— Я думаю.
— Нет, не думаешь. А если ты не думаешь о здоровье, значит, не думаешь о нас с Ванечкой. Что-нибудь с тобой случится, как мы будем жить без тебя? Женился, сына родил, будь добр думать о своем желудке, это твой долг передо мной и Ванечкой.
Иван Дмитриевич не возражал, слушал против обыкновения покорно.
— Скоро начнут убирать посуду, — предрекла жена.
Ее, видимо, посвятили в диспозицию сегодняшнего обеда, и она гордилась оказанным ей доверием.
— Уберут, потом подадут вино и сладости. Ты, пожалуйста, не пей и не ешь, сладкое тебе вредно для желудка, только возьми пару пирожных для Ванечки. Я бы сама взяла, но меня Шарлотта Тенриховна просила помочь распорядиться, так что я не могу.
— Почему? — не понял он.
— Потому что мне доверили, и получится, будто я пользуюсь своим положением.
Одно радовало: за этими заботами жена забыла и думать о баронессе.
Она подошла к сестре Шарлотты Генриховны, к ним присоединилась Нина Александровна, и все трое стали что-то горячо обсуждать, указывая в разные точки стола. Они, вероятно, вырабатывали стратегию предстоящей операции: торт — на правый фланг, редуты из эклеров — по центру, слева прикрыть позиции яблочным пирогом, наливочки пустить вперед, чтобы завязали сражение, а затем уж подтянуть главные силы — мадеру, шампанское, после чего обрушить на противника брусничную воду с вареньем. Самовар и сахарницы оставить в резерве.
Зайцева сунулась было к ним с указанием на какие-то их тактические просчеты, но ее советы остались без внимания.
Из всех присутствующих лишь Иван Дмитриевич знал, что эти стройные планы будут спутаны и не то что до чая, а и до брусничной воды дело не дойдет.
Заметив, что рядом с Зеленским освободилось место, он подсел к нему.
— Сергей Богданович, мой сын из-за вас вчера целый день плакал. И позавчера не мог уснуть.
— Из-за меня?
— Позавчера вы заходили в детскую, случайно заметили в коробке, не удержались и украли… сами знаете что.
Зеленский слабо трепыхнулся:
— Что?
— Вы знаете… А вечером смазали медом и прилепили мне на дверь.
Зеленский молчал. Его рука дрожала, зажатая в ней вилка выбивала дробь о край тарелки.
— Возле подъезда, — продолжал Иван Дмитриевич, — стоял Зайцев, и он бы вас увидел, если бы вы прошли по улице. Но из вашего подъезда в наш есть и другая дорога. Вы пробрались через чердак.
Мысль об этом явилась ночью, когда Иван Дмитриевич увидел свет в чердачном окне и понял, почему баронесса сошла к нему на площадку сверху со свечою в руке. Она проделала тот же путь, что и Зеленский незадолго до нее. По улице, видимо, идти побоялась, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из соседей, но не нацарапай Ванечка гвоздем на своей штучке, догадка так и осталась бы без применения. Кроме Зеленского, который в тот день побывал в детской, украсть жетончик было некому. Не считая, разумеется, жены, но с нее Иван Дмитриевич давно снял все подозрения.
Вилка звенела все громче, он взял ее у Зеленского и положил на скатерть.
— Вы ходили по краю пропасти, Сергей Богданович, и дьявол нашептывал вам: прыгай, прыгай, не разобьешься. Наконец вы прыгнули. И что теперь? Впрочем, вы с самого начала пытались обмануть меня. Каллисто, Ликаон… Скажи мне кто-то другой, я бы лишь посмеялся, однако у вас все выглядело вполне правдоподобно. Я чуть было не попался. Но хорошего помаленьку, вы явно перестарались. Не стоило пугать меня сорока девятью братцами, тут вы дали маху. Вам, кстати, известно, что Марфа Никитична жива?
— Я его не убивал, — тихо сказал Зеленский.
— Знаю. Но вы знаете имя убийцы, а я — нет, — соврал Иван Дмитриевич.
— Думаете, я вам скажу? Никогда! Можете засадить меня в крепость, бить кнутом, сослать в Сибирь, ее имени я вам не назову.
— Вот вы и проговорились, — улыбнулся Иван Дмитриевич. — Выходит, убийца — женщина?
Зеленский растерялся, но тут же ответил спокойно и твердо:
— Что ж, тем понятнее будут причины моего упрямства. Я люблю эту женщину.
— А она вас?
— Тоже. Но не надейтесь что-нибудь разнюхать. В целом свете ни одна душа не знает о нашей любви.
— Эта женщина… Случаем, Якова Семеновича она не любила?
— Раньше — да, любила. Потом возненавидела. Это извращенный, мерзкий человек, и он заслужил свою участь. Вы ведь, наверное, так и не знаете, что означает надпись на этом чудовищном жетоне.
— А вы знаете?
— К несчастью.
— И можете мне объяснить?
— Давайте выйдем из-за стола, — предложил Зеленский.
В гостиной он подошел к окну, растворил его и с наслаждением вдохнул влажный вечерний воздух. Начинало темнеть, дул ветер. Занавеска вздулась горбом, зашелестела, струясь по подоконнику.
— Замечали, — спросил Зеленский, — как странно и глубоко действует на нас шум ночного ветра? В нем есть обещание.
— Обещание чего?
— Всего, о чем мечтаешь в юности. В родительском доме окно моей комнаты выходило в сад, вечерами я сидел за книгой, и всякий раз, едва порыв ветра касался листвы, сердце у меня сжималось от предчувствия счастья. Всю жизнь я считал себя обманутым, но, представьте себе, сбылось. Оказывается, тот ветер обещал мне позднюю любовь.
— К вашей ровеснице? — напомнил Иван Дмитриевич.
— Теперь те же чувства пробуждает у меня дыхание любимой женщины, когда она засыпает на моем плече и дышит мне в ухо.
— И когда в «Аркадии» вы заснули под этот блаженный шум, а потом проснулись, то с удивлением обнаружили, что вашей возлюбленной рядом нет. Не так ли? Вам, само собой, в голову не могло прийти, что она в одну ночь назначила свидание двоим. Причем в одном и том же месте.
Зеленский смотрел в окно и не отвечал.
— Вы бросились в коридор и вдруг увидели ее выходящей из соседнего номера. Что было дальше, могу лишь догадываться. Может быть, вы потребовали объяснений и получили их тогда же, но не исключено, что вы все поняли только на следующий день, уже после того, как услышали о смерти Якова Семеновича. Надо думать, вы нашли случай потолковать с вашей подругой, и она сказала, для чего ей понадобилось подбросить покойному этот жетончик.
— Она вернула ему его же подарок, вот и все, — не поворачиваясь, ответил Зеленский. — Если бы Куколев не сделал ей этого подарка, он бы остался жив.
— Что-то я не улавливаю связи, — признался Иван Дмитриевич.
— Когда-то она любила его, а он ее унизил, надругался над ней. Она поняла это, когда полюбила меня, и решила отомстить, чтобы почувствовать себя достойной нашей любви. Она сама мне рассказала той ночью, и я верю ей.
— Боюсь, мне придется поколебать вашу уверенность.
— Других причин убивать его у нее не было.
— Значит, из-за жетончика? — уточнил Иван Дмитриевич.
— Из-за нашей любви. То, что она сделала, ужасно, я даже не знаю, смогу ли теперь любить ее, как прежде, но понять… Понять могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64