Так жил Альбрехт фон Вальдштейн, созерцая свой ад и рай, до того самого дня, когда в его чердачную комнатку явился Георг Лейнитцер.
Лейнитцер долго ломал себе голову над тем, как лучше подъехать к Вальдштейну со своим делом, и решил прежде всего как следует расхвалить Барвициуса, своего патрона. Он распространялся о том, какой это редкостный человек, и как его все уважают при дворе, и как перед ним отворяются все двери, и как он умеет употреблять свое влияние на благо своих друзей, и как кстати было бы для Вальдштейна свести знакомство с этим ангелом во плоти.
– Так кто же этот господин, о котором вы мне говорите? – осведомился Вальдштейн. – Он облечен должностью при дворе? Или занимает пост в правительстве королевства?
Лейнитцер неопределенно помахал рукой.
– Об этом позже, – интригующим тоном пояснил он Вальдштейну. – Пока я могу вам сказать только, что он сам себе хозяин. В данный момент его имя упоминать не обязательно. Между собой мы зовем его не иначе как патрон. Я имею в виду нескольких моих друзьях, которые иногда также оказывают ему услуги. И чтобы сказать вам все: я говорил с ним о вас и сообщил, что только вы и никто другой являетесь человеком, способным помочь ему в одном очень важном деле.
– А что это за дело? – спросил Вальдштейн.
– Об этом тоже позднее, – отвечал Лейнитцер. – Насколько я могу объяснить вам уже сейчас, речь идет о некой акции, предпринимаемой дворцовой чешской партией против испанской партии, так как именно глава испанской группировки…
– Благодарю вас, но мне это не подходит. С дворцовыми интригами и делами государственной политики я не хочу связываться! – обрезал Вальдштейн, ибо думал о своем будущем и не хотел наживать себе врагов ни в одной из борющихся за влияние при дворе группировок, будь то богемская, чешская, испанская или австрийская партия.
Лейнитцер мгновенно понял свою ошибку и поспешил ее исправить.
– Собственно говоря, это вовсе не политическое дело, – заверил он Вальдштейна. – Возможно, мне еще нельзя об этом говорить, но я хочу заверить вас, что человек, которого надо извлечь из его дома и доставить в одно надежное место, не более причастен к дворцовой и государственной политике, чем вон те куры в огороде!
– Кого же это хотят извлечь из собственного дома и доставить в надежное место? – спросил Вальдштейн. – То, о чем вы сейчас толкуете, мне тоже вовсе не по душе!
– Существуют вещи, о которых, может быть, и неприятно говорить, но которые всякому очень идут на пользу, – воспротивился Лейнитцер. – Вот, к примеру, прикиньте: такого случая одним махом раздобыть пять-шесть сотен дукатов вам больше не представится за всю вашу жизнь…
«Шестьсот дукатов!» – потрясенно воскликнул про себя Вальдштейн. Он вмиг прикинул, что на такую сумму можно сформировать и вооружить эскадрон драгун. А будь у него эскадрон, он мог бы на свой страх и риск совершить разведывательный рейд в пограничные земли Турции и таким образом положить начало большой карьере и, учитывая богатство тамошних земель, немалому состоянию.
Но он ничем не выказал охватившего его возбуждения.
– Шестьсот дукатов, – заметил он, – не так уж и много за дело, перед началом которого, сдается мне, придется зажигать свечку дьяволу.
Когда Лейнитцер услышал эти слова, он понял, что Вальдштейн возьмется за дело, каким бы подлым его ни считал, и что сейчас нужно только договориться о сумме, которая будет ему причитаться.
– Вы считаете, что шестьсот дукатов мало? – возразил он. – Ну, иногда приходится довольствоваться хотя бы хорошим началом. А чтобы дьявол не смущал вас, скажу, что операция находится под высоким покровительством небесных сфер. В эти два дня Марс, ваша звезда, правит в доме Большой Медведицы, и потому у вас не может быть неудачи!
– Так дело должно быть завершено в два дня? – осведомился Вальдштейн. – А кто этот человек?
– Обо всем этом позже, – остановил его Лейнитцер, чрезвычайно довольный успехом. – А теперь я пойду к патрону, который ожидает меня с вестями.
Он заходил еще и во второй, и в третий раз. Во время последней встречи он уже без обиняков посвятил Вальдштейна во все детали плана…
– Патрон, – сказал он, прежде чем проститься, – хочет сегодня вечером лично переговорить с вами. А это, доложу я вам, честь, которой он удостаивает не всякого. Когда начнет темнеть, погуляйте немного перед вашим домом. За вами приедут. Но не удивляйтесь, если при этом будут соблюдены некоторые церемонии. Патрон никому не показывает своего лица и равным образом не хочет, чтобы кто-нибудь узнал его место жительства. Это одна из особенностей его характера.
Незадолго до сумерек Вальдштейн вышел из дому и стал прогуливаться под окнами. За час до того он узнал от Иоганна Кеплера, что в ночь операции отнюдь не Марс, но Венера царит в доме Большой Медведицы. Это обстоятельство растревожило его и отчасти лишило уверенности, но от дела отказываться было уже поздно.
Когда он уже начал уставать от томительного ожидания, вниз по улочке проехала карета. Перед домом она остановилась. Кучер соскочил с облучка и открыл дверцу. Его шляпа была низко надвинута на лоб, отчего лица почти не было видно.
– Если господину угодно, – сказал он, – его ожидают. Молодой Вальдштейн вскочил в карету. Когда дверца захлопнулась, с заднего сиденья донесся голос:
– Я прошу у господина дозволения завязать ему глаза. Мне так приказано.
Карета тронулась.
Поездка выдалась долгой.
Не прошло и четверти часа, как Вальдштейн с удивлением заметил, что колеса больше не стучат по мостовым Праги, а мягко хлюпают по размокшей от дождя сельской дороге за городом. Человек, молча сидевший подле него, отворил переднее окошечко. Холодный осенний воздух, наполненный запахом сырой пашни, ворвался в карету. Из стоявшего рядом с дорогой леса доносились скрип стволов, шелест ветра в кронах и крики ночных птиц. Потом графу показалось, что они подъезжают к деревне или постоялому двору, так как вокруг кареты поднялся собачий лай и гомон детских голосов. Все-таки это была деревня – когда они оставили позади последний плетень, издали послышались постепенно стихающие звуки скрипки и дудочек.
– Это Власица, – пояснил его спутник и захлопнул окошко. – Мы только что проехали Власицу. Отсюда в Прагу возят голубику и грибы.
– Далеко нам еще ехать до патрона? – спросил Вальдштейн.
– До кого? – переспросил провожатый.
– До патрона, – повторил Вальдштейн. – Я-то думал, что он живет в городе.
– Надо проехать еще несколько миль, четыре или пять, – уточнил его спутник.
– Странно. Что-то я не могу понять всего этого, – подумал Вальдштейн вслух.
Затем надолго воцарилось молчание. Вальдштейн поплотнее закутался в плащ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101