Так светло и радостно, что Клавдия забыла о недавних опасениях по поводу будущей семейной жизни Федечки. Действительно, настоящая принцесса, без подделки.
— Лера.
— Тогда будем знакомы, дивчинонька. Я — тётя Федечки. Тётя Клава. Приехала за тобой и твоей мамой. Почему вы не заперлись в доме, как я советовала, не забаррикадировались? Ведь опасно. Вдруг нагрянут нелюди?
— Баррикады не спасут — постреляют через окна, сожгут…
В горьком признании не было безнадежности, покорности судьбе. Наоборот, в нем звучала решимость сражаться, противостоять насилию. Об этом говорил и прислоненный к стене металлический прут.
У Клавдии появилось не чувство жалости к этой пигалице, готовой встретить вооруженных бандитов слабыми кулачками и железкой, — возникло чувство стыда. Ну, почему она не предвидела, заранее подготовленного похищения семьи Осиповых? Почему не прислушалась к тревожным намекам племянника, не поехала вместе с Санчо в Окимовск?
Кажется, Русик тоже стыдится, он взял, лежащую на книге, руку девушки, бережно ее поцеловал. Лерка не дернулась, не отобрала руку — признательно поглядела на спасителей. Показалось — вот-вот заплачет.
— Где твоя мама, девочка? Сейчас покушаем и — в путь-дорогу…
— Куда?
— Есть одно приятное местечко, где вы будете в полной безопасности. Там мы станем решать свои девичьи проблемы, а мужики пусть решают свои. Зови маму и — собирайтесь. Как выражается мой муженек, время — деньги. И — немалые.
— А как же Кирилл…
Об этом Клавдия не подумала, выпустила из виду. Попытаться спасти парня, вырвать его из цепких бандитских лап? Нельзя. Мало того, что они с Русиком подставят женщин под удар, так еще и сами загремят «под молотки».
— Успокойся, Лерочка, я ж тебе все объяснила. У нас есть множество мужиков, которые не только придумают, как помочь твоему братишке, но и сделают это… Русик, разгружай, пожалуйста, сумки. Да поскорей! Какой-нибудь стол в этом дворце имеется или закусим стоя?
Сбитый из не струганных досок стол стоял в садике под вишенкой. Клавдия застелила его наглаженной скатеркой, Русик опорожнил сумки. Деликатесы и простая деревенская еда разместились на одноразовых тарелках. Осиповы с ужасом смотрели на непривычное для них изобилие. Красная и черная икорка, балычок, холодец, сервелат, твердо копченая колбаска, ветчина, несколько сортов сыра, яйца, поросенок...
— Куда столько? — ужаснулась Галина Петровна. — Можно только чайку с дороги и перед дорогой.
— Не так уж много, — упокоила ее Клавдия. — Для моего супруга — легкая закуска, а нас — четверо. Как-нибудь управимся.
Девушка попыталась ограничиться скромным бутербродом с ветчиной, но, увидев, что за ней никто не следит, вошла во вкус. Взяла с тарелки куриную ножку, обмазала ее хреном. Потом попробовала холодец, потом консервированное мясо…
Осипова почти ничего не ела. Не потому что стеснялась — тревожило будущее, не давало успокоиться непонятное исчезновение сына.
— Даже не знаю, что делать? Лерка пусть едет, а мне зачем? И так страшно, и эдак больно. Кому пожалуешься, с кем посоветуешься? Да и с работы за прогул уволят. Кому нужны бездельники?
— Вы на трассе работаете?
Обычное женское любопытство. Надо же поддержать разговор, не дать ему погаснуть. На самом деле, Клавдия искоса наблюдала за будущей родственницей. Оголодала, девочка. Сначала скромничала, отнекивалась, а сейчас, покончив с курятиной, потянулась к поросенку. Молодец, кушай, набирайся силенок, они тебе понадобятся в будущей семейной жизни. Супружество — не одна лишь сладкая патока нежностей, случаются и горький перец неожиданных ссор, и соленые слезы из-за незаслуженных обид.
— Да, на трассе. Только на железнодорожной.
— Конэшно, стрелочница? — влез в женскую беседу Русик. Он не терпел быть безгласным свидетелем, настоящий джигит всегда и во всем — активный участник событий или простого разговора. — Или — проводница?
— Что вы, какая из меня проводница? Когда полотно отсыпаем щебнем, когда меняем шпалы или рельсы.
Кавказец поставил чашку с чаем на стол, изумленно вытаращил глазища. Скорей всего, его обманывают, ему вешают лапшу на уши! Ухаживать за мужем, рожать и растить детей — понятно и оправдано, так завешал Аллах, а вот размахивать кувалдами, бросать лопатой песок или щебенку — мужская обязанность.
— Женщины?
Галина Петровна не удивилась и не завздыхала огорченно. Ответила спокойно, с достоинством человека, знающего себе цену.
— Ничего не поделаешь. Молодые не идут, взрослые мужики спиваются, одно только название, что мужики — пьянь подзаборная. Одна надежда — на баб… Слава Богу, имеется хоть такая постоянная работа. Иначе — хоть ложись да помирай. Чего уж там, тяжко, не без этого. Наломаешься на перегоне, поясница будто отнимается, руки-ноги не свои…
Русик машинально мешал ложечкой в пустой чашке. Он не мог представить себе жену в роли молотобойца или рабочего с лопатой в руках. Клавдия с ужасом слушала исповедь Осиповой. Посочувствовать, пожалеть — язык отказывается работать, губы будто склеены. Вот оно, настоящее несчастье, не подкрашенное лживыми газетчиками, не разрисованное ораторами и докладчиками. Подумать только, до чего мы опустились: бабы — матери, жены, сестры — фактически источники жизни на земле, ворочают тяжести, которые не всем мужикам под силу. Ну, доярки, ну трактористки, ну, уборщицы — еще можно понять, а дорожные работяги — просто не умещаются в сознании.
— Сын не помогает?
— Кирюшка? — удивилась Осипова. — Ему самому помощь нужна. Вроде лет немало, а все кажется маленьким. Неприкаянный он, без семьи. Думала — вырастет, возмужает. Нет, как был младенчиком, так им и остался. Дальше — хуже. Одно время куда-то писал, посылал какие-то химические открытия, ответов не дождался… Помню, болела я, лежала в больничке, прихожу домой после выписки, а он все свои склянки, тетради выбросил на помойку и в сарай. Как отрезало. Чем живет, что думает — не ведаю. Теперь вот попал в оборот к хозяину… День и ночь думаю — что с ним: живет или уже убили?
— Не бери в голову. Вызволим твоего сыночка. У меня мужики хваткие, серьезные. Море по капле переберут, горы преодолеют, а твоего Кирюшку найдут!
Думать о «хватких» могучих мужиках удивительно приятно, ибо все они сконцентрированы в одном, в Санчо.
— Спасибо!
Казалось бы, застольная беседа подошла к концу, ее участники более или менее успокоились. Все успокоились, кроме Русика.
— Нэ панымаю, нычего нэ понымаю! — твердил он, с ожесточением звякая чайной ложкой. — Жэнщины ворочают шпалами, рэлсамы, кыдают щебень! Что за такая нация безмозглая! На Кавказе жэнщын уважают, любят, а здесь…
— Прекрати выступать, травить душу! Не нравится наша жизнь — езжай домой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Лера.
— Тогда будем знакомы, дивчинонька. Я — тётя Федечки. Тётя Клава. Приехала за тобой и твоей мамой. Почему вы не заперлись в доме, как я советовала, не забаррикадировались? Ведь опасно. Вдруг нагрянут нелюди?
— Баррикады не спасут — постреляют через окна, сожгут…
В горьком признании не было безнадежности, покорности судьбе. Наоборот, в нем звучала решимость сражаться, противостоять насилию. Об этом говорил и прислоненный к стене металлический прут.
У Клавдии появилось не чувство жалости к этой пигалице, готовой встретить вооруженных бандитов слабыми кулачками и железкой, — возникло чувство стыда. Ну, почему она не предвидела, заранее подготовленного похищения семьи Осиповых? Почему не прислушалась к тревожным намекам племянника, не поехала вместе с Санчо в Окимовск?
Кажется, Русик тоже стыдится, он взял, лежащую на книге, руку девушки, бережно ее поцеловал. Лерка не дернулась, не отобрала руку — признательно поглядела на спасителей. Показалось — вот-вот заплачет.
— Где твоя мама, девочка? Сейчас покушаем и — в путь-дорогу…
— Куда?
— Есть одно приятное местечко, где вы будете в полной безопасности. Там мы станем решать свои девичьи проблемы, а мужики пусть решают свои. Зови маму и — собирайтесь. Как выражается мой муженек, время — деньги. И — немалые.
— А как же Кирилл…
Об этом Клавдия не подумала, выпустила из виду. Попытаться спасти парня, вырвать его из цепких бандитских лап? Нельзя. Мало того, что они с Русиком подставят женщин под удар, так еще и сами загремят «под молотки».
— Успокойся, Лерочка, я ж тебе все объяснила. У нас есть множество мужиков, которые не только придумают, как помочь твоему братишке, но и сделают это… Русик, разгружай, пожалуйста, сумки. Да поскорей! Какой-нибудь стол в этом дворце имеется или закусим стоя?
Сбитый из не струганных досок стол стоял в садике под вишенкой. Клавдия застелила его наглаженной скатеркой, Русик опорожнил сумки. Деликатесы и простая деревенская еда разместились на одноразовых тарелках. Осиповы с ужасом смотрели на непривычное для них изобилие. Красная и черная икорка, балычок, холодец, сервелат, твердо копченая колбаска, ветчина, несколько сортов сыра, яйца, поросенок...
— Куда столько? — ужаснулась Галина Петровна. — Можно только чайку с дороги и перед дорогой.
— Не так уж много, — упокоила ее Клавдия. — Для моего супруга — легкая закуска, а нас — четверо. Как-нибудь управимся.
Девушка попыталась ограничиться скромным бутербродом с ветчиной, но, увидев, что за ней никто не следит, вошла во вкус. Взяла с тарелки куриную ножку, обмазала ее хреном. Потом попробовала холодец, потом консервированное мясо…
Осипова почти ничего не ела. Не потому что стеснялась — тревожило будущее, не давало успокоиться непонятное исчезновение сына.
— Даже не знаю, что делать? Лерка пусть едет, а мне зачем? И так страшно, и эдак больно. Кому пожалуешься, с кем посоветуешься? Да и с работы за прогул уволят. Кому нужны бездельники?
— Вы на трассе работаете?
Обычное женское любопытство. Надо же поддержать разговор, не дать ему погаснуть. На самом деле, Клавдия искоса наблюдала за будущей родственницей. Оголодала, девочка. Сначала скромничала, отнекивалась, а сейчас, покончив с курятиной, потянулась к поросенку. Молодец, кушай, набирайся силенок, они тебе понадобятся в будущей семейной жизни. Супружество — не одна лишь сладкая патока нежностей, случаются и горький перец неожиданных ссор, и соленые слезы из-за незаслуженных обид.
— Да, на трассе. Только на железнодорожной.
— Конэшно, стрелочница? — влез в женскую беседу Русик. Он не терпел быть безгласным свидетелем, настоящий джигит всегда и во всем — активный участник событий или простого разговора. — Или — проводница?
— Что вы, какая из меня проводница? Когда полотно отсыпаем щебнем, когда меняем шпалы или рельсы.
Кавказец поставил чашку с чаем на стол, изумленно вытаращил глазища. Скорей всего, его обманывают, ему вешают лапшу на уши! Ухаживать за мужем, рожать и растить детей — понятно и оправдано, так завешал Аллах, а вот размахивать кувалдами, бросать лопатой песок или щебенку — мужская обязанность.
— Женщины?
Галина Петровна не удивилась и не завздыхала огорченно. Ответила спокойно, с достоинством человека, знающего себе цену.
— Ничего не поделаешь. Молодые не идут, взрослые мужики спиваются, одно только название, что мужики — пьянь подзаборная. Одна надежда — на баб… Слава Богу, имеется хоть такая постоянная работа. Иначе — хоть ложись да помирай. Чего уж там, тяжко, не без этого. Наломаешься на перегоне, поясница будто отнимается, руки-ноги не свои…
Русик машинально мешал ложечкой в пустой чашке. Он не мог представить себе жену в роли молотобойца или рабочего с лопатой в руках. Клавдия с ужасом слушала исповедь Осиповой. Посочувствовать, пожалеть — язык отказывается работать, губы будто склеены. Вот оно, настоящее несчастье, не подкрашенное лживыми газетчиками, не разрисованное ораторами и докладчиками. Подумать только, до чего мы опустились: бабы — матери, жены, сестры — фактически источники жизни на земле, ворочают тяжести, которые не всем мужикам под силу. Ну, доярки, ну трактористки, ну, уборщицы — еще можно понять, а дорожные работяги — просто не умещаются в сознании.
— Сын не помогает?
— Кирюшка? — удивилась Осипова. — Ему самому помощь нужна. Вроде лет немало, а все кажется маленьким. Неприкаянный он, без семьи. Думала — вырастет, возмужает. Нет, как был младенчиком, так им и остался. Дальше — хуже. Одно время куда-то писал, посылал какие-то химические открытия, ответов не дождался… Помню, болела я, лежала в больничке, прихожу домой после выписки, а он все свои склянки, тетради выбросил на помойку и в сарай. Как отрезало. Чем живет, что думает — не ведаю. Теперь вот попал в оборот к хозяину… День и ночь думаю — что с ним: живет или уже убили?
— Не бери в голову. Вызволим твоего сыночка. У меня мужики хваткие, серьезные. Море по капле переберут, горы преодолеют, а твоего Кирюшку найдут!
Думать о «хватких» могучих мужиках удивительно приятно, ибо все они сконцентрированы в одном, в Санчо.
— Спасибо!
Казалось бы, застольная беседа подошла к концу, ее участники более или менее успокоились. Все успокоились, кроме Русика.
— Нэ панымаю, нычего нэ понымаю! — твердил он, с ожесточением звякая чайной ложкой. — Жэнщины ворочают шпалами, рэлсамы, кыдают щебень! Что за такая нация безмозглая! На Кавказе жэнщын уважают, любят, а здесь…
— Прекрати выступать, травить душу! Не нравится наша жизнь — езжай домой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66