Но застыл у дверей: из коридора неслись заполошные женские крики, перебиваемые строгим голосом дежурного.
Навострил уши и Вирхов.
Курьер басил, по глухой интонации было понятно, что он загораживает собой дверь в вирховский кабинет.
— Узнайте, Павел Миронович, что там такое? — попросил Вирхов. — Да впустите дамочку. Ее визг уши режет.
Тернов приоткрыл дверь и узрел тучную женщину из простых в овчинном полушубке, повязанную шерстяным платком. Ее двойной подбородок вздрагивал, красные глаза слезились.
Отодвинув дежурного, женщина протиснулась в дверь и бросилась к столу Вирхова. В нескольких шагах от него она рухнула на колени и заголосила:
— Барин! Карл Иваныч! Простите, Христа ради старую дуру! Не углядела! Виновата! Не велите сечь повинную голову!
— В чем дело, Прасковья?
Пораженный явлением собственной приходящей прислуги в столь ранний час в служебный кабинет, Вирхов выбрался из-за стола и попытался поднять бабу с колен. Но та обхватила его ноги руками и заголосила пуще прежнего.
— Счастье ваше, барин, что дома не ночевали! Бог вас уберег! Простите старуху! Ума не приложу, как забыла открыть вьюшки. Вся квартира в чаду! Утречком вошла — едва не задохнулась! Бросилась вас искать, а на кровати — дохлый Минхерц!
ГЛАВА 17
Проснувшись утром в своей собственной постели, Мария Николаевна Муромцева долго не могла поверить, что вчерашние события ей не приснились. Когда Полина Тихоновна сообщила племяннику по телефону, что его срочно ждут Безсоновы, разве могла Мура оставаться дома? Ведь ее милая подруга-бестужевка находилась в опасности. Несмотря на поздний час, родители не возражали, чтобы она поехала вместе с доктором, были уверены, что Клим Кириллович в любом случае доставит их дочь домой в целости и сохранности.
Когда они прибыли к Безсоновым, завезя по дороге Сонечку Смирнову домой, доктор сразу же поднялся на второй этаж в спальню Зины, где сделал все, чтобы очистить девичий организм от сильнейшего яда. Это потребовало немало времени, тазиков, кувшинов с водой, полотенец, молока. Родители девушки не отходили от постели, прислуга носилась как безумная.
Все это время Мура просидела в гостиной в обществе мичмана Таволжанского. Высокий рыжеватый блондин с зелеными глазами, в которых пряталась какая-то сумасшедшинка, ей нравился.
Из сумбурных рассказов зининых родителей, встретивших доктора и Муру в прихожей, следовало, что мичман обнаружил бесчувственную девушку на скамейке в темном Александровском саду, куда она завернула, скорее всего, после рассеявшейся манифестации. Он с трудом привел ее в сознание, едва добился имени и адреса, привез домой, сдал на руки родителям. Пока мать и прислуга укладывали замерзшую Зиночку в постель, отец оставался в гостиной со спасителем дочери, выражал благодарность. Когда девушка успела принять яд — ни мать, ни горничная не углядели.
У Муры накопилось много вопросов. Почему Зина оказалась одна, без друзей, в саду? Почему ее не обнаружил городовой? Успела ли она сообщить мичману что-нибудь по дороге домой?
Мичман мог давно бы удалиться, его присутствие в доме Безсоновых уже не требовалось. Но Павлу Игнатьевичу очень не хотелось покидать симпатичную синеглазую барышню, приехавшую с доктором. В глубине души он сознавал, что скоро уйдет в море, надолго оторвется от берега, населенного нежно благоухающими эфирными созданиями, и приятное воспоминание о встрече с Марией Николаевной Муромцевой согреет его душу, когда он останется на палубе корабля один на один с равнодушным сиянием звезд в ночном бездонном небе.
Барышня же продолжала атаковать мичмана вопросами, и он не выдержал, признался ей, что кое-что скрыл от родителей.
— Вы, вероятно, встречали мою фамилию в газетных отчетах, — вполголоса говорил он, — в разделе полицейской хроники. Был свидетелем подозрительного убийства китайца. Уверен, китаеза намеревался встретиться в ресторане с японским разведчиком. Но был застрелен неизвестным.
— Да, я читала, — Мура кивнула, — дерзкое убийство произошло на глазах следователя Вирхова.
— Как я понял из хода дознания, следователь шпионаж исключал, — сказал недовольно Таволжанский, — впрочем, может быть, правильно делал. Это не его епархия. Я счел своим долгом подать рапорт. Мы, российские люди, страшно медленно перестраиваем свое сознание. Вообще-то, мы люди терпимые к инородцам. Но если начинается война, возникает совершенно иная перспектива…
— Шпионы-японцы были бы сразу замечены, — предположила не слишком уверенно Мура, — скорее они действуют чужими руками, через третьих лиц, англичан или немцев… Вам не приходила в голову такая мысль?
— Приходила, — подтвердил Павел Игнатьевич, — но я еще не успел в ней разобраться. Немцев в столице слишком много. А вот японцы… Одного я нашел и решил проследить.
— А при чем здесь бедная Зиночка? — не утерпела Мура.
— О Зиночке я не думал, — признался мичман, — и даже ее не знал. А вот камердинера генерала Фанфалькина решил проверить.
— Что!? Вы следили за генеральским слугой!?
— Что вас так изумляет? — Новоиспеченный офицер насторожился. — Или он вам тоже знаком?
— Нет-нет, — Мура поспешила погасить подозрения собеседника, — просто вы могли сообщить в контрразведку…
— А… — Таволжанский махнул рукой, — это слишком долго и ненадежно. Я доверяю себе больше, чем другим.
— Мудрая позиция, Павел Игнатьевич, — поддержала собеседника Мура, — продолжайте, прошу вас.
— Короче, сегодня вечером я выследил этого скользкого Басу, — сообщил брезгливо мичман. — И как вы думаете, куда он направился?
— Я все жду, когда же в вашем рассказе дело дойдет до Зиночки, — Мура проявляла небрежение.
— Я к тому и веду. Подозрительный японский фигаро направился на запасные пути Николаевской железной дороги. Слава Богу, искусству маскировки учили и нас. Кое-как пробрался во мраке за ним. И в одном из тупичков обнаружил небольшой эшелон. В двух вагонах света не было, в третьем, как удалось мне разглядеть, милые скромные барышни разбирали корпию. А в самом дальнем вагончике, куда этот Баса и нырнул, увеселялась золотая молодежь содомитского толка. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, вполне, — Мура покраснела.
— Хоть я и сказал, что пронырливый Баса юркнул в блудливый вагончик, но на самом деле он забрался на крышу и полз на брюхе, свешиваясь и заглядывая в окна. Видимо, выполнял тайное поручение, следил, собирал информацию. А я наблюдал за ним. Очень хотелось себя обнаружить и вступить в единоборство с неприятелем, но я не успел. В дверях вагончика появился роскошный красавец и сказал какому-то верткому гнусному типу, чтобы тот привел сестричку посимпатичней. А то мужское баловство, к которому он не склонен, слишком его разгорячило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Навострил уши и Вирхов.
Курьер басил, по глухой интонации было понятно, что он загораживает собой дверь в вирховский кабинет.
— Узнайте, Павел Миронович, что там такое? — попросил Вирхов. — Да впустите дамочку. Ее визг уши режет.
Тернов приоткрыл дверь и узрел тучную женщину из простых в овчинном полушубке, повязанную шерстяным платком. Ее двойной подбородок вздрагивал, красные глаза слезились.
Отодвинув дежурного, женщина протиснулась в дверь и бросилась к столу Вирхова. В нескольких шагах от него она рухнула на колени и заголосила:
— Барин! Карл Иваныч! Простите, Христа ради старую дуру! Не углядела! Виновата! Не велите сечь повинную голову!
— В чем дело, Прасковья?
Пораженный явлением собственной приходящей прислуги в столь ранний час в служебный кабинет, Вирхов выбрался из-за стола и попытался поднять бабу с колен. Но та обхватила его ноги руками и заголосила пуще прежнего.
— Счастье ваше, барин, что дома не ночевали! Бог вас уберег! Простите старуху! Ума не приложу, как забыла открыть вьюшки. Вся квартира в чаду! Утречком вошла — едва не задохнулась! Бросилась вас искать, а на кровати — дохлый Минхерц!
ГЛАВА 17
Проснувшись утром в своей собственной постели, Мария Николаевна Муромцева долго не могла поверить, что вчерашние события ей не приснились. Когда Полина Тихоновна сообщила племяннику по телефону, что его срочно ждут Безсоновы, разве могла Мура оставаться дома? Ведь ее милая подруга-бестужевка находилась в опасности. Несмотря на поздний час, родители не возражали, чтобы она поехала вместе с доктором, были уверены, что Клим Кириллович в любом случае доставит их дочь домой в целости и сохранности.
Когда они прибыли к Безсоновым, завезя по дороге Сонечку Смирнову домой, доктор сразу же поднялся на второй этаж в спальню Зины, где сделал все, чтобы очистить девичий организм от сильнейшего яда. Это потребовало немало времени, тазиков, кувшинов с водой, полотенец, молока. Родители девушки не отходили от постели, прислуга носилась как безумная.
Все это время Мура просидела в гостиной в обществе мичмана Таволжанского. Высокий рыжеватый блондин с зелеными глазами, в которых пряталась какая-то сумасшедшинка, ей нравился.
Из сумбурных рассказов зининых родителей, встретивших доктора и Муру в прихожей, следовало, что мичман обнаружил бесчувственную девушку на скамейке в темном Александровском саду, куда она завернула, скорее всего, после рассеявшейся манифестации. Он с трудом привел ее в сознание, едва добился имени и адреса, привез домой, сдал на руки родителям. Пока мать и прислуга укладывали замерзшую Зиночку в постель, отец оставался в гостиной со спасителем дочери, выражал благодарность. Когда девушка успела принять яд — ни мать, ни горничная не углядели.
У Муры накопилось много вопросов. Почему Зина оказалась одна, без друзей, в саду? Почему ее не обнаружил городовой? Успела ли она сообщить мичману что-нибудь по дороге домой?
Мичман мог давно бы удалиться, его присутствие в доме Безсоновых уже не требовалось. Но Павлу Игнатьевичу очень не хотелось покидать симпатичную синеглазую барышню, приехавшую с доктором. В глубине души он сознавал, что скоро уйдет в море, надолго оторвется от берега, населенного нежно благоухающими эфирными созданиями, и приятное воспоминание о встрече с Марией Николаевной Муромцевой согреет его душу, когда он останется на палубе корабля один на один с равнодушным сиянием звезд в ночном бездонном небе.
Барышня же продолжала атаковать мичмана вопросами, и он не выдержал, признался ей, что кое-что скрыл от родителей.
— Вы, вероятно, встречали мою фамилию в газетных отчетах, — вполголоса говорил он, — в разделе полицейской хроники. Был свидетелем подозрительного убийства китайца. Уверен, китаеза намеревался встретиться в ресторане с японским разведчиком. Но был застрелен неизвестным.
— Да, я читала, — Мура кивнула, — дерзкое убийство произошло на глазах следователя Вирхова.
— Как я понял из хода дознания, следователь шпионаж исключал, — сказал недовольно Таволжанский, — впрочем, может быть, правильно делал. Это не его епархия. Я счел своим долгом подать рапорт. Мы, российские люди, страшно медленно перестраиваем свое сознание. Вообще-то, мы люди терпимые к инородцам. Но если начинается война, возникает совершенно иная перспектива…
— Шпионы-японцы были бы сразу замечены, — предположила не слишком уверенно Мура, — скорее они действуют чужими руками, через третьих лиц, англичан или немцев… Вам не приходила в голову такая мысль?
— Приходила, — подтвердил Павел Игнатьевич, — но я еще не успел в ней разобраться. Немцев в столице слишком много. А вот японцы… Одного я нашел и решил проследить.
— А при чем здесь бедная Зиночка? — не утерпела Мура.
— О Зиночке я не думал, — признался мичман, — и даже ее не знал. А вот камердинера генерала Фанфалькина решил проверить.
— Что!? Вы следили за генеральским слугой!?
— Что вас так изумляет? — Новоиспеченный офицер насторожился. — Или он вам тоже знаком?
— Нет-нет, — Мура поспешила погасить подозрения собеседника, — просто вы могли сообщить в контрразведку…
— А… — Таволжанский махнул рукой, — это слишком долго и ненадежно. Я доверяю себе больше, чем другим.
— Мудрая позиция, Павел Игнатьевич, — поддержала собеседника Мура, — продолжайте, прошу вас.
— Короче, сегодня вечером я выследил этого скользкого Басу, — сообщил брезгливо мичман. — И как вы думаете, куда он направился?
— Я все жду, когда же в вашем рассказе дело дойдет до Зиночки, — Мура проявляла небрежение.
— Я к тому и веду. Подозрительный японский фигаро направился на запасные пути Николаевской железной дороги. Слава Богу, искусству маскировки учили и нас. Кое-как пробрался во мраке за ним. И в одном из тупичков обнаружил небольшой эшелон. В двух вагонах света не было, в третьем, как удалось мне разглядеть, милые скромные барышни разбирали корпию. А в самом дальнем вагончике, куда этот Баса и нырнул, увеселялась золотая молодежь содомитского толка. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, вполне, — Мура покраснела.
— Хоть я и сказал, что пронырливый Баса юркнул в блудливый вагончик, но на самом деле он забрался на крышу и полз на брюхе, свешиваясь и заглядывая в окна. Видимо, выполнял тайное поручение, следил, собирал информацию. А я наблюдал за ним. Очень хотелось себя обнаружить и вступить в единоборство с неприятелем, но я не успел. В дверях вагончика появился роскошный красавец и сказал какому-то верткому гнусному типу, чтобы тот привел сестричку посимпатичней. А то мужское баловство, к которому он не склонен, слишком его разгорячило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58