Потом шагом поехал вслед за полком.
Княжичи, Борис с Александром, подскакали к отцу.
— Батюшка, победа?!
— Кабыть так, — отозвался Данил, с рассеянной легкой улыбкой озрев сыновей.
— А что, могли разбить нас? — спросил, не утерпевши, Борис.
— Да нет, куды! Мало у его рати… Маненько-то заминка вышла. Пополошились, как увидали татар, ну да поправились… А татар-то, татар погнали! Ну, Протасий, храбор! — рассмеялся Данил, покачивая головой. Потом, кивнув на уходящий полк, бросил сыновьям: — Ну, скачите теперь!
— Можно?! — только выдохнули оба княжича и стрелами, перегоняя друг друга, понеслись по полю догонять полк. Охраняющие княжичей всадники, как пришитые, неслись следом, не отставая.
Князя Константина взяли, как и обещано было, его собственные бояре, ездившие перед тем в Москву. Их было двое. Князь растерянно смотрел, как катится мимо, сверкая клинками, московская конница, и еще не понимал, почему его коня держат под уздцы и что за ратники окружают его, отбивая от других. Когда понял и рванулся, было поздно. Князя обезоружили, взяли под руки, он рычал, плевался, стременами увечил бока коня, и тот вставал на дыбы и хрипел, затягивая аркан на своей шее. Но уже подскакивали москвичи, и Константин, яростно глядя на предателей, утих и дал повести своего коня в стан Данилы.
По всему полю вели пленных. Бой утихал. Пешая рать уже возвращалась в стан.
Данил принял рязанского князя в шатре, глядя на него с добродушным лукавством. Князь был высок, прям, с недоуменно возведенными кустистыми бровями и узкою, тронутою волнистым серебром бородой. Он все еще не понимал, как все это совершилось, и все еще не мог поверить, что — пленник Данилы Московского. Сперва Константин даже не хотел разговаривать, но к ночи помягчел и согласился поужинать вместе с Данилой, но и за едой брал мало, пил еще меньше и смотрел прямо перед собой все с тем же недоуменно-сердитым выражением лица и приподнятых, словно удивленных бровей.
Возвращались опять под проливным холодным дождем. Когда подошли к переправе, летела уже снежная крупа, и Ока шла темная, холодная даже на взгляд, так что, глядя на воду, дрожь пробирала.
В захваченной Коломне был оставлен полк с городовым воеводой. Данил был уверен, что уломает-таки князя Константина и заставит по договору отказаться от своих прав на город в пользу Москвы. Пленного князя, воротясь домой, поместили в особном покое, оставя ему несколько своих слуг и присланного из Рязани священника. Охране Данил велел стеречь князя пуще глаз, но не утеснять ничем. Блюда ему посылались со стола Данилы, а зимой князю разрешили даже охотиться.
В Рязани остался сын Константина Романовича, Василий. С ним тоже велись пересылки. Но сын ссылался на отца, а князь Константин, проводивший дни за чтением греческих книг, сердито отвечал Даниле, что по миру Коломны ему не отдаст. Данил и бояр к нему посылал, и сам заходил, глядел с уважением, как князь неторопливо листает писанную греческим уставом книгу (хотелось спросить, что это такое, но — боялся уронить себя), вздыхал, вновь и вновь заводил разговор о Коломне, по Константин упрямо тряс головой, как будто не он был в плену у Данилы и не стояли уже в Коломенском детинце московские ратные люди, и не соглашался ни на какие уступки.
Между тем проходила зима. Заболел князь Иван, и снова неотвратимо возник вопрос о переяславском наследстве.
ГЛАВА 121
Князь Иван, воротясь с Дмитровского снема, занемог. У него ничего не болело, но силы таяли день ото дня. Он перебрался из города в Клещин-городок и остался тут на зиму. Князь почти никого не принимал. Читал. Думал. Было тихо. Только ветер пел свою песню. От печей, облицованных зелеными изразцами, шло приятное тепло. (Топка находилась с той стороны, за стеной, и дым не проникал в горницу князя.) С раннего утра к нему заходили ключник, посольский или дворский с отчетами по хозяйству. Иван слушал, просматривал грамотки, вызывал Федора
— посылал проверить. На дворе старосты божились, кланялись Федору, совали ему в руки «доброхотный принос». Спирались на мужиков. Федор сурово отводил руки.
— Князя грабить не дам! Мужики тебе все собрали, не лукавь. Остатнее завтра довезешь, а не то ратных пошлю. А будешь зорить кого — мало не будет!
Иван иногда изнемогал, беспомощно глядя на своего верного слугу, пытался отречься от хозяйственных забот, говорил:
— Прости им!
— Нельзя, князь, — возражал Федор. — Уважать тя перестанут. Кусок хлеба подари зазря — там и княжесьва не соберешь! Не сирые, не убогие, у кажного от добра лари ломятся, от скота тыны трещат. И мое слово порушишь, мне с има потом вовсе не совладать будет!
Затем Федор вводил очередного посольского или данщика, тот падал на колени, а князь, закусывая губу, чтобы не рассмеяться или не расплакаться, тихо говорил несколько непреклонных слов. Федор подымал просителя на ноги, иногда за шиворот, и уводил, наказывая по дороге:
— И боле князя нашего не тревожь! Он святой! А будешь лукавить — на твое место Никифора пошлю либо Васюка Лапу. Я те села знаю, богатые села-ти! Они и кормы соберут, и тебя обдерут!
И данщик сжимался и назавтра привозил положенное сполна.
Возвращаясь домой, Федор то и дело заставал у Фени то овцу, то несколько кур, гуся, корзину яиц, сыр, а то и связку белки. Сердито выговаривал, чтобы не брали впредь. Дома без сына было непривычно пусто. Федор смотрел, как Феня собирает на стол, придирался к чему-нибудь пустому, начинал грызть жену, ежели день на княжом дворе выдавался особенно тяжелый. Феня визгливо отругивалась. Потом звали Яшу-Ойнаса, Федор умолкал. Два мужика — управитель князя и холоп — молча, истово ели. После еды Федор добрел, а Феня долго еще продолжала дуться на него. Перед сном он обходил хозяйство. Кони стояли вычищенные, двор был чист, Яша не зря ел господский хлеб. По отгульным дням приходили гости. Феня с девкой пекли и стряпали тогда на полдеревни. Когда из Никитского монастыря отправляли обоз в Москву, Федор посылал когда полвоза, когда воз снеди брату, иногда порты, холст, новый зипун — для сына.
Федор понимал, что князь Иван кончается. И что будет с княжеством, с ними со всеми, с его службой, когда это произойдет, не представлял.
Иван, отдохнув от утренних тяжких дел, успокоившись, радовался воротившейся тишине. Брал книгу и уносился мыслью в далекие века и иные земли. Или просто лежал, думал. Выходил на гульбище, глядел на озеро, сидя в кресле покойной жены и, как и она, закутавшись от ветра.
Знакомый вид, заозерные синие дали, далекий Переяславль, монастыри, рыбачьи челны на мягко светящейся воде, далекая песня женок — во все теперь вплеталась тихая горечь расставания с этим миром. Ему хотелось не думать ни о чем, только читать и лежать, но думать надо было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Княжичи, Борис с Александром, подскакали к отцу.
— Батюшка, победа?!
— Кабыть так, — отозвался Данил, с рассеянной легкой улыбкой озрев сыновей.
— А что, могли разбить нас? — спросил, не утерпевши, Борис.
— Да нет, куды! Мало у его рати… Маненько-то заминка вышла. Пополошились, как увидали татар, ну да поправились… А татар-то, татар погнали! Ну, Протасий, храбор! — рассмеялся Данил, покачивая головой. Потом, кивнув на уходящий полк, бросил сыновьям: — Ну, скачите теперь!
— Можно?! — только выдохнули оба княжича и стрелами, перегоняя друг друга, понеслись по полю догонять полк. Охраняющие княжичей всадники, как пришитые, неслись следом, не отставая.
Князя Константина взяли, как и обещано было, его собственные бояре, ездившие перед тем в Москву. Их было двое. Князь растерянно смотрел, как катится мимо, сверкая клинками, московская конница, и еще не понимал, почему его коня держат под уздцы и что за ратники окружают его, отбивая от других. Когда понял и рванулся, было поздно. Князя обезоружили, взяли под руки, он рычал, плевался, стременами увечил бока коня, и тот вставал на дыбы и хрипел, затягивая аркан на своей шее. Но уже подскакивали москвичи, и Константин, яростно глядя на предателей, утих и дал повести своего коня в стан Данилы.
По всему полю вели пленных. Бой утихал. Пешая рать уже возвращалась в стан.
Данил принял рязанского князя в шатре, глядя на него с добродушным лукавством. Князь был высок, прям, с недоуменно возведенными кустистыми бровями и узкою, тронутою волнистым серебром бородой. Он все еще не понимал, как все это совершилось, и все еще не мог поверить, что — пленник Данилы Московского. Сперва Константин даже не хотел разговаривать, но к ночи помягчел и согласился поужинать вместе с Данилой, но и за едой брал мало, пил еще меньше и смотрел прямо перед собой все с тем же недоуменно-сердитым выражением лица и приподнятых, словно удивленных бровей.
Возвращались опять под проливным холодным дождем. Когда подошли к переправе, летела уже снежная крупа, и Ока шла темная, холодная даже на взгляд, так что, глядя на воду, дрожь пробирала.
В захваченной Коломне был оставлен полк с городовым воеводой. Данил был уверен, что уломает-таки князя Константина и заставит по договору отказаться от своих прав на город в пользу Москвы. Пленного князя, воротясь домой, поместили в особном покое, оставя ему несколько своих слуг и присланного из Рязани священника. Охране Данил велел стеречь князя пуще глаз, но не утеснять ничем. Блюда ему посылались со стола Данилы, а зимой князю разрешили даже охотиться.
В Рязани остался сын Константина Романовича, Василий. С ним тоже велись пересылки. Но сын ссылался на отца, а князь Константин, проводивший дни за чтением греческих книг, сердито отвечал Даниле, что по миру Коломны ему не отдаст. Данил и бояр к нему посылал, и сам заходил, глядел с уважением, как князь неторопливо листает писанную греческим уставом книгу (хотелось спросить, что это такое, но — боялся уронить себя), вздыхал, вновь и вновь заводил разговор о Коломне, по Константин упрямо тряс головой, как будто не он был в плену у Данилы и не стояли уже в Коломенском детинце московские ратные люди, и не соглашался ни на какие уступки.
Между тем проходила зима. Заболел князь Иван, и снова неотвратимо возник вопрос о переяславском наследстве.
ГЛАВА 121
Князь Иван, воротясь с Дмитровского снема, занемог. У него ничего не болело, но силы таяли день ото дня. Он перебрался из города в Клещин-городок и остался тут на зиму. Князь почти никого не принимал. Читал. Думал. Было тихо. Только ветер пел свою песню. От печей, облицованных зелеными изразцами, шло приятное тепло. (Топка находилась с той стороны, за стеной, и дым не проникал в горницу князя.) С раннего утра к нему заходили ключник, посольский или дворский с отчетами по хозяйству. Иван слушал, просматривал грамотки, вызывал Федора
— посылал проверить. На дворе старосты божились, кланялись Федору, совали ему в руки «доброхотный принос». Спирались на мужиков. Федор сурово отводил руки.
— Князя грабить не дам! Мужики тебе все собрали, не лукавь. Остатнее завтра довезешь, а не то ратных пошлю. А будешь зорить кого — мало не будет!
Иван иногда изнемогал, беспомощно глядя на своего верного слугу, пытался отречься от хозяйственных забот, говорил:
— Прости им!
— Нельзя, князь, — возражал Федор. — Уважать тя перестанут. Кусок хлеба подари зазря — там и княжесьва не соберешь! Не сирые, не убогие, у кажного от добра лари ломятся, от скота тыны трещат. И мое слово порушишь, мне с има потом вовсе не совладать будет!
Затем Федор вводил очередного посольского или данщика, тот падал на колени, а князь, закусывая губу, чтобы не рассмеяться или не расплакаться, тихо говорил несколько непреклонных слов. Федор подымал просителя на ноги, иногда за шиворот, и уводил, наказывая по дороге:
— И боле князя нашего не тревожь! Он святой! А будешь лукавить — на твое место Никифора пошлю либо Васюка Лапу. Я те села знаю, богатые села-ти! Они и кормы соберут, и тебя обдерут!
И данщик сжимался и назавтра привозил положенное сполна.
Возвращаясь домой, Федор то и дело заставал у Фени то овцу, то несколько кур, гуся, корзину яиц, сыр, а то и связку белки. Сердито выговаривал, чтобы не брали впредь. Дома без сына было непривычно пусто. Федор смотрел, как Феня собирает на стол, придирался к чему-нибудь пустому, начинал грызть жену, ежели день на княжом дворе выдавался особенно тяжелый. Феня визгливо отругивалась. Потом звали Яшу-Ойнаса, Федор умолкал. Два мужика — управитель князя и холоп — молча, истово ели. После еды Федор добрел, а Феня долго еще продолжала дуться на него. Перед сном он обходил хозяйство. Кони стояли вычищенные, двор был чист, Яша не зря ел господский хлеб. По отгульным дням приходили гости. Феня с девкой пекли и стряпали тогда на полдеревни. Когда из Никитского монастыря отправляли обоз в Москву, Федор посылал когда полвоза, когда воз снеди брату, иногда порты, холст, новый зипун — для сына.
Федор понимал, что князь Иван кончается. И что будет с княжеством, с ними со всеми, с его службой, когда это произойдет, не представлял.
Иван, отдохнув от утренних тяжких дел, успокоившись, радовался воротившейся тишине. Брал книгу и уносился мыслью в далекие века и иные земли. Или просто лежал, думал. Выходил на гульбище, глядел на озеро, сидя в кресле покойной жены и, как и она, закутавшись от ветра.
Знакомый вид, заозерные синие дали, далекий Переяславль, монастыри, рыбачьи челны на мягко светящейся воде, далекая песня женок — во все теперь вплеталась тихая горечь расставания с этим миром. Ему хотелось не думать ни о чем, только читать и лежать, но думать надо было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181