— Вот оно что! — протянул с интересом Холомков. — И где же вы получили рану? В ночлежке?
— Там-то было все хорошо, — Бурбон опрокинул в себя рюмку водки, принесенную на подносике официантом, — но теперь опасаюсь, что и там нечисто.
Он недоверчиво покосился на портьеру, за которой скрылся официант.
— Вы встретились там с подозрительными личностями? — продолжил свой допрос Илья Михайлович.
— Вовсе нет! Личность, которая ночевала на нарах рядом со мной, была очень приличная. Бывший губернский секретарь. Так он представился. Леонид Арефьев.
— Тоже от кого-то скрывается?
— Не исключено. Переночевали мы с ним без всяких помех и утром отправились подкрепиться, одним ночлежным чаем сыт не будешь. Завернули в трактир, угостил он меня горохом да водкой. Пошли далее. Погрелись у костра. А там уж, чтобы где-то день скоротать, забрались в подвал заброшенного дома. В картишки дулись, Арефьевым замусоленные.
— Это все неинтересно, — перебил его заскучавший Холомков.
— Так я уже заканчиваю, ваше сиятельство. — Бурбон заторопился: — Все было хорошо, пока не заспорили мы о Турции и Японии: у кого более военной силы? Я стоял за Турцию, а Арефьев — за Японию. Может, я чего и не то сказал, но точно знаю, турки сильнее. А Арефьев этот сгоряча выхватил из кармана револьвер, да и выстрелил в меня от обиды.
— Турки ему не нравятся, — Холомков усмехнулся. — Попал?
— Да, ваше сиятельство, попал. Упал я замертво. Очнулся когда — нет моего обидчика, скрылся. А я лежу, кровью обливаюсь, в грязи и темноте. Кое-как выполз, да и побежал вас разыскивать. Спасите меня от гангрены.
— А где рана? — полюбопытствовал Холомков.
Бурбон, скривившись, отвел от щеки бабьи платки — на скуле его обнажилась рваная кровоточащая ссадина.
— В щеку попал. Полный рот крови. Едва отплевался. Снегом остановил. Да и морозец прихватил. Но покорнейше прошу, пожертвуйте средств на излечение. Если доктору не покажусь, скончаюсь.
Холомков побарабанил холеными пальцами по белой скатерти.
— Денег я вам, разумеется, дам. Мне любопытно дальнейшее развитие истории с Орлеанской девственницей.
— А почему вас это интересует? — Бурбон насторожился. — Вы… вы…
— Нет, любезный. Просто меня привлекают все девственницы. В том числе и Жанна д'Арк.
Цинизм в голосе Холомкова не оскорбил слуха Бурбона, но тем не менее хранитель тайны вскипятился:
— При чем здесь Жанна д'Арк? Кто это такая?
— Как кто? — растерялся Холомков. — Разве не ее сожгли на костре?
— На костре сожгли колдунью! — воскликнул горячо Бурбон. — И звали ее Далила!
— Как вам угодно, — холодно сказал Холомков и вынул из портмоне деньги. — Я не собираюсь силой извлекать из вас тайну Орлеанской девственницы!
— Из меня ее извлечь невозможно! — гордо ответил Бурбон. — И стараться не стоит. Она под защитой России. Впрочем, я вам, когда опасность минует, в иносказательной форме, разумеется, поведаю кое-что. Вы удивитесь, не сомневайтесь. Я человек благодарный. Способность быть благодарным — удел сильных. Мы, Бурбоны, принадлежим к племени сильных мира сего.
Высокопарность слога вкупе с суетливыми движениями раненого, прячущего деньги в складки своих немыслимых одежд, вызвали улыбку на устах Холомкова. Настроение значительно улучшилось.
— Мне нравится, любезнейший, ваше чувство достоинства, — благосклонно кивнул он, — и вы достаточно благоразумны, чтобы прислушиваться к моим советам. Вы ведь убедились, что я ваш друг?
— Да, господин Холомков, больше друга на данный момент у меня нет.
— Тогда еще один совет. Обратитесь за врачебной помощью к доктору Коровкину. Он мой старинный знакомец, проживает на Большой Вельможной, недалеко от особняка князя Ордынского. Человек великодушный, гуманный, хороший специалист. Передавайте ему от меня поклон.
— Непременно, господин Холомков, — с достоинством поклонился Бурбон и, пятясь, двинулся к выходу.
Господин Холомков был необыкновенно щедр сегодня, хотя и не соизволил угостить королевского отпрыска, пусть и непрезентабельно одетого, чем-нибудь посущественнее рюмки водки.
Оказавшись на улице, Бурбон уже не очень стремился к доктору. Вид ресторанных яств пробудил в нем чувство голода, и страдалец решил отложить визит к доктору, после которого в кошельке мало что останется от щедрот господина Холомкова. Тем более и рана на щеке не саднила.
После недолгих колебаний Бурбон отправился в трактир «Чарочка», хозяин которого был не столь требователен к внешнему виду посетителей и обслуживал любого, если видел, что у него есть чем расплатиться. Ходили слухи, что его милосердие вызвано тем, что хозяин трактира из попов-расстриг. Впрочем, Бурбона это мало интересовало.
В трактире было тепло и светло, заливисто играла гармонь, аппетитно пахло жареной рыбой и тушеной капустой, никто не обращал внимания на необычный наряд посетителя, и, почувствовав себя в безопасности в малолюдном зальчике, Бурбон, прильнув грудью к краю плохо выскобленной деревянной столешницы, предался чревоугодию. Он расслабился, согрелся, но утренний горох, которым потчевал его негодяй Арефьев, сыграл с организмом злую шутку. Живот начало пучить, и Бурбон вынужден был выяснить у полового, где отхожее место.
Тот указал на ширмочку в конце коридора, за ней находился заветный кабинет. Как ни стремился туда Бурбон, все же, не доходя до поворота, он остановился и замер. Из-за приоткрытых дверей напротив донеслись приглушенные голоса: говорили об Орлеанской девственнице. Бурбон шагнул вперед и затаил дыхание. На диване слева сидели два молодых человека, еще двое, чуть поодаль, склонились над шахматной доской.
— Затягивай потуже, — услышал Бурбон голос сидящего к нему спиной, — надеюсь, обойдется без бешенства.
— Бешеных собак стрелять надо, — ответил дружок в тужурке, — боевое крещение и победа важнее. Не думал, что столько возни потребуется. Теперь у нас руки развязаны.
— Надо дождаться утренних газет, — возразил первый.
— И определить победителя. Ну, что у вас?
Произнесший последнюю фразу повернулся к шахматистам
— Твоя взяла, Фридрих, — услышал Бурбон хриплый голос ссутулившегося брюнета. — Сдаюсь.
— Ты, Юлий, не огорчайся, ведь право выбора за тобой.
— Я выбираю фон Арка, — ответил хриплый.
— Завтра встречаемся у меня, в восемь, — вклинился студент с дивана.
— Вообще-то, о нем мечтал я, — раздался голос с дивана, — он мой земляк. Оренбургского предателя не должен коснуться сумрачный германский гений.
— Мечтать не вредно, — парировал Фридрих, — а фон Арк — моя птичка. В нем действительно есть что-то от Орлеанской девственницы. Хотя она не музицировала, и я не инквизитор.
Бурбон покрылся холодным потом, отпрянул от замочной скважины и на цыпочках прокрался в уборную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58