Никто не думал о благоденствии народа НИКОГДА! Мертвый народ – это хороший народ. Очень удобно стравить два племени своей страны. Пока они дерутся, никто никогда не вспомнит о том, а почему они так плохо живут. Почему не платят заработанные деньги? Где пенсии? Где пособия? Где стипендии? Как где? Во всем виноваты злые чеченцы. Все ушло на войну с супостатом. Вот как только мы его победим, как только восстановим то, что разрушили в Чечне, так немедленно и получите свое честно заработанное. А инфляция? При чем здесь инфляция? Война, как вы не можете понять, что из-за войны мы немножечко подняли цены, немножечко подпечатали денег. Ничего страшного. Мы же не говорим, что вы их никогда не получите. Получите, получите! Вот только потерпите. Ведь в Великую Отечественную вообще, говорят, денег не давали. Все для фронта, все для победы! А сейчас какая разница? Ну и что, что это мы напали на Чечню, а не они на нас? Заткнитесь и сопите в две дырки. А то у нас много республик, будете возмущаться – и с ними начнем войну, вот тогда точно ни денег, ни своих детей вы наверняка не увидите!
Не видел я ни сегодня в бою, ни раньше ни соколов Жирковского, ни чернорубашечников, выбрасывающих руку в фашистском приветствии. А именно они больше всех визжали в девяносто третьем о патриотизме, державности, православии, христианстве и прочей ерунде.
«Русский народ – Богом избранный!» Тьфу! Бред собачий. Паранойя! Еще сто лет назад один православный мог другого православного без колебаний обменять на породистого щенка, запороть по собственной прихоти до смерти, расстрелять. Пытка на дыбе, говорят, наше родное изобретение. У других народов, правда, были вещи подобные, но быстро вышли из моды. Например, «испанский сапог». А пытки и тюрьмы у нас прижились с древних времен. Вот и получается, что треть населения сидит в тюрьме, треть работает на производстве, где условия мало отличаются от зоновских, а еще треть охраняет и стережет в зоне и ищет кандидатов для зоны на производстве.
Строй вроде как поменялся, а привычки, система, характеры остались прежние. Как номенклатура управляла нами, так и управляет. Правда, многие подумали, что можно обсуждать решения Клана, Семьи, вот последние и решили отвлечь внимание на негодный объект. А попутно еще пограбить чего-нибудь, население подсократить. Не надо кормить, обучать. А так – пропали без вести, да и хрен с ними. Это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже. И в белых штанах здесь ходят только в армии солдаты перед отбоем. На всех не хватает…
Все дальше и дальше мы уходили от трескотни автоматных очередей и разрывов, от победных гортанных воплей местных аборигенов, устроивших нам классическую танковую засаду. Хорошо ребята в училищах тактику изучали. Малыми силами уничтожили превосходящего противника, да еще, считай, почти в походной колонне. Ну ничего, уроды, мы вернемся, мы обязательно вернемся. И за те позор и панику, которые мы испытали пару часов назад, мы с вас, сук, сполна, с процентами спросим. Только разберемся с козлами с Ханкалы по поводу обещанного подкрепления и вернемся. Вернемся, быть может, подталкивая толстомясых полковников из Ханкалы и «Северного» впереди себя штыками. А еще лучше – будем закрываться их телами. Жаль только, что ребята, настоящие мужики, что лежат у нас под ногами и которых от усталости мы уже не обходим, а просто переступаем через них, не увидят этого. Будет победа, обязательно будет. Пусть даже это будет пиррова победа. Но она будет. Большой кровью. Не уйдем мы отсюда. Не потому что мы не хотим, а потому что мы опасны. Будет еще много штурмов, и чем больше нас останется здесь, на грязном, захарканном кровью асфальте, тем лучше московским старым алкоголикам из бывшего ЦК КПСС.
Может, у лежащих здесь солдат кто-нибудь из родителей работал на оборонном заводе, производящем патроны, снаряды, мины. И как знать, может, именно эта пуля, осколок, снаряд, мина и убила их сына. А родителям еще не выплатили заработную плату за произведенную продукцию. Кошмар! Нет, Слава, у тебя действительно едет крыша, крепко едет. Такие фантазии и ассоциации не могут прийти в нормальные мозги.
Я пошарил рукой на поясе. Во фляжке что-то булькало. Наверное, полглотка коньяка, а хочется пить, просто хочется выпить воды. Я прибавил шагу и дотронулся до впереди идущего. В потемках не разберешь, офицер или солдат. «Все смешалось в доме Облонских…»
– Мужик, у тебя вода есть?
Он обернулся. Это был солдат из второго батальона. Когда перебегали мост, он был рядом со мной. Видимо, он тоже меня узнал, и улыбнулся и показал на уши. В лунном свете я не сразу заметил, что вокруг ушей его толстой коркой запеклась кровь. Контузия. Очень сильная контузия. Разрыв барабанных перепонок. Моя контузия по сравнению с его – детский лепет на лужайке. Я жестом показал, что хочу пить. Боец согласно покивал головой и, не останавливаясь, отстегнул с ремня фляжку. Я сделал пару глотков. Затем протянул ему. Тот, приняв ее, допил. Пустую пристегнул к ремню.
Я достал свою и, щелкнув себя по горлу, показал, что во фляге алкоголь, и дал ему. Тот сделал глоток и протянул мне. Жестом я показал, что можно пить до дна. Тот с благодарностью это и проделал. Мне было не жаль коньяка. Ему нужнее. При контузии, вопреки всем увещеваниям врачей, военные усиленно пьют, тем самым притупляют болевые ощущения и быстрее приходят в себя.
Страшно, жутко хотелось курить. Но никто не рисковал зажигать огня. Все тянулись в тихом безмолвии. Только треснет у кого-то под каблуком щебенка, и все. Говорить не хотелось, и бессмысленно это. Все были раздавлены происшедшим.
Во-первых, позорным своим бегством, потерей людей. Вон сколько их осталось, никому не нужных, у нас за спинами. И не убрать их, не похоронить.
Во-вторых, бригада рассеяна, разбита, фактически уже потерялась.
В-третьих, командир ранен и уже не вернется к нам. Сан Саныч, конечно, хороший начальник штаба, а вот какой он командир? Могут вообще прислать какого-нибудь «левого» варяга. Которому наша бригада, что зайцу стоп-сигнал. Он приедет за повышением, за орденами, а к нам будет относиться ничуть не лучше, чем наш Президент к своему народу. Поживем – поглядим. Если выживем, конечно.
Ну, а в-четвертых – полнейшая личная неопределенность. Что в этой мясорубке будет со мной лично, с теми, кто бредет рядом? Никто не мог не только что-то сказать, а просто помыслить об этом.
Сейчас из двух задач, которые ранее стояли передо мной, а именно выполнить задачу и выжить, осталась только одна – выжить, выкарабкаться! А потом мы уже разберемся, кто виноват в нашем триумфальном позоре. До Президента далеко, а вот духи рядом. Сейчас мы драпаем от них, но не все скоту масленица.
А все-таки жаль, искренне жаль, что нельзя добраться до товарища Гаранта Конституции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114