Получить свежие полотенца нам так и не удалось. А те три, что нам не меняли, становились только мокрее и мокрее.
К полудню было несколько таких моментов, когда я готов был просто убить Джилл, если она скажет хоть еще одно слово. По-видимому, Джилл это почувствовала, потому что вдруг замолчала. Нам все равно надо было куда-то отсюда уезжать, и потому мы направились в Сан-Диего. Вообще-то мне не очень хотелось ехать в Аризону. Джилл сказала, что мы можем сходить в зоопарк. Но на самом-то деле, решил я, она надеялась остановиться в каком-нибудь милом мотеле и дня три там потрахаться. Я же, черт побери, намеревался обязательно выбрать мотель получше, что бы там ни случилось.
В Сан-Диего мы выбрали огромный мотель. А я в конце концов принял столько наркотика, что всякая депрессия у меня прошла. В мотеле мы провели дня два. Мы заказывали в номер слишком много еды и напитков, слишком часто трахались, и просмотрели слишком много телепрограмм. Мы даже сходили в зоопарк. Но зоопарки у меня всегда вызывают тоску. Может быть, она передается мне от зверей, сидящих в клетках.
Наконец мы извлекли на свет тот самый сценарий. Этот вестерн заказал Джилл сам Бо. Мы стали его читать.
– Я хочу сделать этот фильм и хочу, чтобы ты мне помог, – сказала Джилл. – Его придется снимать в Техасе. Так что мне удастся увидеть твои родные места.
– Это причина, из-за которой стоит снимать фильм? – сказал я.
– Одна из причин, – сказала Джилл. – Разумеется, Бо хочет, чтобы главную женскую роль сыграла Шерри.
Мы обсуждали будущий фильм почти весь день. Вернее, Джилл говорила, а я только слушал. На третью ночь мы выехали в Лос-Анджелес. У Джилл родилось несколько по-настоящему хороших идей. Например, она придумала, что у героини Шерри будет молодой любовник – сын одного из тех крупных скотоводов, которые хотят ее убить.
– Хочу, чтобы ты поработал над этим фильмом, – сказала Джилл. – Может, тебе удастся его поставить.
– Я так не думаю, – сказал я. – Я уже устал быть мистером Джилл.
На лице Джилл появилось грустное выражение. Наверное, она решила, что пара дней, проведенных нами в постели королевских размеров, уже все изменила.
– Очень хочется, чтобы ты воспринимал все по-другому, – сказала она.
– Не скули! Я все правильно воспринимаю. Ты делай свои фильмы, а я буду делать свои.
– Мне бы хотелось, чтобы ты стал самым знаменитым человеком в мире, – сказала Джилл. – Тогда тебе не надо будет никому ничего доказывать, и мы бы могли сделать что-нибудь вместе.
Я устал от ее постоянного желания делать мне добро. Меня всегда раздражает, когда кто-то одаривает меня своей добротой. Большую часть пути домой мы с Джилл резко спорили. Когда мы приехали в Лос-Анджелес, я спросил, хочет ли она к себе или пойдет ко мне.
– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой был хоть какой-нибудь наш дом, – сказала Джилл. – Но тебе этого не хочется, верно?
– Конечно, нет! – сказал я. – Мы и так достаточно часто видим друг друга. Чуть-чуть чаще – и мы просто подеремся.
– А мне это не мешает, – сказала Джилл и погрузилась в свое обычное молчание. Молчание ее не было обидным, но постоянно жить в такой атмосфере было трудно. Если Джилл замолкала, я никогда не знал, что ей сказать. До того, как я въехал в свой гараж, Джилл так и не произнесла ни единого слова. В конце концов я просто разозлился.
– Я иду наверх, – сказал я. – А ты можешь оставаться здесь и таращиться на эту стену, если тебе угодно.
– Извини, – сказала Джилл, стараясь сбросить с себя это молчание. – Уезжать всегда приятнее, чем возвращаться, правда?
Для некоторых из нас – что уезжать, что приезжать – все равно, но Джилл этого не знала.
На сей раз ей никак не удавалось выйти из своего мрачного состояния. Даже после того, как мы повозились в койке. Джилл так и лежала с открытыми глазами. От этого мне было как-то неуютно. Я слишком ощущал ее присутствие. Мы перетрахались, решил я.
А сказать друг другу нам было нечего. Мы просто лежали в одной постели и никак не могли заснуть.
– Наверное, нельзя по-настоящему узнать человека, пока с ним не поживешь вместе, – сказала Джилл. – Мне кажется, тебя это не очень-то волнует, потому что тебе на самом деле и не хочется кого-нибудь знать близко. У тебя, разумеется, нет ни малейшего желания узнать меня. Я сама навязалась тебе и настояла, чтобы ты знал обо мне хоть что-нибудь. Знаю, что тебе это не нравится.
– Тогда почему же ты все это не прекратишь? – спросил я.
На следующее утро я, проснувшись, увидел, что Джилл сидит в постели и рисует мою ступню. Она взяла какие-то старые карандаши и бумагу, которые нашла у меня. А на них была марка моей так называемой производственной кинофирмы. Она называлась «Сансет продакшнз». Джилл сделала, наверное, сорок набросков с моей ступни.
– У тебя необыкновенные ступни, – сказала Джилл. – Если бы не эти твои ступни, может, ты и смог бы меня убедить, что ты абсолютно бесхарактерный. У меня такое впечатление, что весь твой характер просто сосредоточился у тебя внизу, в ступнях. Они у тебя как у человека эпохи Возрождения.
Джилл, видимо, твердо решила видеть во всем только светлую сторону. Наверное, у половины тех ничтожеств, которые ни хрена не стоят, такие же интересные ступни. Устав рисовать мои ступни, Джилл изрисовала две или три страницы разными по форме женскими грудями.
– Это для твоей фантазии, – сказала она. – У меня-то никаких грудей нет вообще.
Джилл всегда отпускала едкие шутки по этому поводу, рассчитывая на мои уверения, что ее плоская грудь нам нисколько не мешает.
– Хватит с меня сисек, – сказал я. – Ради всего святого, я думал, ты уже от этой навязчивой идеи освободилась. Ведь трахают-то не сиськи!
Джилл растянулась на постели, и я потер ее соски.
– Все равно нельзя, чтобы грудь у женщины была меньше куриного яйца, – сказала Джилл.
Мы поели и еще немного поговорили о сценарии. Я снова переменил свое решение. Может, в конце концов, я и стану делать этот фильм вместе с ней. Когда я взвесил в уме все возможные «за» и «против», мне показалось, что игра стоит свеч. По крайней мере, на моей стороне была Джилл, а мозгов у нее предостаточно. И кроме того, если Бо и Шерри снова хотят составить одну команду, для меня совсем не обидно будет вновь появиться на сцене.
– Может, нам стоит попробовать, – сказал я.
– Попробовать что? – спросила Джилл.
– Вместе сделать этот фильм.
– Ты считаешь, что стоит? – сказала Джилл. – Что заставило тебя передумать?
– Только не твои сиськи, – сказал я.
И вдруг, непонятно почему, Бо Бриммер неожиданно отступил. Он не только передумал и фактически оставил нас одних. Бо просто полностью отказался от этого сценария. Именно я первым узнал эту новость. Мой фильм «Изъятые кадры» только что получил очень хорошую оценку на состоявшемся в Сан-Франциско предварительном просмотре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
К полудню было несколько таких моментов, когда я готов был просто убить Джилл, если она скажет хоть еще одно слово. По-видимому, Джилл это почувствовала, потому что вдруг замолчала. Нам все равно надо было куда-то отсюда уезжать, и потому мы направились в Сан-Диего. Вообще-то мне не очень хотелось ехать в Аризону. Джилл сказала, что мы можем сходить в зоопарк. Но на самом-то деле, решил я, она надеялась остановиться в каком-нибудь милом мотеле и дня три там потрахаться. Я же, черт побери, намеревался обязательно выбрать мотель получше, что бы там ни случилось.
В Сан-Диего мы выбрали огромный мотель. А я в конце концов принял столько наркотика, что всякая депрессия у меня прошла. В мотеле мы провели дня два. Мы заказывали в номер слишком много еды и напитков, слишком часто трахались, и просмотрели слишком много телепрограмм. Мы даже сходили в зоопарк. Но зоопарки у меня всегда вызывают тоску. Может быть, она передается мне от зверей, сидящих в клетках.
Наконец мы извлекли на свет тот самый сценарий. Этот вестерн заказал Джилл сам Бо. Мы стали его читать.
– Я хочу сделать этот фильм и хочу, чтобы ты мне помог, – сказала Джилл. – Его придется снимать в Техасе. Так что мне удастся увидеть твои родные места.
– Это причина, из-за которой стоит снимать фильм? – сказал я.
– Одна из причин, – сказала Джилл. – Разумеется, Бо хочет, чтобы главную женскую роль сыграла Шерри.
Мы обсуждали будущий фильм почти весь день. Вернее, Джилл говорила, а я только слушал. На третью ночь мы выехали в Лос-Анджелес. У Джилл родилось несколько по-настоящему хороших идей. Например, она придумала, что у героини Шерри будет молодой любовник – сын одного из тех крупных скотоводов, которые хотят ее убить.
– Хочу, чтобы ты поработал над этим фильмом, – сказала Джилл. – Может, тебе удастся его поставить.
– Я так не думаю, – сказал я. – Я уже устал быть мистером Джилл.
На лице Джилл появилось грустное выражение. Наверное, она решила, что пара дней, проведенных нами в постели королевских размеров, уже все изменила.
– Очень хочется, чтобы ты воспринимал все по-другому, – сказала она.
– Не скули! Я все правильно воспринимаю. Ты делай свои фильмы, а я буду делать свои.
– Мне бы хотелось, чтобы ты стал самым знаменитым человеком в мире, – сказала Джилл. – Тогда тебе не надо будет никому ничего доказывать, и мы бы могли сделать что-нибудь вместе.
Я устал от ее постоянного желания делать мне добро. Меня всегда раздражает, когда кто-то одаривает меня своей добротой. Большую часть пути домой мы с Джилл резко спорили. Когда мы приехали в Лос-Анджелес, я спросил, хочет ли она к себе или пойдет ко мне.
– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой был хоть какой-нибудь наш дом, – сказала Джилл. – Но тебе этого не хочется, верно?
– Конечно, нет! – сказал я. – Мы и так достаточно часто видим друг друга. Чуть-чуть чаще – и мы просто подеремся.
– А мне это не мешает, – сказала Джилл и погрузилась в свое обычное молчание. Молчание ее не было обидным, но постоянно жить в такой атмосфере было трудно. Если Джилл замолкала, я никогда не знал, что ей сказать. До того, как я въехал в свой гараж, Джилл так и не произнесла ни единого слова. В конце концов я просто разозлился.
– Я иду наверх, – сказал я. – А ты можешь оставаться здесь и таращиться на эту стену, если тебе угодно.
– Извини, – сказала Джилл, стараясь сбросить с себя это молчание. – Уезжать всегда приятнее, чем возвращаться, правда?
Для некоторых из нас – что уезжать, что приезжать – все равно, но Джилл этого не знала.
На сей раз ей никак не удавалось выйти из своего мрачного состояния. Даже после того, как мы повозились в койке. Джилл так и лежала с открытыми глазами. От этого мне было как-то неуютно. Я слишком ощущал ее присутствие. Мы перетрахались, решил я.
А сказать друг другу нам было нечего. Мы просто лежали в одной постели и никак не могли заснуть.
– Наверное, нельзя по-настоящему узнать человека, пока с ним не поживешь вместе, – сказала Джилл. – Мне кажется, тебя это не очень-то волнует, потому что тебе на самом деле и не хочется кого-нибудь знать близко. У тебя, разумеется, нет ни малейшего желания узнать меня. Я сама навязалась тебе и настояла, чтобы ты знал обо мне хоть что-нибудь. Знаю, что тебе это не нравится.
– Тогда почему же ты все это не прекратишь? – спросил я.
На следующее утро я, проснувшись, увидел, что Джилл сидит в постели и рисует мою ступню. Она взяла какие-то старые карандаши и бумагу, которые нашла у меня. А на них была марка моей так называемой производственной кинофирмы. Она называлась «Сансет продакшнз». Джилл сделала, наверное, сорок набросков с моей ступни.
– У тебя необыкновенные ступни, – сказала Джилл. – Если бы не эти твои ступни, может, ты и смог бы меня убедить, что ты абсолютно бесхарактерный. У меня такое впечатление, что весь твой характер просто сосредоточился у тебя внизу, в ступнях. Они у тебя как у человека эпохи Возрождения.
Джилл, видимо, твердо решила видеть во всем только светлую сторону. Наверное, у половины тех ничтожеств, которые ни хрена не стоят, такие же интересные ступни. Устав рисовать мои ступни, Джилл изрисовала две или три страницы разными по форме женскими грудями.
– Это для твоей фантазии, – сказала она. – У меня-то никаких грудей нет вообще.
Джилл всегда отпускала едкие шутки по этому поводу, рассчитывая на мои уверения, что ее плоская грудь нам нисколько не мешает.
– Хватит с меня сисек, – сказал я. – Ради всего святого, я думал, ты уже от этой навязчивой идеи освободилась. Ведь трахают-то не сиськи!
Джилл растянулась на постели, и я потер ее соски.
– Все равно нельзя, чтобы грудь у женщины была меньше куриного яйца, – сказала Джилл.
Мы поели и еще немного поговорили о сценарии. Я снова переменил свое решение. Может, в конце концов, я и стану делать этот фильм вместе с ней. Когда я взвесил в уме все возможные «за» и «против», мне показалось, что игра стоит свеч. По крайней мере, на моей стороне была Джилл, а мозгов у нее предостаточно. И кроме того, если Бо и Шерри снова хотят составить одну команду, для меня совсем не обидно будет вновь появиться на сцене.
– Может, нам стоит попробовать, – сказал я.
– Попробовать что? – спросила Джилл.
– Вместе сделать этот фильм.
– Ты считаешь, что стоит? – сказала Джилл. – Что заставило тебя передумать?
– Только не твои сиськи, – сказал я.
И вдруг, непонятно почему, Бо Бриммер неожиданно отступил. Он не только передумал и фактически оставил нас одних. Бо просто полностью отказался от этого сценария. Именно я первым узнал эту новость. Мой фильм «Изъятые кадры» только что получил очень хорошую оценку на состоявшемся в Сан-Франциско предварительном просмотре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113