У них там бояре не поладят — кажен год Торговою сторону водят на Софийску али наоборот да бьютце на Великом мосту. В Твери не так! Все-то по братствам, да по улицам, да по ремеслу. Старшие мастеры есть, купецкая старшина. Поговорят тихо, любовно, сами промеж себя. Ко князю чинно придут, сядут, бороды огладят: так и так, скажут, князь-государь, сударь-батюшка! Холопы мы тебе верные, а только с Новым Городом нонче торг прервать — всяко дело подорвать. Ты уж помилуй, посуди, с боярами посиди, а торговли нас не лишай, на казну свою, княжеску, руки не подымай. Митрий Саныч сам по себе, с братцем урядят, нет ли, а мы сами по себе, нас лонись пограбили, ноне опять того не хотим! Да и за старое добро еще не всё собрали серебро. А хлеб ноне дорог в Новгородской земле, тверскому гостю рады, привечают, дак примечай, зазывают — не зевай! Так-то, князь!
Святослав Ярославич сам едва ли бы решился ослушаться Дмитрия, хоть и говорили, и намекали, и с поклонами ходили уже к нему… Но решила все баба матерая, Ярославова вдова, Ксения Юрьевна. Хоть не кажной-то знает, а решила она. Верное дело! Посуди сам: к ней бояра новгороцки ездили? Ездили! Кланялися? Кланялися! Дары дарили? А кто был-то? Из пруссов, из бояр софийских, батюшка ейный, Юрий Михаилыч! Почто приезжал? Не с има?! Да ты слушай! Не с има! С има! Заодно ж! В таку пору да в годах своих престарелых дочку задумал поглядеть, княгиню великую? Не поверю, что просто так! Были речи там, всякие были речи! Нам-то с того что, нам любота, торгуем! А только она, баба, всему тому причина. И рать Святослав повел на Митрия с ейного совету! Она с норовом, баба-то, матера, матеруща, така — не подступи! Ей бы сынка-то повозрастее, дак и пасынка свово, князя бы Святослава подобрала под себя! Ета женка всем княгиням княгиня! Дочку-то старшую за волынского князя Юрья выдает! Ну! Сваты уж приезжали. По рукам ударено. Волынь — не ближний свет… То-то! Теперь, коли и Литва навалится, вместях ее бить: мы отселе, они оттоль. Думашь, не затем? Затем не затем, а и затем тоже! Туды бояр посылывала, знаем, сами помогали. Тоже и наш гость там не последний человек!
— Дак все ж, как теперь… Что ж — воевать с великим князем Митрием, что ли? Робко как-то словно!
— Да не одни! Новгородская рать уже у Торжка, и москвичи с нами.
— Москвичи? Это кто ж тамо, Данил Лексаныч, братец Митрия? Неужто и он с нами, чудеса!
— А бывал ты на Москвы?
— Как не бывать! Мал городок, а земля богата у их, и народ бежит и бежит туда с Рязани. Селы густо стоят окрест города, и торговля крепка, не обманчива. Есть что продать, есть на что и купить. Бобра бьют да соболя еще под самой Москвой! А и хлебом Бог не обидел, и лен, и шерсть — знай торгуй.
— Как же все ж таки уломали его наши-то?
— А великая княгиня и тут! Боле некому! Она, верно, посылывала и к нему тоже!
— И новгородци ходили поди?
— А поди знай, ходили ай нет? Ходили, конечно, как не ходить! Им теперича промеж Митрия с Андреем круто надо поворачиваться!
ГЛАВА 62
Новгородское посольство поначалу смутило Данилу. Послы просили свести в любовь, поминали Даниле его бытье новгородское и то, что в прошлое розмирье с великим князем обошлось-таки без крови… Амбары и княжеский житный двор ломились от хлеба, льна, кож, скоры. Ключники и посольские жалобились, что без новгородских гостей все погниет да попортит иное моль, иное мышь поест, да и куда новину ту девать? Он сам не чаял дождаться купеческих обозов. На переяславских беглецов, что нынче ворочались к брату, много издержано, и ведь не себе, не в свой кошель! Не пито, не едено, а из сумы вынуто… И опять же цены дают новгородцы нонече — лучше не нать!
Он уж и с боярами сидел, и грамотку Ксении Юрьевны, тверской великой княгини, читал-перечитывал, и с купцами толковал московскими. (При нем сильно поднялся уже московский гость. Стал порядок в княжестве, и заездили, заторговали, начали рубить амбары да лавки на Москве.) Тут, не ровен час, новая замятня с Ордой, и до Москвы доберутся! (И об этом думано, хоть и неловко так думать, вроде торговли, мол, не обманешь — не продашь.) И с архимандритом со своим советовано, а что архимандрит? Митрополита нет на Руси, без него нестроение, некому укорить, некому помирить князей, а так, по человечеству… И то было тоже: насмотрелся тут на мерзлых да голодных! А что ж Дмитрий хочет народ в Новом Городе голодом морить? Уж как там ни раскоторовались, а и это все ж таки не дело… И не вмешаться бы! Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых и не сидит в собрании неправедных… Блажен! И как тут? Родные братья. Старейшие. Что Митрий, что Андрей — в отца место ему… Сидели все трое вместе в Новом Городе, в княжой горнице, за одним столом белодубовым… И тут, сейчас… хлеб не пускать в Новгород! Простую чадь в Новгороде голодом поморить, себя разорить, с Ордой себя поссорить и Андрея ожесточить. О сю пору был как-то меж братьями, вроде бы и с тем и с другим ладил! Овдотья уж тоже (Данил не спал, ворочался ночью):
— А коли князь Андрей опять рать приведет новую? Батюшку разорили, совсем заболел с того! А нам что будет, Данилушка, страшно ведь подумать!
Не к делу, не ко времени затеял все это Дмитрий! Как ни прикинь, не к делу выходило! Да что он хочет один против Орды с Андреем да и Новгорода тож?! Мало лонись зорили нашу землю!
И как-то так выходило, что и в стороне в этот раз остаться нельзя. Сам Дмитрий так поставил. Да еще наместник братнин (до сих пор на шее сидит!) круто поворотил: стал своею волей хватать новгородских гостей в Рузе. Данило вскипел, губы задергались (губы потемнели чуток — повзрослел уже). Протасию: «Бери дружину!» Своей волей поставил тысяцким наконец. Протасий, как ни сдержан, а на сей раз расхмылился: «Данил Лексаныч!» И не нашелся, что сказать. Об том только и мечтал всегда, чтобы не с посольскими да не кожи считать, а ратное дело править. С дружиной поскакал в Рузу, дня не переждал. Купцов ослобонили, наместничьих ратных изымали, взяли под стражу. Сказывали, Протасий в Рузе и баять не стал, те когда уперлись было, за саблю, клинок наголо и — «Вяжи!». Сшибка вышла-таки, потом битых, перевязанных считали. От мертвого тела только Господь и спас.
Ну а там само одно за одно поволоклось. Наместника изымали — значит полки снаряжать. Полки снаряжать — значит с братом Митрием воевать… Воевать не воевать, а выступили в поход, к Дмитрову. Туда же Святослав Тверской с новгородской помочью, туда же Дмитрий князь с переяславской ратью.
Дмитрий пришел первый, занял Дмитров, стал станом, обрылся, дороги загородил. Тверичи и москвичи за пять верст от города остановились. Начали пересылаться послами. Ратиться Данил не хотел, Святослав опасался, новгородцы тоже не жаждали, да и что они одни! Дмитрий, чая Андрееву грозу, тоже не рвался в бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181