Наверное, и правят они как-то не так. Не так, как правили до этого все иные властители, никогда не оказывающиеся в такой ситуации.
Что делать? Не давать израненным возвращаться домой? Кормить их здесь?! Да тут и без них скоро голодать начнем. И потом, как эти толпы раненных и больных действуют на остальных. Нет, их все же лучше отправлять отсюда.
Тогда может быть, лучше закончить войну?
И вернуться домой без победы, к озлобленному вооруженному народу? Нет, это невозможно.
А за что, собственно, воюем? Неужели за эту потаскуху Елену, которую почему-то наотрез отказались отдавать троянцы?
Нет, конечно. Далась нам эта неверная женушка дурака Менелая. Все и думать о ней забыли.
А, кстати, за что воюем? Интересный вопрос. Пять лет льем кровь и терпим лишения и, похоже, никто не задумался еще, что условия изменились. И надо понять, за что же воюем теперь.
Одиссей задумался. За шатром раздалась возня, какое-то чавканье и грызня.
– Эй, ординарец! Что там происходит?!
В шатер вошел постаревший воин в донельзя измятом медном шлеме и кожаном нагруднике. У пояса висел короткий меч. Других доспехов у него не было.
– Собаки жрут падаль, царь.
– Прямо у моего шатра?!
– Один из чьих-то воинов упал там утром. Не заметили, и не успели отнести.
– А что он делал около моего шатра?
– Не знаю.
– Ладно, нечего разбираться. Поскорее отнесите останки, и разгоните собак.
– Будет исполнено, царь!
– Да, и еще раз промойте уксусом всю посуду.
– Царь, уксуса почти нет.
– Не сегодня, завтра должен быть корабль из Итаки. Подвезут. Да, проследи там, чтобы из других отрядов не набежало народу. А то растащат груз, не успеешь разгрузиться.
– Будет исполнено, царь.
– Иди. И поскорее уберитесь за шатром.
Да, – подумал Одиссей, когда ординарец ушел, – за что все-таки, воюем? За то, чтобы стать царем царей, – жестко усмехнулся он про себя. – Приам надеется стать им, разгромив всех нас с помощью своих многочисленных союзников. Агамемнон надеется стать им, разгромив Приама с нашей помощью. Ахилл тоже на что-то надеется. У них явно есть некие тайные договоренности с Агамемноном.
А я? – подумал он.
Я тоже на что-то надеюсь. В конце концов, после всех этих битв и болезней у меня воинов стало не меньше, чем у Агамемнона, который по дурости теряет людей массами. И по силе мой отряд сейчас превосходят только отряды Ахилла и Аякса Теламонида.
Так что, царем царей, я, может, и не стану, но при дележе добычи урву себе гораздо больше, чем мог рассчитывать изначально. Ведь без добычи мне бесполезно возвращаться. Что я скажу своему нищему, озлобленному, но вооруженному народу? Своей милой женушке Пенелопе, которая, очевидно, просто не в состоянии править Итакой без мужской помощи. А как она может отблагодарить помощников? Только на ложе.
Но кто осудит ее за это? Во всяком случае, не я. Лишь бы не обещала этому помощнику, или помощникам руки и трона. Кстати, чем их больше, этих доброхотов, тем лучше. Опасно было бы, если бы такой помощничек – любовничек был один.
А победим ли мы? – вдруг оборвал он себя. – Победим, – уверенно ответил царь Итаки на свой невольный вопрос. – Зевс не допустит нашего поражения.
А значит,… значит надо держаться. И по максимуму сокращать число претендентов на добычу.
Он услышал некий большой шум в центре лагеря.
На всякий случай одел броню, и вышел из шатра.
На площади в центре лагеря у шатра командующего, Агамемнона, стремительно собиралась толпа. Сюда бежали воины из всех отрядов. Не было, разве что воинов Ахилла. Пелеев сын не щадил врагов. Но и своих воинов тоже. Он, как правило, не разбирался в провинностях, а просто бил виновного, или того, кого считал таковым, сразу, чем под руку попадет.
А так как под рукой у Ахилла всегда было какое-то оружие, а сама рука была ох как тяжела, воинов у него осталось не так много. И вся сила его отряда заключалась в нем самом. Одетом в железную непробиваемую броню, гиганте.
Кстати, именно поэтому Агамемнон часто думал, не сглупил ли он, так много пообещав Ахиллу. Боевая ценность этого союзника таяла на глазах. И если он получит серьезное ранение, то станет вообще ненужным.
Воины остальных царей были гораздо менее дисциплинированы, но зато намного более многочисленны. И вот теперь эта возбужденная масса вооруженных людей толпилась у шатра Агамемнона.
– Воины Эллады! – обратился к ним невесть откуда взявшийся Паламед. – Пять лет мы льем кровь и терпим лишения. Наши дома и наши поля в запустении. Мы погибаем в боях. Но еще большее число людей умирает от болезней.
Сегодня командующий обещал помочь нам продовольствием, но его кораблей нет. И нам нечего есть. Отряд Ахилла пришел издалека с богатой добычей. Но сын Пелея не спешит делиться с нами. Нет, мы не претендуем на боевые трофеи. Но привезенной провизией можно было поделиться с боевыми товарищами?! Или мы уже не одна армия?
Если так, то разойдемся по домам. Пусть у стен Трои остаются те, кто считает себя одной армией, кто будет делиться с товарищами не только возможностью погибнуть, но и мукой, маслом, мясом и вином.
– По домам!!! – заревела толпа.
– Постойте! – вышел из шатра Агамемнон. – Постойте, ахейцы! Подождите немного.
– Чего ждать!!! – заорали на площади.
– Завтра будет провизия. Я обещаю. И будет победа, и будет добыча. Клянусь. Разве я не доказал вам, что отдам ради победы все?! Разве не я пустил свою родную любимую дочь под жертвенный нож?! Стыдитесь, ахейцы. И ты, мудрый Паламед стыдись. Не ты ли сделал не меньше меня, чтобы эта война началась? Как ты посмотришь в глаза тем, кого уговорил придти сюда?
В самом деле, как? – подумал Одиссей. – Как ты честная дубина посмотришь в глаза мне, например?
Между тем, Паламед, громко ответил Агамемнону. И толпа не бросилась к кораблям еще и потому, что хотела услышать этот ответ.
– Царь Агамемнон, – сказал Паламед, – потому-то я и говорю, что пора уходить, потому что сам много сделал, чтобы привести вас сюда. И именно я имею право сказать, мы потеряли боевое братство. А без него, это не моя война, и она чужая большинству из нас. Разве мою жену и мою казну украл Парис?
– Но честь Эллады! – прокричал Агамемнон.
– Честь Эллады втоптана в грязь теми царями, что кормят свои отряды на глазах голодных товарищей.
– Клянусь, Паламед, к вечеру еда и вино будет у всех. Клянусь Зевсом.
– Ахилл, дорогой, надо поделиться провизией, которую ты привез из набега, – сказал Агамемнон, с ходу, едва вошел в шатер Ахилла.
Тавроскиф сидел в походном кресле с чашей вина. Стол перед ним был уставлен яствами. Две почти голые девицы прислуживали герою.
– А, дорогой тесть, – пьяно ухмыльнулся Ахилл. – Присаживайся к столу. Гостем будешь.
– Ахилл, я по делу.
– Не склонен к делам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100