— спросил он, заботливо поправляя наброшенную на плечики девушки свою куртку.
— Конечно. Я же еще маленькая, мне положено спать не меньше восьми часов.
— Сейчас уедем — отоспишься.
Лерка кокетливо улыбнулась. Здорово получается у нее — улыбаться! Наклонит головку, поглядит лукаво, и раздвигает пухлые губёшки.
— А в это время мой жених будет штурмовать крепость, которая вовсе и не крепость, а груда консервных банок и пачка каких-то бумажек со степенями защиты неизвестно от чего и от кого. И ради этого штурма он покидает свою Ярославну?
— Я бы плюнул, но тебя и твою маму давят. Сначала хотели мимоходом раздавить нас с отцом. Не получилось. Теперь взялись за вас. Так что, считай этот штурм за тебя… Как бы за достоинство. И еще, предупредить должен. Чтоб ты знала. После всех этих игрищ у меня может вообще ничего не остаться. Совсем ничего!
Головка склонилась к плечу, лукавый взгляд пронизал парня не хуже электрического разряда.
— Совсем ничего — это как понимать?
— Ну, деньги, всякий накопления…
— Федечка, ты, оказывается, дурак. Или специально разыгрываешь?
— Нет, не разыгрываю, говорю серьёзно.
— Тогда серьёзно дурак. Чистый, без примесей. Есть же у вас все Такие дома, машины, одежда. Погреб тёти Клавы я видела. У нас ничего такого отродясь не было. Но мы жили и радовались. Зарплату матери задержат, после сразу за несколько месяцев выдадут, долги раздали, что-то осталось. И — радости-то! Честно! В области у вьетнамцев новые платья покупаем. Кайф! Не в салоне каком-то, не из коллекции текущего сезона, а просто вьетнамские наряды… Ерунда, конечно, внутренние швы ужасные, но немного греет, немного открывает формы. Где надо — закрывает. И — нормально! Иногда лучше, иногда хуже. Как повезет. Я мечтаю, чтоб было лучше. Но если все это становится коллекцией «весна-лето-осень-зима» — делается противно. Ради этого воевать? Гробиться? Ради новой тачки, в которой дизайн покруче и десяток лишних лошадей, лезть под пули тошнотных киллеров? Или ради дворца на каком-нибудь острове, где тебе и мне в общей сложности за всю жизнь месяц жить?… Очень прошу тебя, милый, не становись человеком из коллекции.
— Ни за что!
— Только не смейся, ладно. Главное — ты и я, остальное — тряпочки.
Ну, как тут не обнять наивную девочку, не прикоснуться губами к ее губешкам? Федечка так и сделал. Получив ответный поцелуй, он горячо зашептал:
— Ну, нельзя же так до безобразия стремительно влюбляться — с каждой минутой все больше и больше!
— Вот это как раз можно и нужно!
Беседу влюбленных нарушил автомобильный гудок.
— Не пугайся, это Санчо меня зовет… Я постараюсь скоро возвратиться.
— Уж будь так добр, до твоего возвращения все равно не усну.
—Тогда награждаешься титулом Неспящей Принцессы… Виват, принцесса…
В это время Шаховские «лимузины« мчались к Оке. Водитель мурлыкал какой-то шлягер, Лонг боролся с навалившейся дремотой. Шах менял положение шляпы. Для Николая она не обычный головной убор — сигнализатор его настроения. Надвинута на лоб — гневается, чем-то недоволен. Сдвинута на затылок — удовлетворен ходом событий, радуется. Прижата к лицу — не мешайте, думает.
На этот раз, сидя на заднем сидении машины, Шах размышлял. Волшебная шляпа закрывает лицо. Его не пугала предстоящая разборка, он привык к ним, они стали частью жизни главы полу криминальной группировки. Настораживала непонятная, поэтому — опасная, заинтересованность крутых москвичей.
— Лонг, глаза продери! — приподняв пальцем шляпу, он добродушно толкнул локтем задремавшего приятеля.
— Я не сплю — думаю…
— Вот и я думаю: как бы Лежек не задремал и не впечатал нас в столб или в непохмельного дэпээсника… Знаешь, дружище, мне эта затея начинает нравиться. Борьба за контрольный пакет акций, большие московские боссы, большие деньги. Это вам, джентльмены, не разборка из-за вшивого банно-прачечного комбината, где так любит париться наша элита… Что-то в Окимовске появляется от Чикаго… Слышал о таком американском городе?
— Ну.
— Только в стиле ретро. Классика, классика. Понимаешь, Лонг? Когда ты из Лонга превращаешься, например, в Лонг-Айленд, хотя это уже не Чикаго, а ближе к Нью-Йорку.
— Шах, ты, конечно, Микельанджело, но у меня по географии был трояк. И то — жиденький такой, очень-очень условный.
— Усек. Постараюсь объяснить более популярно. Есть панамка от солнца сатиновая, а есть шляпа-канотье. Тоже от солнца. Чувствуешь разницу?
— Ага! Вот только канотье, кажется, не шляпа, а диван…
— Сплошная темнота, — огорченно вздохнул Николай. — Диван — канапе… В общем, звони Сизарю и забивай от моего имени стрелку.
Лонг почесал в затылке, но возразить не решился. Шах, конечно, друг-приятель, но возражений не терпит.
— Сизый может отказаться…
Николай сдвинул шляпу на лоб. Нахмурился.
— С чего это вдруг? Он стрелки любит.
— Так мы весь его арсенал недавно рванули на даче.
Шляпа перекочевала на затылок. Шах мечтательно улыбнулся. Как и положено, победам он радовался, поражения приносили досаду.
— Тогда был вполне сбалансированный ответ на поджог моей передвижной штаб-квартиры. Лучше не от меня — по поручению Лаврикова. Хрен откажется.
— Ладно, звякну. А вот кто скажет Маме, что мы хотим забрать свой пакет акций, который… ну, совсем, как в Чикаго? Легко попасть под молотки, или — того хуже — в трюм, к костоломам…
Шляпа снова закрыла лицо.
— Подумаю…
Есть о чём поразмышлять. Любой бизнес предполагает конкурентную борьбу, иначе он перестаёт быть бизнесом. Конкурентом Шаха был Сизарь — неповоротливый тугодум, не в меру жадный, но осторожный. Борьба шла за жирный кусок — акции консервного завода, на которые положил глаз и рыжий московский бизнесмен.
Какая-то получается закрученная карусель!…
Запыленная машина остановилась в центре города. После Москвы Окимовск казался деревушкой — одноэтажные домишки, окруженные садами и огородами, вместо водопровода — колодцы. Только на площади высятся два двухэтажных здания — администрация и заводоуправлениие.
— Санчо, тормозни, пожалуйста. Выйду.
Лавр посмотрел на безмятежное лицо сына, хотел было что-то сказать, предупредить, но передумал. Слишком решительный вид у парня — может и нагрубить и пристыдить. Кажется, кончилась отцовская власть, начинается власть свежеиспечённого предпринимателя.
— Папа, не возникай, пожалуйста, — Федечка будто подслушал отцовскую тревогу. — На нас смотрят знакомые бандиты. Конкуренты Шаха… Я вас сам найду в администрации, тут пешком три шага…
— Фёдор!
— Давай без сцен у фонтана, а? Братва смотрит. Не солидно как-то.
Лавр замолчал. Посчитав короткий разговор с отцом успешно завершенным, Федечка с независимым видом пошел к группе, явно встречающих его, парней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Конечно. Я же еще маленькая, мне положено спать не меньше восьми часов.
— Сейчас уедем — отоспишься.
Лерка кокетливо улыбнулась. Здорово получается у нее — улыбаться! Наклонит головку, поглядит лукаво, и раздвигает пухлые губёшки.
— А в это время мой жених будет штурмовать крепость, которая вовсе и не крепость, а груда консервных банок и пачка каких-то бумажек со степенями защиты неизвестно от чего и от кого. И ради этого штурма он покидает свою Ярославну?
— Я бы плюнул, но тебя и твою маму давят. Сначала хотели мимоходом раздавить нас с отцом. Не получилось. Теперь взялись за вас. Так что, считай этот штурм за тебя… Как бы за достоинство. И еще, предупредить должен. Чтоб ты знала. После всех этих игрищ у меня может вообще ничего не остаться. Совсем ничего!
Головка склонилась к плечу, лукавый взгляд пронизал парня не хуже электрического разряда.
— Совсем ничего — это как понимать?
— Ну, деньги, всякий накопления…
— Федечка, ты, оказывается, дурак. Или специально разыгрываешь?
— Нет, не разыгрываю, говорю серьёзно.
— Тогда серьёзно дурак. Чистый, без примесей. Есть же у вас все Такие дома, машины, одежда. Погреб тёти Клавы я видела. У нас ничего такого отродясь не было. Но мы жили и радовались. Зарплату матери задержат, после сразу за несколько месяцев выдадут, долги раздали, что-то осталось. И — радости-то! Честно! В области у вьетнамцев новые платья покупаем. Кайф! Не в салоне каком-то, не из коллекции текущего сезона, а просто вьетнамские наряды… Ерунда, конечно, внутренние швы ужасные, но немного греет, немного открывает формы. Где надо — закрывает. И — нормально! Иногда лучше, иногда хуже. Как повезет. Я мечтаю, чтоб было лучше. Но если все это становится коллекцией «весна-лето-осень-зима» — делается противно. Ради этого воевать? Гробиться? Ради новой тачки, в которой дизайн покруче и десяток лишних лошадей, лезть под пули тошнотных киллеров? Или ради дворца на каком-нибудь острове, где тебе и мне в общей сложности за всю жизнь месяц жить?… Очень прошу тебя, милый, не становись человеком из коллекции.
— Ни за что!
— Только не смейся, ладно. Главное — ты и я, остальное — тряпочки.
Ну, как тут не обнять наивную девочку, не прикоснуться губами к ее губешкам? Федечка так и сделал. Получив ответный поцелуй, он горячо зашептал:
— Ну, нельзя же так до безобразия стремительно влюбляться — с каждой минутой все больше и больше!
— Вот это как раз можно и нужно!
Беседу влюбленных нарушил автомобильный гудок.
— Не пугайся, это Санчо меня зовет… Я постараюсь скоро возвратиться.
— Уж будь так добр, до твоего возвращения все равно не усну.
—Тогда награждаешься титулом Неспящей Принцессы… Виват, принцесса…
В это время Шаховские «лимузины« мчались к Оке. Водитель мурлыкал какой-то шлягер, Лонг боролся с навалившейся дремотой. Шах менял положение шляпы. Для Николая она не обычный головной убор — сигнализатор его настроения. Надвинута на лоб — гневается, чем-то недоволен. Сдвинута на затылок — удовлетворен ходом событий, радуется. Прижата к лицу — не мешайте, думает.
На этот раз, сидя на заднем сидении машины, Шах размышлял. Волшебная шляпа закрывает лицо. Его не пугала предстоящая разборка, он привык к ним, они стали частью жизни главы полу криминальной группировки. Настораживала непонятная, поэтому — опасная, заинтересованность крутых москвичей.
— Лонг, глаза продери! — приподняв пальцем шляпу, он добродушно толкнул локтем задремавшего приятеля.
— Я не сплю — думаю…
— Вот и я думаю: как бы Лежек не задремал и не впечатал нас в столб или в непохмельного дэпээсника… Знаешь, дружище, мне эта затея начинает нравиться. Борьба за контрольный пакет акций, большие московские боссы, большие деньги. Это вам, джентльмены, не разборка из-за вшивого банно-прачечного комбината, где так любит париться наша элита… Что-то в Окимовске появляется от Чикаго… Слышал о таком американском городе?
— Ну.
— Только в стиле ретро. Классика, классика. Понимаешь, Лонг? Когда ты из Лонга превращаешься, например, в Лонг-Айленд, хотя это уже не Чикаго, а ближе к Нью-Йорку.
— Шах, ты, конечно, Микельанджело, но у меня по географии был трояк. И то — жиденький такой, очень-очень условный.
— Усек. Постараюсь объяснить более популярно. Есть панамка от солнца сатиновая, а есть шляпа-канотье. Тоже от солнца. Чувствуешь разницу?
— Ага! Вот только канотье, кажется, не шляпа, а диван…
— Сплошная темнота, — огорченно вздохнул Николай. — Диван — канапе… В общем, звони Сизарю и забивай от моего имени стрелку.
Лонг почесал в затылке, но возразить не решился. Шах, конечно, друг-приятель, но возражений не терпит.
— Сизый может отказаться…
Николай сдвинул шляпу на лоб. Нахмурился.
— С чего это вдруг? Он стрелки любит.
— Так мы весь его арсенал недавно рванули на даче.
Шляпа перекочевала на затылок. Шах мечтательно улыбнулся. Как и положено, победам он радовался, поражения приносили досаду.
— Тогда был вполне сбалансированный ответ на поджог моей передвижной штаб-квартиры. Лучше не от меня — по поручению Лаврикова. Хрен откажется.
— Ладно, звякну. А вот кто скажет Маме, что мы хотим забрать свой пакет акций, который… ну, совсем, как в Чикаго? Легко попасть под молотки, или — того хуже — в трюм, к костоломам…
Шляпа снова закрыла лицо.
— Подумаю…
Есть о чём поразмышлять. Любой бизнес предполагает конкурентную борьбу, иначе он перестаёт быть бизнесом. Конкурентом Шаха был Сизарь — неповоротливый тугодум, не в меру жадный, но осторожный. Борьба шла за жирный кусок — акции консервного завода, на которые положил глаз и рыжий московский бизнесмен.
Какая-то получается закрученная карусель!…
Запыленная машина остановилась в центре города. После Москвы Окимовск казался деревушкой — одноэтажные домишки, окруженные садами и огородами, вместо водопровода — колодцы. Только на площади высятся два двухэтажных здания — администрация и заводоуправлениие.
— Санчо, тормозни, пожалуйста. Выйду.
Лавр посмотрел на безмятежное лицо сына, хотел было что-то сказать, предупредить, но передумал. Слишком решительный вид у парня — может и нагрубить и пристыдить. Кажется, кончилась отцовская власть, начинается власть свежеиспечённого предпринимателя.
— Папа, не возникай, пожалуйста, — Федечка будто подслушал отцовскую тревогу. — На нас смотрят знакомые бандиты. Конкуренты Шаха… Я вас сам найду в администрации, тут пешком три шага…
— Фёдор!
— Давай без сцен у фонтана, а? Братва смотрит. Не солидно как-то.
Лавр замолчал. Посчитав короткий разговор с отцом успешно завершенным, Федечка с независимым видом пошел к группе, явно встречающих его, парней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66