– Флуоресценция, – сказал он. – Довольно примитивно.
– Да, но они делают это, и такие же штуки есть в наших комнатах и сарае во дворе. Я думал, что это просто украшение. Если бы мы знали, как это работает, то не сидели бы в темноте.
Блисс раздраженно заметила:
– Они могли бы сказать нам.
– Они думали, что мы знаем, – сказал Пилорат. – Что это должны знать все.
Из-за занавесей появились четыре женщины и сели все вместе перед зрителями. Каждая держала инструмент из покрытого лаком дерева. Все они были похожи и отличались главным образом размерами. Один был совсем маленький, два немного побольше, а четвертый – значительно больше. Кроме того, каждая женщина держала в руке длинный прут.
Когда они вышли, собравшиеся засвистели, а женщины в ответ поклонились. Груди каждой были плотно перетянуты куском марли, как будто для того, чтобы исключить нежелательное воздействие на инструмент.
Тревиз, расценив свист как выражение одобрения или предвкушение удовольствия, засвистел сам, а Фоллом издала такую трель, что все начали оборачиваться, и только нажим руки Блисс остановил ее.
Трое женщин безо всякой подготовки приложили свои инструменты ниже подбородков, а самый крупный остался стоять на полу, между ног четвертой женщины. Длинные прутья в правых руках каждой из них задвигались по струнам, натянутым почти по всей длине инструментов, тогда как пальцы левых рук быстро перебирали верхние концы этих струн.
Это, подумал Тревиз, и было «дерганье», которого он ждал, но звучало это совсем не как дерганье. Это была гладкая и мелодичная последовательность нот, причем каждый инструмент вносил что-то свое, а целое звучало удивительно едино.
Звучанию недоставало бесконечной сложности электронной музыки («настоящей музыки», как думал о ней Тревиз), но в то же время было отчетливое сходство с ней. По мере того как шло время, и его ухо привыкало к этой странной системе звуков, он начал улавливать оттенки. Это было довольно утомительно, и ему страстно захотелось математической точности и чистоты настоящей музыки, но потом пришла мысль, что если бы он слушал музыку этих простых деревянных инструментов достаточно долго, то мог бы полюбить ее.
Концерт длился уже сорок пять минут, когда вышла Хироко. Она сразу заметила Тревиза, сидевшего в первом ряду, и улыбнулась ему, а он от всего сердца присоединился к общему выражению одобрения. Она выглядела великолепно в длинной, тщательно сшитой юбке и с большим цветком в волосах. Выше пояса на ней не было ничего, и грудь была открыта, видимо, никак не мешая инструменту.
Инструмент ее был темной деревянной трубкой около двух третей метра длинной и почти два сантиметра толщиной. Она поднесла его к губам и дунула в отверстие у одного конца, издав тонкую чистую ноту, которая становилась все выше по мере того, как ее пальцы перебирали металлические предметы, размещенные по всей длине трубки.
При первом же звуке Фоллом вцепилась в руку Блисс и сказала:
– Блисс, это …… – Она вновь употребила слово, показавшееся Блисс похожим на «фмфул».
Та резко покачала головой, а Фоллом сказала, понизив голос:
– Но это она!
Люди начали поглядывать в сторону Фоллом, Блисс положила руку на ее губы и еле слышно произнесла на ухо:
– Тише!
После этого Фоллом слушала игру Хироко тихо, но ее пальцы спазматически двигались, как будто перебирая предметы, размещенные на инструменте.
Завершал концерт пожилой мужчина, инструмент которого имел изрезанные края и висел у него на плечах. Он сжимал и растягивал его, а одна его рука при этом бегала по рядам белых и темных предметов, размещенных на одном краю, вдавливая их вниз.
Тревиз решил, что это звучит особенно утомительно, почти варварски и неприятно напоминает лай собак с Авроры. Не то, чтобы эти звуки походили на лай, но чувства, которые они вызывали, были схожи. Блисс выглядела так, будто ей очень хочется закрыть уши руками, а Пилорат молча хмурился. Только Фоллом, казалось, наслаждается, притопывая ногой, и Тревиз, заметивший это, к своему удивлению понял, что музыка гармонирует с этим притопыванием.
Наконец, все кончилось и разразилась целая буря свиста, среди которого отчетливо выделялись трели Фоллом.
Затем собравшиеся разбились на небольшие беседующие группы и стало так же шумно, как было за обедом. Исполнители, игравшие в концерте, стояли в передней части зала, говоря с людьми, которые подошли поблагодарить их.
Фоллом освободилась от хватки Блисс и подбежала к Хироко.
– Хироко, – воскликнула она, запыхавшись, – дай мне посмотреть…
– Что, дорогая? – спросила Хироко.
– Ту вещь, которой ты делала музыку.
– О! – Хироко рассмеялась. – Это флейта, маленькая.
– Можно я посмотрю ее?
– Хорошо. – Хироко открыла ящик и вынула инструмент. Он состоял из трех частей, но она быстро собрала их и протянула Фоллом, так что мундштук оказался возле ее губ. – А теперь дунь сюда, – сказала она.
– Я знаю, знаю, – нетерпеливо ответила Фоллом, потянувшись за флейтой.
Хироко машинально отдернула ее и подняла повыше.
– Дуй, но руками не трогай.
Фоллом разочарованно посмотрела на нее.
– Можно мне просто взглянуть? Я не буду ее трогать.
– Конечно, дорогая.
Она вновь протянула флейту, и Фоллом нетерпеливо уставилась на нее.
А потом флуоресцентные огни в комнате слегка потускнели, и все услышали неуверенную и дрожащую ноту.
От удивления Хироко едва не уронила флейту, а Фоллом воскликнула:
– Я сделала это! Сделала! Джемби говорил, что однажды я смогу сделать это.
– Это ты издала звук? – спросила Хироко.
– Да, я. Это я.
– Но как ты сделала это?
Вмешалась Блисс, красная от смущения:
– Извини, Хироко, я сейчас уведу ее.
– Нет, – воспротивилась та. – Я хочу, чтобы она сделала это снова.
Несколько ближайших альфанцев собрались посмотреть. Фоллом нахмурила брови, как будто напрягшись. Освещение пригасло больше, чем в первый раз, и снова послышалась нота, на этот раз чистая и ровная. Потом она стала меняться по мере того как металлические предметы, размещенные вдоль флейты, задвигались, ставя аккорды.
– Это немного отличается от …… – сказала Фоллом, слегка запыхавшись, как будто это ее дыхание оживило флейту, а не поток воздуха.
Пилорат прошептал Тревизу: «Она получает энергию от электрических цепей, подходящих к лампам».
– Попробуй еще раз, – предложила Хироко сдавленным голосом.
Фоллом закрыла глаза. Теперь нота была нежнее и устойчивее. Флейта играла сама, без бегающих по ней пальцев, управляемая энергией, которую преобразовывали неразвитые доли мозга Фоллом. Ноты, которые сначала звучали разрозненно, теперь объединились в музыкальный ряд, и все, находившиеся в зале, собрались вокруг Хироко и Фоллом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114