Хироко осторожно держала флейту большими и указательными пальцами каждой руки, а Фоллом, закрыв глаза, управляла движением воздуха и нажимала на клавиши.
– Это кусок, который я играла, – прошептала Хироко.
– Я запомнила его, – сказала Фоллом, кивая головой и стараясь не сбиться.
– Ты не спутала ни одной ноты, – сказала Хироко, когда все кончилось.
– Но это неправильно, Хироко. Ты играла не так.
– Фоллом! – сказала Блисс. – Это невежливо. Ты не должна…
– Пожалуйста, не вмешивайся, – властно сказала Хироко. – Почему это неправильно?
– Потому что я могу играть это по-другому.
– Тогда покажи мне.
Фоллом заиграла снова, но более сложным образом, как будто силы, нажимавшие на клавиши, делали это быстрее и тщательнее, чем прежде. Музыка была более сложной и бесконечно эмоциональной. Хироко стояла замерев, а в зале не было слышно больше ни звука.
Даже после того, как Фоллом закончила, все молчали, пока Хироко глубоко вздохнула и сказала:
– Маленькая, ты играла когда-нибудь прежде?
– Нет, – ответила Фоллом, – до этого я могла пользоваться только моими пальцами, а пальцами я так сделать не могу. – Она помолчала и добавила безо всякого хвастовства: – Никто не может.
– Можешь ты сыграть что-нибудь еще?
– Я могу что-нибудь придумать.
– Ты хочешь сказать – сымпровизировать?
Фоллом нахмурилась на этом слове и посмотрела на Блисс. Та кивнула, и Фоллом ответила:
– Да.
– Пожалуйста, сделай это, – попросила Хироко.
Фоллом задумалась на минуту или две, затем медленно начала очень простую последовательность нот, звучавшую почти мечтательно. Флуоресцентные лампы становились тусклее и ярче по мере того как поступление энергии уменьшалось или увеличивалось. Никто, казалось, не замечал, что это не случайность, а вызвано музыкой, как будто призрачные духи электричества повиновались диктату звуковых волн.
Потом комбинация нот повторилась чуть более громко, став чуть более сложнее и продолжала варьировать не теряя ясно слышимой основной темы, становясь более резкой и возбуждающей. Под конец накал понизился более резко, чем возрастал, вернув слушателей на землю, но оставив чувство, что они все еще высоко в небе.
Зал взорвался одобрительным ревом, и даже Тревиз, обычно признававший совершенно иной вид музыки, печально подумал: «Больше я никогда этого не услышу».
Когда все с большой неохотой утихомирились, Хироко протянула флейту Фоллом.
– Возьми, это твое!
Фоллом потянулась за ней, но Блисс перехватила протянутую руку ребенка и сказала:
– Мы не можем взять ее, Хироко. Это ценный инструмент.
– У меня есть другой, Блисс. Он не такой хороший, но так и должно быть. Этот инструмент принадлежит тому, кто играет лучше. Я никогда не слышала такой музыки и не могу владеть инструментом, если не использую всех его тональностей. Зато теперь я знаю, как может играть флейта, если не касаться ее.
Фоллом взяла флейту и, с выражением глубокого удовлетворения, прижала к груди.
83
Каждая из комнат их жилища освещалась одной флуоресцентной лампой. Третья была в сарае. Свет был тусклый, и читать при нем было бы неудобно, но по крайней мере комнаты были не темными.
Однако сейчас они задержались снаружи. Небо было полно звезд и это всегда поражало уроженцев Терминуса, где ночное небо было почти беззвездным и где слабо просматривались только облака Галактики.
Хироко провожала их домой, боясь, что они могут заблудиться в темноте. Всю дорогу она держала Фоллом за руку, а затем, выключив свет, вышла с ней наружу, по-прежнему не отпуская ребенка.
Блисс сделала еще одну попытку, поскольку ей было ясно, что Хироко испытывает противоречивые чувства.
– В самом деле, Хироко, мы не можем взять твою флейту.
– Нет, Фоллом должна иметь ее. – Впрочем, казалось, что она почти убеждена.
Тревиз продолжал смотреть на звезды. Ночь была совершенно темной, и темноту едва разгоняли огни в их комнатах, а также крошечные искры других домов где-то вдалеке.
– Хироко, – сказал он, – ты видишь эту яркую звезду? Как вы называете ее?
Хироко рассеянно взглянула и ответила без особого интереса.
– Это Спутник.
– Почему она названа так?
– Каждые восемь стандартных лет она совершает оборот вокруг нашего Солнца. В это время года это вечерняя звезда, но ее можно увидеть и днем, когда она висит над горизонтом.
Хорошо, подумал Тревиз. Она не полный невежа в астрономии.
– А ты знаешь, – сказал он, – что Альфа имеет и другой спутник, очень маленький и тусклый, который гораздо дальше, чем эта яркая звезда? Его нельзя увидеть без телескопа. (Сам он его не видел, но в памяти корабельного компьютера имелась информация о нем).
– Нам говорили об этом в школе, – равнодушно ответила она.
– А что ты скажешь об этом? Видишь шесть звезд, вытянутых ломаной линией?
– Это Кассиопея, – сказала Хироко.
– В самом деле? Какая из них?
– Все вместе. Весь зигзаг. Это Кассиопея.
– А почему это названо так?
– Не знаю. Мне ничего не известно об астрономии, уважаемый Тревиз.
– Видишь самую нижнюю звезду зигзага, ту, что ярче других звезд? Как она называется?
– Это просто звезда. Я не знаю ее имени.
– За исключением двух спутников, это ближайшая к Альфе звезда. Она всего в парсеке от вас.
– Правда? Этого я не знала.
– Не может ли она быть звездой, вокруг которой вращается Земля?
Хироко взглянула на звезду с большим интересом.
– Не знаю. Я никогда и ни от кого не слышала такого.
– Но ты думаешь, что это может быть?
– Откуда мне знать? Никому не известно, где может быть Земля. Я… я должна уже идти. Завтра утром до берегового фестиваля я должна отвести свою смену на поля. Мы увидимся здесь сразу после ленча. Да?
– Конечно, Хироко.
Она почти бегом скрылась в темноте. Тревиз смотрел ей вслед, затем пошел в тускло освещенный коттедж.
– Блисс, – попросил он, – не могли бы вы сказать, лгала она о Земле или нет?
Блисс покачала головой.
– Не думаю. Ее что-то гнетет, что-то, чего я не чувствовала пока не кончился концерт. Но это возникло до того, как вы заговорили о звездах.
– Значит потому, что она отдала флейту?
– Возможно. Я не могу сказать. – Она повернулась к Фоллом. – Фоллом, иди в свою комнату, а перед сном сходи на двор. Потом вымой руки, лицо и почисть зубы.
– Я хочу поиграть на флейте, Блисс.
– Хорошо, но недолго и ОЧЕНЬ тихо. Ты поняла Фоллом? Ты закончишь, когда я тебе скажу.
– Да, Блисс.
Трое взрослых остались одни: Блисс на единственном стуле, мужчины – каждый на своей койке.
– Есть ли смысл оставаться на этой планете дольше? – спросила Блисс.
Тревиз пожал плечами.
– Мы не поговорили о Земле в связи с этими древними инструментами, а это может что-то дать. Может, также стоит подождать возвращения рыбаков. Мужчины могут знать что-то, чего не знают оставшиеся дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Это кусок, который я играла, – прошептала Хироко.
– Я запомнила его, – сказала Фоллом, кивая головой и стараясь не сбиться.
– Ты не спутала ни одной ноты, – сказала Хироко, когда все кончилось.
– Но это неправильно, Хироко. Ты играла не так.
– Фоллом! – сказала Блисс. – Это невежливо. Ты не должна…
– Пожалуйста, не вмешивайся, – властно сказала Хироко. – Почему это неправильно?
– Потому что я могу играть это по-другому.
– Тогда покажи мне.
Фоллом заиграла снова, но более сложным образом, как будто силы, нажимавшие на клавиши, делали это быстрее и тщательнее, чем прежде. Музыка была более сложной и бесконечно эмоциональной. Хироко стояла замерев, а в зале не было слышно больше ни звука.
Даже после того, как Фоллом закончила, все молчали, пока Хироко глубоко вздохнула и сказала:
– Маленькая, ты играла когда-нибудь прежде?
– Нет, – ответила Фоллом, – до этого я могла пользоваться только моими пальцами, а пальцами я так сделать не могу. – Она помолчала и добавила безо всякого хвастовства: – Никто не может.
– Можешь ты сыграть что-нибудь еще?
– Я могу что-нибудь придумать.
– Ты хочешь сказать – сымпровизировать?
Фоллом нахмурилась на этом слове и посмотрела на Блисс. Та кивнула, и Фоллом ответила:
– Да.
– Пожалуйста, сделай это, – попросила Хироко.
Фоллом задумалась на минуту или две, затем медленно начала очень простую последовательность нот, звучавшую почти мечтательно. Флуоресцентные лампы становились тусклее и ярче по мере того как поступление энергии уменьшалось или увеличивалось. Никто, казалось, не замечал, что это не случайность, а вызвано музыкой, как будто призрачные духи электричества повиновались диктату звуковых волн.
Потом комбинация нот повторилась чуть более громко, став чуть более сложнее и продолжала варьировать не теряя ясно слышимой основной темы, становясь более резкой и возбуждающей. Под конец накал понизился более резко, чем возрастал, вернув слушателей на землю, но оставив чувство, что они все еще высоко в небе.
Зал взорвался одобрительным ревом, и даже Тревиз, обычно признававший совершенно иной вид музыки, печально подумал: «Больше я никогда этого не услышу».
Когда все с большой неохотой утихомирились, Хироко протянула флейту Фоллом.
– Возьми, это твое!
Фоллом потянулась за ней, но Блисс перехватила протянутую руку ребенка и сказала:
– Мы не можем взять ее, Хироко. Это ценный инструмент.
– У меня есть другой, Блисс. Он не такой хороший, но так и должно быть. Этот инструмент принадлежит тому, кто играет лучше. Я никогда не слышала такой музыки и не могу владеть инструментом, если не использую всех его тональностей. Зато теперь я знаю, как может играть флейта, если не касаться ее.
Фоллом взяла флейту и, с выражением глубокого удовлетворения, прижала к груди.
83
Каждая из комнат их жилища освещалась одной флуоресцентной лампой. Третья была в сарае. Свет был тусклый, и читать при нем было бы неудобно, но по крайней мере комнаты были не темными.
Однако сейчас они задержались снаружи. Небо было полно звезд и это всегда поражало уроженцев Терминуса, где ночное небо было почти беззвездным и где слабо просматривались только облака Галактики.
Хироко провожала их домой, боясь, что они могут заблудиться в темноте. Всю дорогу она держала Фоллом за руку, а затем, выключив свет, вышла с ней наружу, по-прежнему не отпуская ребенка.
Блисс сделала еще одну попытку, поскольку ей было ясно, что Хироко испытывает противоречивые чувства.
– В самом деле, Хироко, мы не можем взять твою флейту.
– Нет, Фоллом должна иметь ее. – Впрочем, казалось, что она почти убеждена.
Тревиз продолжал смотреть на звезды. Ночь была совершенно темной, и темноту едва разгоняли огни в их комнатах, а также крошечные искры других домов где-то вдалеке.
– Хироко, – сказал он, – ты видишь эту яркую звезду? Как вы называете ее?
Хироко рассеянно взглянула и ответила без особого интереса.
– Это Спутник.
– Почему она названа так?
– Каждые восемь стандартных лет она совершает оборот вокруг нашего Солнца. В это время года это вечерняя звезда, но ее можно увидеть и днем, когда она висит над горизонтом.
Хорошо, подумал Тревиз. Она не полный невежа в астрономии.
– А ты знаешь, – сказал он, – что Альфа имеет и другой спутник, очень маленький и тусклый, который гораздо дальше, чем эта яркая звезда? Его нельзя увидеть без телескопа. (Сам он его не видел, но в памяти корабельного компьютера имелась информация о нем).
– Нам говорили об этом в школе, – равнодушно ответила она.
– А что ты скажешь об этом? Видишь шесть звезд, вытянутых ломаной линией?
– Это Кассиопея, – сказала Хироко.
– В самом деле? Какая из них?
– Все вместе. Весь зигзаг. Это Кассиопея.
– А почему это названо так?
– Не знаю. Мне ничего не известно об астрономии, уважаемый Тревиз.
– Видишь самую нижнюю звезду зигзага, ту, что ярче других звезд? Как она называется?
– Это просто звезда. Я не знаю ее имени.
– За исключением двух спутников, это ближайшая к Альфе звезда. Она всего в парсеке от вас.
– Правда? Этого я не знала.
– Не может ли она быть звездой, вокруг которой вращается Земля?
Хироко взглянула на звезду с большим интересом.
– Не знаю. Я никогда и ни от кого не слышала такого.
– Но ты думаешь, что это может быть?
– Откуда мне знать? Никому не известно, где может быть Земля. Я… я должна уже идти. Завтра утром до берегового фестиваля я должна отвести свою смену на поля. Мы увидимся здесь сразу после ленча. Да?
– Конечно, Хироко.
Она почти бегом скрылась в темноте. Тревиз смотрел ей вслед, затем пошел в тускло освещенный коттедж.
– Блисс, – попросил он, – не могли бы вы сказать, лгала она о Земле или нет?
Блисс покачала головой.
– Не думаю. Ее что-то гнетет, что-то, чего я не чувствовала пока не кончился концерт. Но это возникло до того, как вы заговорили о звездах.
– Значит потому, что она отдала флейту?
– Возможно. Я не могу сказать. – Она повернулась к Фоллом. – Фоллом, иди в свою комнату, а перед сном сходи на двор. Потом вымой руки, лицо и почисть зубы.
– Я хочу поиграть на флейте, Блисс.
– Хорошо, но недолго и ОЧЕНЬ тихо. Ты поняла Фоллом? Ты закончишь, когда я тебе скажу.
– Да, Блисс.
Трое взрослых остались одни: Блисс на единственном стуле, мужчины – каждый на своей койке.
– Есть ли смысл оставаться на этой планете дольше? – спросила Блисс.
Тревиз пожал плечами.
– Мы не поговорили о Земле в связи с этими древними инструментами, а это может что-то дать. Может, также стоит подождать возвращения рыбаков. Мужчины могут знать что-то, чего не знают оставшиеся дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114