через полгода я им буду дипломы пробивать – право же, ума не приложу!…
Из этих слов Курочкину стало ясно только то, что он сам – тоже дичь, которую загнали. Все остальное по-прежнему скрывалось в густом тумане. Какое-то ограбление, какая-то бутылка на станции Барановичи, неведомые Синицын с Кондратьевым и юноши в оккупантских мундирах – все это никак и ни во что вразумительное не складывалось. Временами Дмитрию Олеговичу казалось, что кто-то из них все-таки бредит: то ли сам он, то ли герр доктор, то ли они оба одновременно.
– …По правде говоря, – с печалью добавил доктор, – я и сам в толк не возьму, зачем этим охламонам дипломы пединститута? Неужели хотят идти в школу работать? Вот вы бы, дорогой мой Потапов, доверили детей таким педагогам?
На счастье, детей у Дмитрия Олеговича не было, о чем он честно промолчал. Ввиду продолжающейся невозможности честно проговорить.
– Именно, господин Потапов, – сказал доктор. – И я бы своих внуков им бы ни за что не доверил… Однако вернемся к нашим Барановичам, – черепашка усмехнулась собственному каламбуру. – Времени не так уж много, а вы ведь наверняка очень хотите, чтобы я возобновил свой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95