Ощущение простора и светлой радости сообщали и росписи, их нежные розовые, палевые, бежевые краски напоминали о лете и цветении лугов, и только с купола над центральным нефом сурово и строго на православных взирал лик Спасителя.
Клим Кириллович чувствовал, что снова попал в водоворот странных событий. Однако стройные песнопения и мерцание драгоценных камней в окладе Тихвинской Божьей матери, теплые трепетные огоньки свечей, благостный запах ладана и раскаленного воска оказали на него успокаивающее воздействие и незаметно для себя вместе с паствой он стал повторять величественные в своей безыскусности слова молитвы, обращенные к Тихвинской заступнице: «Тем же и мы грешнии со страхом и радостию преклоняющихся, вопием Ти о Пресвятая Дева, Царице и Богородице, спаси и помилуй вся люди и подаждь им победы на вся враги их, сохрани все грады и страны христианские…»
Пока Клим Кириллович молился, Муромцевы настороженно осматривали публику, и как только служба закончилась, профессор направился к высокому благообразному дьякону и спросил, прибыли ли жених и невеста?
Дьякон удивился и ласково сообщил, что сегодня венчания не назначено. Отслужили лишь молебен за упокой души скончавшегося сегодня господина фон Арка… И служба вот-вот завершится, и церковь закроется до завтрашнего утра.
Протомившись в неопределенности, пока в церкви не начали гасить свечи, Муромцевы и доктор вышли в церковный двор, где долго топтались по утрамбованной дорожке вдоль сугробов, под которыми прятались могилы и двухвековой давности, и совсем новые. Дождались, когда все прихожане покинут церковный двор, и ключник в пальто с широкими рукавами, мало чем отличающимся от рясы, но с бобровым воротником, с накрытой скуфейкой головой, неуклюжими руками в темных шерстяных варежках начнет запирать двери. Только тогда, когда ключник повернулся, чтобы удалиться, они вступили из мрака в светлый круг фонаря, и промерзший профессор побледневшими губами едва выговорил хорошо сформулированный вопрос:
— Почему вы, отец, обманули мичмана Таволжанского? Зачем вы ему сказали, что на сегодня назначено тайное венчание?
Ключник смутился и пробормотал:
— Человек я подневольный. Без благословления батюшки нашего, настоятеля, беседовать с мирянами не могу.
— А где настоятель? — сурово перебил ключника профессор.
— Настоятель с обеда отбыл на заседание Синода по вопросам посылки на фронт иереев православной церкви. С тех пор не возвращался.
Ключник бочком спускался по лестнице, намереваясь ускользнуть от грозного прихожанина. И это ему удалось, потому что профессор вздрогнул и обернулся на крик жены.
— Но тогда нас обманул сам Таволжанский! — Елизавета Викентьевна вцепилась в рукав мужниного пальто. — Он направил нас по ложному следу! А сам побежал к генералу и его японцу, чтобы тайно повести под венец нашу Бруню в другом храме!
— Вот-вот, — подхватил доктор, — мне тоже показалось подозрительным, что он не поехал с нами сюда.
Профессор недоуменно обернулся к дочери.
— Ну-с, Мария Николаевна, промолвите золотое словечко. Кто лжет — Таволжанский или дьякон?
Озябшая Мура ответила бестолково:
— Оба они не лгут, а лжет ключник.
— Неужели жених и невеста приедут за полночь, и для них снова откроют храм? — всхлипнула Елизавета Викентьевна. — У меня ботинки уже совсем к земле примерзли, но я готова мерзнуть тут до утра!
— Это ни к чему, — буркнул профессор. — Не исключено, что и этого зеленого мичмана обвели вокруг пальца. Скорее всего, все уже свершилось.
Торчать в церковном дворе и далее было бессмысленно: ни генерал, ни Брунгильда, ни Таволжанский не появились. Домой возвращались в полном молчании. Мура, чувствуя, что в материнском мозгу клубятся самые страшные предположения, время от времени вынимала руку из муфточки и ободряюще касалась матери. По пути высадили из экипажа доктора, который выразил сомнение в том, что его услуги могут еще потребоваться. Профессор просил передать извинения и поклон Полине Тихоновне…
В угрюмом молчании Муромцевы добрались до своей квартиры. Дверь хозяевам открыла улыбающаяся Глафира. Помогая хозяевам раздеться, она сообщила, что Брунгильда Николаевна недавно вернулась домой. Очень удивилась, что все семейство вместе с доктором Коровкиным отправилось в церковь Тихвинской Божьей матери. Все спрашивала, какой сегодня церковный праздник и почему ей утром о нем не напомнили. Глаша ничего объяснять барышне не стала, — Брунгильда Николаевна выглядела усталой и сердитой, сказала, что весь день провела у Сонечки, помогала ей со сборами в дорогу. И, отправившись спать, Брунгильда Николаевна просила ее не тревожить.
Николай Николаевич сразу обрушился на младшую дочь:
— Где же ваши детективные способности, уважаемая Мария Николаевна? Где ваша хваленая интуиция? Почему вы не распознали преступный замысел Таволжанского?
— Потому, что я не уверена, что преступный замысел был.
— Тогда как ты объяснишь мне всю эту бессмыслицу? — не отступал профессор.
— Сама пока не знаю. Ты извини, папочка, что тебе пришлось проехаться, но я действительно пока ни в чем не уверена. Самое главное — все разрешилось благополучно! Брунгильда жива, здорова, спит сладким сном в своей постели! Папочка, она просто тебя боится, надеется, что утром ты подобреешь.
— А ты уверена, Елизавета Викентьевна, что твоя дочь сказала правду? Уверена, что она не побывала под венцом? — скривился профессор.
— У нее нет причин устраивать тайное венчание! — резким отпором Елизавета Викентьевна положила конец мужниным домыслам, и семейство благополучно перешло в столовую, где на столе на серебряном подносе пыхтел пузатый самовар.
— От Софрона Ильича по-прежнему нет никаких известий, — предприняла отвлекающий маневр Мура. — Не случилось ли с ним чего-нибудь?
— Только не говори мне, что ты собираешься в свою контору на ночь глядя! — вскинулся профессор и обратил лицо к горничной: — А вас, милая, я попросил бы не забыть поставить на стол малиновое варенье.
— Я малину не хочу, слишком приторная, — закапризничала Мария Николаевна.
— Хорошо, барин, сейчас поставлю, — кротко ответила Глаша.
— И мед, непременно мед, — заторопилась Елизавета Викентьевна. — Лучшее средство от простуды.
— Барышня, а черничного варенья не желаете? — спросила Глафира.
— Оно бесполезно в нашем случае, — отрезал профессор, принимая из рук супруги стакан в серебряном подстаканнике, над которым поднимался ароматный дымок.
— В нашей деревне все чернику ели, — возразила уже от дверей Глаша. — Говорят, она глазам полезна. Мой дедушка всегда говорил: сокол потому и зоркий, что чернику клюет.
Елизавета Викентьевна, дождавшись, когда Глаша скроется, тяжело вздохнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Клим Кириллович чувствовал, что снова попал в водоворот странных событий. Однако стройные песнопения и мерцание драгоценных камней в окладе Тихвинской Божьей матери, теплые трепетные огоньки свечей, благостный запах ладана и раскаленного воска оказали на него успокаивающее воздействие и незаметно для себя вместе с паствой он стал повторять величественные в своей безыскусности слова молитвы, обращенные к Тихвинской заступнице: «Тем же и мы грешнии со страхом и радостию преклоняющихся, вопием Ти о Пресвятая Дева, Царице и Богородице, спаси и помилуй вся люди и подаждь им победы на вся враги их, сохрани все грады и страны христианские…»
Пока Клим Кириллович молился, Муромцевы настороженно осматривали публику, и как только служба закончилась, профессор направился к высокому благообразному дьякону и спросил, прибыли ли жених и невеста?
Дьякон удивился и ласково сообщил, что сегодня венчания не назначено. Отслужили лишь молебен за упокой души скончавшегося сегодня господина фон Арка… И служба вот-вот завершится, и церковь закроется до завтрашнего утра.
Протомившись в неопределенности, пока в церкви не начали гасить свечи, Муромцевы и доктор вышли в церковный двор, где долго топтались по утрамбованной дорожке вдоль сугробов, под которыми прятались могилы и двухвековой давности, и совсем новые. Дождались, когда все прихожане покинут церковный двор, и ключник в пальто с широкими рукавами, мало чем отличающимся от рясы, но с бобровым воротником, с накрытой скуфейкой головой, неуклюжими руками в темных шерстяных варежках начнет запирать двери. Только тогда, когда ключник повернулся, чтобы удалиться, они вступили из мрака в светлый круг фонаря, и промерзший профессор побледневшими губами едва выговорил хорошо сформулированный вопрос:
— Почему вы, отец, обманули мичмана Таволжанского? Зачем вы ему сказали, что на сегодня назначено тайное венчание?
Ключник смутился и пробормотал:
— Человек я подневольный. Без благословления батюшки нашего, настоятеля, беседовать с мирянами не могу.
— А где настоятель? — сурово перебил ключника профессор.
— Настоятель с обеда отбыл на заседание Синода по вопросам посылки на фронт иереев православной церкви. С тех пор не возвращался.
Ключник бочком спускался по лестнице, намереваясь ускользнуть от грозного прихожанина. И это ему удалось, потому что профессор вздрогнул и обернулся на крик жены.
— Но тогда нас обманул сам Таволжанский! — Елизавета Викентьевна вцепилась в рукав мужниного пальто. — Он направил нас по ложному следу! А сам побежал к генералу и его японцу, чтобы тайно повести под венец нашу Бруню в другом храме!
— Вот-вот, — подхватил доктор, — мне тоже показалось подозрительным, что он не поехал с нами сюда.
Профессор недоуменно обернулся к дочери.
— Ну-с, Мария Николаевна, промолвите золотое словечко. Кто лжет — Таволжанский или дьякон?
Озябшая Мура ответила бестолково:
— Оба они не лгут, а лжет ключник.
— Неужели жених и невеста приедут за полночь, и для них снова откроют храм? — всхлипнула Елизавета Викентьевна. — У меня ботинки уже совсем к земле примерзли, но я готова мерзнуть тут до утра!
— Это ни к чему, — буркнул профессор. — Не исключено, что и этого зеленого мичмана обвели вокруг пальца. Скорее всего, все уже свершилось.
Торчать в церковном дворе и далее было бессмысленно: ни генерал, ни Брунгильда, ни Таволжанский не появились. Домой возвращались в полном молчании. Мура, чувствуя, что в материнском мозгу клубятся самые страшные предположения, время от времени вынимала руку из муфточки и ободряюще касалась матери. По пути высадили из экипажа доктора, который выразил сомнение в том, что его услуги могут еще потребоваться. Профессор просил передать извинения и поклон Полине Тихоновне…
В угрюмом молчании Муромцевы добрались до своей квартиры. Дверь хозяевам открыла улыбающаяся Глафира. Помогая хозяевам раздеться, она сообщила, что Брунгильда Николаевна недавно вернулась домой. Очень удивилась, что все семейство вместе с доктором Коровкиным отправилось в церковь Тихвинской Божьей матери. Все спрашивала, какой сегодня церковный праздник и почему ей утром о нем не напомнили. Глаша ничего объяснять барышне не стала, — Брунгильда Николаевна выглядела усталой и сердитой, сказала, что весь день провела у Сонечки, помогала ей со сборами в дорогу. И, отправившись спать, Брунгильда Николаевна просила ее не тревожить.
Николай Николаевич сразу обрушился на младшую дочь:
— Где же ваши детективные способности, уважаемая Мария Николаевна? Где ваша хваленая интуиция? Почему вы не распознали преступный замысел Таволжанского?
— Потому, что я не уверена, что преступный замысел был.
— Тогда как ты объяснишь мне всю эту бессмыслицу? — не отступал профессор.
— Сама пока не знаю. Ты извини, папочка, что тебе пришлось проехаться, но я действительно пока ни в чем не уверена. Самое главное — все разрешилось благополучно! Брунгильда жива, здорова, спит сладким сном в своей постели! Папочка, она просто тебя боится, надеется, что утром ты подобреешь.
— А ты уверена, Елизавета Викентьевна, что твоя дочь сказала правду? Уверена, что она не побывала под венцом? — скривился профессор.
— У нее нет причин устраивать тайное венчание! — резким отпором Елизавета Викентьевна положила конец мужниным домыслам, и семейство благополучно перешло в столовую, где на столе на серебряном подносе пыхтел пузатый самовар.
— От Софрона Ильича по-прежнему нет никаких известий, — предприняла отвлекающий маневр Мура. — Не случилось ли с ним чего-нибудь?
— Только не говори мне, что ты собираешься в свою контору на ночь глядя! — вскинулся профессор и обратил лицо к горничной: — А вас, милая, я попросил бы не забыть поставить на стол малиновое варенье.
— Я малину не хочу, слишком приторная, — закапризничала Мария Николаевна.
— Хорошо, барин, сейчас поставлю, — кротко ответила Глаша.
— И мед, непременно мед, — заторопилась Елизавета Викентьевна. — Лучшее средство от простуды.
— Барышня, а черничного варенья не желаете? — спросила Глафира.
— Оно бесполезно в нашем случае, — отрезал профессор, принимая из рук супруги стакан в серебряном подстаканнике, над которым поднимался ароматный дымок.
— В нашей деревне все чернику ели, — возразила уже от дверей Глаша. — Говорят, она глазам полезна. Мой дедушка всегда говорил: сокол потому и зоркий, что чернику клюет.
Елизавета Викентьевна, дождавшись, когда Глаша скроется, тяжело вздохнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58