Нехорошо в этом дому. И кругом тебя муть и крутеж. Была б ты голая — выкрутились бы. А ты ж барыня теперь, хозяйка, при деньге… Глаза промой, они ж уже присосалися! А ты уши развесила!
Гаша в сердцах плюнула и ушла.
— Любит вас? — спросил Авербах.
— Няня же. До сих пор — няня! Между прочим, ваши услуги — валютные? Кто платит?
Авербах почесал макушку озадаченно и посмотрел на сестру.
— А этот самый… Который нас привез.
Это я и без них знала…
Потом он держал меня за руку, а я выкладывала все на свете: про зеркальные осколки и что помню, чего нет. Наверное, он что-то со мной гипнотически делал, потому что мне становилось очень тепло, уютно и покойно. Что-то он такое в меня перекачивал, из глаз в глаза. И казался почти таким же родным, как Панкратыч или Сим-Сим. Я его совершенно не боялась. И не стеснялась ни капельки. Я ему даже про ребеночка сказала. Который у меня будет.
Потом они ушли. Задернули шторы и сказали, чтобы я отдыхала.
Но расслабона не вышло, в спальню сунул нос Чичерюкин. Он был отполирован, отмыт, в хорошем костюме, крахмалке, с галстуком.
— Как ты?
— В цветах, как в гробу. Видите?
Он уставился на букет на столике. Тот был еще в целлофановой завертке, с лентой.
Я хотела взять цветы, но он отвел мою руку:
— Пахнет как-то не так. И видишь — блестит что-то… Как маслом намазано.
— Ну это понятно: везли-то небось из какой-нибудь Колумбии. Обыкновенный консервант.
— Знаем мы эти… консерванты!
Я глазом моргнуть не успела, как Чичерюкин переломил через коленку букет, сминая соцветия, и затолкал его в мусорную корзину возле дверей.
— Зачем?! — Мне было жалко букета.
— Кивелиди, наверное, тоже хотел спросить «Зачем?». Да не успел.
Я с трудом вспомнила, про что он. Про московского банкира, которого кто-то отравил солями таллия, подсыпав яд в трубку телефонного аппарата, стоявшего на его столе. Они как-то трепались про это с Сим-Симом.
Михайлыч сунул нос в сундучок с шоколадками.
— Трогала? Не успела? Слава богу!
Он зафуговал коробку под кровать, почесал нос:
— На анализ придется… Проверим!
— Вы бы свою черепушку проверили! — посоветовала я. — Пока они аппаратуру не утащили и пока здесь этот Кашпировский на пару с Джуной.
— Вот получишь по мозгам по всей программе, может, хоть тогда дойдет. Учти, у него уже собственная охрана. Я их не знаю. Главное — не заводись. Просто слушай… Я кабинет Семеныча с пульта тоже на прослушку подключил, на запись. Если что…
В дверях маячила Элга.
— Рекомендую — никаких мехов! — затараторила она. — Все из английской коллекции «Деловая леди». Каблук — низкий. На голове — чалма. Низка черного жемчуга. И не забывайте, Лиз, вы еще не имеете твердости после нервного потрясения. Стиль — трепетная лань. Платок в сумочке, возможно, понадобится скорбная слеза. И как можно искреннее — совершенно тупое непонимание. Вы ничего не подозреваете! Красная Шапочка в гостях у бабушки…
— Господи, и вы туда же, Карловна?!
— Я уже давно «там», — посерьезнела она. Янтари ее были блекло-желтыми, рот — в злом оскале, она была как рыже-огненная рысь. — Этот богдыхан уже объявил мне, что я могу подыскивать другую работу. Так что, если вы оторвете ему яйца, я не буду иметь возражений.
— Видишь, он уже и тут хозяин… Торопится! — сказал Михайлыч.
Только сейчас до меня стало доходить, что Чичерюкин прав в своих подозрениях.
Минут через двадцать, засупоненная, придав своей бледной морде золотисто-смуглый оттенок, обработав реснички и бровки, кинув блики теней на веки, накрасив сливовой помадой с блеском губы, напялив темно-лиловый сюртучок и прямую юбку пониже колен и нахлобучив на лысину чалму, я понесла себя в кабинет Туманского.
В предбаннике наш Костик и незнакомый охранник играли в шашки. Охранник вскочил, уточнил, кто я такая, отворил дверь в кабинет и осведомился, примет ли меня Кен. Костик чуть заметно подмигнул мне.
Такие, значит, дела: в кабинет Сим-Сима я без спроса войти уже не могла.
Кен поднялся из-за письменного стола и надел пиджак. До этого он был в рубашке и подтяжках. В камине горели дрова, люстра и все бра были включены, в кабинете было ослепительно светло, чего Сим-Сим не выносил.
Психиатр (или психотерапевт?) Авербах сидел, вытянув ноги в кресле близ столика на колесиках, и смаковал коньячок Туманского. Он тоже встал и дождался, пока я плюхнулась в кресло близ стола.
В пальцах Кена курилась китайская сосалка, и в кабинете уже стоял дурманно-сладкий запах его табака.
Он был в сильных очках, зрачки расплывались, и уловить выражение его глаз за стеклами было невозможно. Только по тому, как он хрустнул пальцами и забарабанил по столешнице, я догадалась — нервничает.
Фотография в самшитовой рамке, стоявшая на каминной доске, была сдвинута. Я поняла, что он ее рассматривал. Фотография была идиотская, но другой у меня не было. Из загса нашего городка. Я в распахнутой шубейке, поддатый Сим-Сим с бокалом шампанского в руках, служительница, которая нас бракосочетала, на фоне триколора и городского герба с рыбами и якорями. Из-за ноги Туманского выглядывает и корчит рожицу Гришка, похожий в своем комбинезоне на гномика.
— Как вы себя чувствуете? — спросил, разглядывая меня, Кен.
— Вашими заботами, — проникновенно произнесла я. — Если бы не вы…
— Пустое, пустое, — улыбнулся он. — Но вот доктор считает, что вам еще надо… понаблюдаться! Не так ли?
— Можно и так, — пожал плечами Авербах. — Во всяком случае, сменить обстановку — очень даже не помешает. Но, в общем, все приходит в норму. Вы — сильный человек, мадам! С чем я вас и поздравляю. Впрочем, себя тоже.
— Медицина рекомендует, а я не возражаю, — сказал Кен. — Это — загранпаспорта… — Он порылся в каких-то бумагах на столе. — Ваш, на вашего приемыша… Григорий, кажется? И на его няньку! Эту самую девушку, Арину. Пока вы, так сказать, отсутствовали, пришлось подсуетиться. Доктор говорит, что втроем — оптимальный вариант. Не будет скучно.
— И куда же нас? — спросила я.
— Я вам все объясню, — оживился Авербах. — Я звонил в Германию своему коллеге, Генцу Штайеру, из университетской клиники… Неврология в Мюнцере. Такой психгородок, с коттеджами. Все оговорено. И с языком без проблем. Штайер в «бехтеревке» стажировался. Волокет…
— И сколько это стоит?
— Это несущественно. Все оплачено, — успокоил меня Кен. — Вылет в пятницу. Вот билеты.
Он показал на яркие книжицы с силуэтами самолетиков.
Все понятно. Меня выпихивают. Куда подальше.
И предлог трогательный. Такая забота, хоть рыдай от умиления… Вот только поторопился он. Коли б не это, я бы и впрямь зарыдала.
— Надолго?
— Месяц, полтора, — сказал Авербах.
— Подумать бы надо. Только без вас можно? — спросила я его.
— Пожалуйста!
Он пожал плечами, прихватил бутылку и пошел из кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Гаша в сердцах плюнула и ушла.
— Любит вас? — спросил Авербах.
— Няня же. До сих пор — няня! Между прочим, ваши услуги — валютные? Кто платит?
Авербах почесал макушку озадаченно и посмотрел на сестру.
— А этот самый… Который нас привез.
Это я и без них знала…
Потом он держал меня за руку, а я выкладывала все на свете: про зеркальные осколки и что помню, чего нет. Наверное, он что-то со мной гипнотически делал, потому что мне становилось очень тепло, уютно и покойно. Что-то он такое в меня перекачивал, из глаз в глаза. И казался почти таким же родным, как Панкратыч или Сим-Сим. Я его совершенно не боялась. И не стеснялась ни капельки. Я ему даже про ребеночка сказала. Который у меня будет.
Потом они ушли. Задернули шторы и сказали, чтобы я отдыхала.
Но расслабона не вышло, в спальню сунул нос Чичерюкин. Он был отполирован, отмыт, в хорошем костюме, крахмалке, с галстуком.
— Как ты?
— В цветах, как в гробу. Видите?
Он уставился на букет на столике. Тот был еще в целлофановой завертке, с лентой.
Я хотела взять цветы, но он отвел мою руку:
— Пахнет как-то не так. И видишь — блестит что-то… Как маслом намазано.
— Ну это понятно: везли-то небось из какой-нибудь Колумбии. Обыкновенный консервант.
— Знаем мы эти… консерванты!
Я глазом моргнуть не успела, как Чичерюкин переломил через коленку букет, сминая соцветия, и затолкал его в мусорную корзину возле дверей.
— Зачем?! — Мне было жалко букета.
— Кивелиди, наверное, тоже хотел спросить «Зачем?». Да не успел.
Я с трудом вспомнила, про что он. Про московского банкира, которого кто-то отравил солями таллия, подсыпав яд в трубку телефонного аппарата, стоявшего на его столе. Они как-то трепались про это с Сим-Симом.
Михайлыч сунул нос в сундучок с шоколадками.
— Трогала? Не успела? Слава богу!
Он зафуговал коробку под кровать, почесал нос:
— На анализ придется… Проверим!
— Вы бы свою черепушку проверили! — посоветовала я. — Пока они аппаратуру не утащили и пока здесь этот Кашпировский на пару с Джуной.
— Вот получишь по мозгам по всей программе, может, хоть тогда дойдет. Учти, у него уже собственная охрана. Я их не знаю. Главное — не заводись. Просто слушай… Я кабинет Семеныча с пульта тоже на прослушку подключил, на запись. Если что…
В дверях маячила Элга.
— Рекомендую — никаких мехов! — затараторила она. — Все из английской коллекции «Деловая леди». Каблук — низкий. На голове — чалма. Низка черного жемчуга. И не забывайте, Лиз, вы еще не имеете твердости после нервного потрясения. Стиль — трепетная лань. Платок в сумочке, возможно, понадобится скорбная слеза. И как можно искреннее — совершенно тупое непонимание. Вы ничего не подозреваете! Красная Шапочка в гостях у бабушки…
— Господи, и вы туда же, Карловна?!
— Я уже давно «там», — посерьезнела она. Янтари ее были блекло-желтыми, рот — в злом оскале, она была как рыже-огненная рысь. — Этот богдыхан уже объявил мне, что я могу подыскивать другую работу. Так что, если вы оторвете ему яйца, я не буду иметь возражений.
— Видишь, он уже и тут хозяин… Торопится! — сказал Михайлыч.
Только сейчас до меня стало доходить, что Чичерюкин прав в своих подозрениях.
Минут через двадцать, засупоненная, придав своей бледной морде золотисто-смуглый оттенок, обработав реснички и бровки, кинув блики теней на веки, накрасив сливовой помадой с блеском губы, напялив темно-лиловый сюртучок и прямую юбку пониже колен и нахлобучив на лысину чалму, я понесла себя в кабинет Туманского.
В предбаннике наш Костик и незнакомый охранник играли в шашки. Охранник вскочил, уточнил, кто я такая, отворил дверь в кабинет и осведомился, примет ли меня Кен. Костик чуть заметно подмигнул мне.
Такие, значит, дела: в кабинет Сим-Сима я без спроса войти уже не могла.
Кен поднялся из-за письменного стола и надел пиджак. До этого он был в рубашке и подтяжках. В камине горели дрова, люстра и все бра были включены, в кабинете было ослепительно светло, чего Сим-Сим не выносил.
Психиатр (или психотерапевт?) Авербах сидел, вытянув ноги в кресле близ столика на колесиках, и смаковал коньячок Туманского. Он тоже встал и дождался, пока я плюхнулась в кресло близ стола.
В пальцах Кена курилась китайская сосалка, и в кабинете уже стоял дурманно-сладкий запах его табака.
Он был в сильных очках, зрачки расплывались, и уловить выражение его глаз за стеклами было невозможно. Только по тому, как он хрустнул пальцами и забарабанил по столешнице, я догадалась — нервничает.
Фотография в самшитовой рамке, стоявшая на каминной доске, была сдвинута. Я поняла, что он ее рассматривал. Фотография была идиотская, но другой у меня не было. Из загса нашего городка. Я в распахнутой шубейке, поддатый Сим-Сим с бокалом шампанского в руках, служительница, которая нас бракосочетала, на фоне триколора и городского герба с рыбами и якорями. Из-за ноги Туманского выглядывает и корчит рожицу Гришка, похожий в своем комбинезоне на гномика.
— Как вы себя чувствуете? — спросил, разглядывая меня, Кен.
— Вашими заботами, — проникновенно произнесла я. — Если бы не вы…
— Пустое, пустое, — улыбнулся он. — Но вот доктор считает, что вам еще надо… понаблюдаться! Не так ли?
— Можно и так, — пожал плечами Авербах. — Во всяком случае, сменить обстановку — очень даже не помешает. Но, в общем, все приходит в норму. Вы — сильный человек, мадам! С чем я вас и поздравляю. Впрочем, себя тоже.
— Медицина рекомендует, а я не возражаю, — сказал Кен. — Это — загранпаспорта… — Он порылся в каких-то бумагах на столе. — Ваш, на вашего приемыша… Григорий, кажется? И на его няньку! Эту самую девушку, Арину. Пока вы, так сказать, отсутствовали, пришлось подсуетиться. Доктор говорит, что втроем — оптимальный вариант. Не будет скучно.
— И куда же нас? — спросила я.
— Я вам все объясню, — оживился Авербах. — Я звонил в Германию своему коллеге, Генцу Штайеру, из университетской клиники… Неврология в Мюнцере. Такой психгородок, с коттеджами. Все оговорено. И с языком без проблем. Штайер в «бехтеревке» стажировался. Волокет…
— И сколько это стоит?
— Это несущественно. Все оплачено, — успокоил меня Кен. — Вылет в пятницу. Вот билеты.
Он показал на яркие книжицы с силуэтами самолетиков.
Все понятно. Меня выпихивают. Куда подальше.
И предлог трогательный. Такая забота, хоть рыдай от умиления… Вот только поторопился он. Коли б не это, я бы и впрямь зарыдала.
— Надолго?
— Месяц, полтора, — сказал Авербах.
— Подумать бы надо. Только без вас можно? — спросила я его.
— Пожалуйста!
Он пожал плечами, прихватил бутылку и пошел из кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80