Михайло, сдружившийся за дорогу с попиком, как оказалось, книгочеем, выйдя из саней и не зная, что еще сделать этому, спасшему их человеку, попросил благословения и вручил-таки спасителю после уговоров свой перстень и княжескую икону в серебряном окладе. Поп хоть и говорил, что «недостоит платы прияти служителю божию», но от иконы и перстня отказаться не смог. Благословив князя, он молвил чуть дрогнувшим голосом:
— Будет когда и тебе от Бога власть великая… — Хотел он тут прибавить от писания о сирых и убогих, но смешался: — Будь, будь… Таким… — Замолк, сердито на себя за смущение отводя лицо. Михаил понял, понял и недосказанное попом.
— Буду, батюшка! — заалевшись, ответил Михаил и, не зная, что еще сделать, обнял и расцеловал попа в обмерзшие жесткие усы и бороду.
В санки попу перекинули куль овса и мешок со снедью.
— Спасибо, батюшка! Спасибо! Спасибо! — кричали ему вслед дружинники, пока косматая от мороза лошадка миновала княжеский обоз, унося маленькие санки с нахохлившимся седоком назад, в настороженные, полные татарских ратников московские леса.
Михаил долго, ласково усмехаясь, глядел ему вслед, потом снял шапку, тряхнул кудрями, надвинул погоднее, отвердевшим взглядом обвел дружину и, вскочив, на подведенного верхового коня, рысью тронул вперед. В Тверь, стольный свой город, Михаил хотел въехать верхом.
Он скакал впереди дружины, и в груди ширилась гордая радость за свой город, устоявший, выстоявший, за свой народ. И так, казалось, уже близка свобода и власть без татар, без чужого стороннего ярма, стоит лишь захотеть, посметь, как захотел этот поп, как посмела Тверь! Молодость звенела у него в сердце, молодость и удача пьянили ум, и уже чуялось великое близкое время, время славы, новой славы Золотой Руси!
С приездом Михаила городовая пешая рать вышла из города в поле. Князь велел устроить засеки по всем дорогам и не подпускать татар близко к городу. Силы хватало. Глядя на насупленные лица, Михаил готов был померяться силами с самим Тохтой.
Полки, укрепившись засеками, выставили сторожу и начали медленно продвигаться вперед. Но татарские разъезды уходили, не вступая в стычки. А еще через день дошла весть, что татары и вовсе отворотили от Твери. Дюдень, прослышавший о готовой обороне города и вдосталь ублаживший свое ополонившееся войско, не стал дальше испытывать судьбу. Он воротился на Волок, грозя двинуться к Новгороду, и там к нему прибыло посольство новгородских бояр во главе с посадником Лукой Клементьевым с бесчисленными дарами, умоляя царева брата взять мир и не идти далее.
Вскоре, гоня людей и скот, увозя добро, оставляя четырнадцать разгромленных городов, разоренные села и деревни, — «землю пусту сотворше», — татарская рать повернула обратно. Так сходит полая вода, оставляя грязь, раздутые трупы утонувших животных и людей, бревна, щепу и покореженные обвалившиеся хоромы. И вослед уходящим татарам начали вылезать из чащоб, из лесных берлог, сочиться тоненькими обратными ручейками из далеких глухих деревушек перегоревавшие эту беду остатние русские люди, запуганные, скорбные, растерявшие добро, родных и близких своих.
ГЛАВА 95
Князь Андрей, справив во Владимире прощальный пир для воевод уходящего татарского войска (на что, как и на подарки хану и темникам, ушла львиная доля городецкой казны, а также казны углицкого князя, забранной его боярами во время погрома Углича), остался один на один с разоренной, поруганной и вконец озлобленною землей. Вдруг и сразу у него оказалось до смешного мало ратников. Вручив Окинфу Великому Владимир и наделив его селами и землями под городом, уступив Федору Черному Переяславль, услав Ивана Жеребца с полком в Кострому, а в Городце оставя Давыда Явидовича, Андрей сам, с одною своей дружиной, поспешил в Новгород Великий, ибо только там надеялся и мог получить помочь против разгромленного, но ускользнувшего от плена старшего брата.
Андрей нещадно загонял коней, выбивавшихся из сил на весенних подтаивающих дорогах, и прибыл в Новгород, в городищенские княжеские хоромы, в канун Сыропустной недели, а через два дня сел на новгородский стол: принял власть в Софийском соборе из рук архиепископа и посадника. Вернее сказать, не власть, а то, что осталось от власти, ибо для того, чтобы утвердиться в Новом Городе, он подписал все, чего требовали и не могли добиться новгородцы от князя Дмитрия: независимый торговый суд, суд посаднич с печатью посадника и Господина Великого Новгорода вместо своей, княжой, признание прав совета старых посадников и суды владычного наместника по областям. Сверх того, он возвращал Новгороду забранный Дмитрием Волок Ламской, все княжеские и низовские села по волости, «чьи ни буди», и подтверждал грамотою «путь чист» новгородским купцам по Волге до Сарая. Тут же, по требованию бояр, часть дружины с новгородской ратью пришлось послать на Нево, против свеев, которые, пользуясь смутою на Руси, успели построить град на устье, запиравший Новгороду выход в Варяжское море. (Рать была отбита в первом суступе и по весеннему времени из-за оттепели, задержавшей обозы с обилием, отступила.) С остальными ратными и с новгородской помочью под водительством посадника Андрея Климовича князь Андрей, не задерживаясь долее, устремился к Торжку, перехватывать брата, который, как дошли вести, вновь возвращался в Переяславль.
ГЛАВА 96
Весна, заливая солнцем еще дремлющие, но уже наливающиеся подспудною животворной силой, остро пахнущие сосновые боры, обгоняла княжой обоз. Дмитрий ехал в санях, расстегнув меховую шубу, отвалясь на возвышенное зголовье. Сердцу было тяжело в груди, голова кружилась, — думалось, от весны, и он боялся упасть с коня. Что-то надорвалось в нем этою зимой, в многоверстных гонках и скачках надломились силы не только тела, но и души. Слишком многое обвалилось и рассыпалось из достигнутого за прежние годы.
Во Пскове, у зятя, приняли их хорошо. Довмонт, спасибо ему, не поглядел на угрозы Андрея. Старшины градские тоже уперлись, когда им из Новгорода пришла грамота о выдаче Дмитрия… Что ж! Пусть теперь Андрей сам разбирается с новгородцами… Сумеет ли только? Навряд!
Довмонт звал остаться, но Дмитрий, прослышав, что Переяславль отдали Федору Ярославскому, а ему, Дмитрию, вовсе не оставили места на земле, решил не медлить. Сейчас, когда татары только что ушли, когда по лесам еще бродят вооруженные ратники, когда Федор едва ли сумел утвердиться, а Андрей скачет из града в град, сейчас еще можно было все — или многое — воротить. И он ехал, несмотря на хворь, на застуду. Вез казну — пригодится. Ехал с сыном, Иван сейчас впереди. Только княгиню с ее бабьим двором да расхворавшуюся сноху оставил у зятя в Плескове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181