И посадили кужель прясть и дите обихаживать. Да.
— И не признала дочка-то?
— А где признать? Семи лет, да двадцать летов прошло, может, тридцать там… А она смотрит, мать-то, а у дочери ейной пальчик был поврежденной с издетства и такая пометочка на груди, и у той так же, у татарки. Вот она и стала говорить, и та признала ее, старушку ту.
— Вот беда!
— Дочка ейная и оказалась. Та уж матери поклонилась в ноги: прости, мол, в моей вины. Дала ей коня, и всего, и казны насыпала, серебра там, золота — у татарина всего уж было! И шубу, и коня самолучшего. Итак та и воротилась на Русь!
— Ну уж, поди, и не так сказывашь! — строго перебила до сих пор молчавшая Вера. — Куды ей воротице, коли ни кола, ни двора, ни семьи, поди уж и с дочерью осталась со своей, в татарах, в проклятой Орды! Сама-то посуди: жалко дочерь, коли уж одна у нее!
Вера, поджав губы, покачала головой и прибавила убежденно:
— Конечно, дочка-то ей и давала всего, а только она ничего не приняла: не поеду я, говорит, на Святую Русь, я с тобой, дитя, не расстануся!
Бабы смолкли, поглядывая на хозяйку.
— Ето ить на песню сложить можно, — задумчиво прибавила доныне молчавшая Олена.
— Твой-то что бает? — спросила Акимиха.
— На зиму поедут, говорят, с князем в Сарай, в прокляту Орду!
Олена, что все шевелила губами, тут вдруг, откачнувшись и полузакрыв глаза, пропела тихонько, неуверенно нащупывая напев:
Не поеду я на Святую Русь, Я с тобой, дитя, не расстануся…
— Не так вытягивашь! — отозвалась Вера и, отложив кужель, повторила на иной голос и громче:
Не поеду я на Святу-у-ю Русь, Я с тобой, дитя, не расста-а-нуся-а!
Она умолкла и смахнула слезу.
— Вот так. Ежели уж песню складывать…
То не шум шумит, то не гам гамит, Злы татарове полон делят.
На полонице доставалася, Доставалася теща зятю.
Как повез тещу зять во дикую степь, Во дикую степь, к молодой жене:
— Уж и вот те, жена, те работница, С Руси русская полоняночка.
Ты заставь ее три дел делати:
Уж как первое дело — бел кужель прясти, А второе-то дело — лебедей пасти, А уж третье-то дело — дитю колыхать.
Уж я ручками бел кужель пряду, Уж я глазками лебедей стерегу, Уж я ножками дите колышу, Качаю дите, прибаюкиваю:
— Ты, баю, баю, мое дитятко, Ты, баю, баю, мое милое!
Ты по батюшке зол татарчоночек, А по матушке ты русеночек, А и мне, старой, ты внучоночек, Как твоя-то мать мне родная дочь, Семи лет она во полон взята.
Как у ней-то есть приметочка:
На белой груди что копеечка.
Мне и бить-то тебя, так в грех будет, А дитей назвать мне — вера не та! — Услыхали ее девки сенные, Прибежали они ко боярыне:
— Государыня, наша матушка!
С Руси русская полоняночка, Она ручками бел кужель прядет, Она глазками лебедей стережет, Она ножками колыбель колыхат, Качает дитя, прибаюкивает:
— Ты, баю, баю, мое дитятко, Ты, баю, баю, мое милое!
Ты по батюшке зол татарчоночек, А по матушке ты русеночек, А и мне, старой, ты внучоночек.
Как твоя-то мать мне родная дочь, Семи лет она во полон взята.
Как у ней-то есть приметочка:
На белой груди что копеечка. — И бежит, шумит, по сеням гремит, Дочка к матери повалилася, Повалилася во резвы ноги:
— Государыня, моя матушка!
Уж и что ж ты мне не сказалася, Ты прости меня во первой вины, Ты бери, бери злата-серебра, Ты бери, бери шубу куньюю, Ты бери коня самолучшего, Ты беги, беги на Святую Русь!
— Не поеду я на Святую Русь!
Я с тобой, дитя, не расстануся…
ГЛАВА 105
На дворе молодые княжичи кололи дрова. Дворовый человек, Мирошка, неодобрительно глядел на потеху (у него самого секиру отобрал младший из княжат).
Юрий вышел, поглядел, щурясь, на братьев:
— Ну, кто со мной на охоту! Али мужицкая работа больше полюби?
Борис, швырнув топор, пошел, оправляя рубаху под кушаком, подхватив летний терлик, брошенный на поленницу. Александр, тот с неохотою оторвался, разгоряченный от дела. Озрясь, воротил секиру Мирохе, улыбнувшись чуть смущенно. Мирон тотчас, наклонясь, стал собирать в костер раскиданные княжичами поленья.
Холопы выводили кровных, упруго сгибающих шеи коней. Скоро ватага комонных с шумом, смехом, шутками, топотом и ржаньем — княжата, сокольники с соколами на кожаных перчатках, загонщики, лучники, — посверкивая узорным шитьем, выехала за ворота, промчавшись прямо к Боровицкому выезду, а на стихшем дворе раздумчиво крякнул топор. То Мирошка, уставя недорубленный княжичем чурбак, из которого только что Борис с трудом вытаскивал, завязив по обух, лезвие секиры, сильным и точным ударом развалил его надвое.
На площадку крыльца вышел Данил. Задумчиво жуя бороду, прислушался к затихающему топоту коней, поглядел на Мирошку, что колол, крякая, разгибаясь и вновь приседая с каждым ударом, прокашлялся. Мирошка поднял голову, скинул шапку, низко поклонился князю. Данил кивнул ему.
— День добер, батюшка-князь!
— День добрый! — Данил, кутаясь в домашнюю ферязь, поднял лицо, втянул крупным носом заречные запахи, подумал, спросил негромко:
— Что, Юрко опеть в девичью бегал?
Мирошка, осклабясь, покивал головой:
— А уж пора жанить молодца, батюшка-князь!
Данил посопел (ишь, застуда привязалась).
— Жанить, жанить… Ты того, работай!
Мирон тотчас склонился и снова начал равномерно ударять секирой. Данил потоптался, поворотился назад, в терем. Растут дети. Не замечаешь, как и растут! А Овдотья опять на сносях. И у Андрея сынок народился. Василиса ему теперь наделат детей!
Он прошел по переходу на гульбище. Посмотрел сверху на скопление хором, клетей, амбаров, переполнявших Кремник. На каменную церковь свою, что лежала в оправе темно-бурых бревенчатых палат, как резная, рыбьего зуба, драгоценность, вынутая из ларца. Ссутулился. Что-то нынче мало стал ходить по торгу да объезжать посад. Оступят — и не пролезешь. А спроси: почто? Князя поглядеть! Не видели дива! Домой бы… В Переяславль, на Клещино… Озеро синее. Он поглядел в Заречье, в луга, Тоже не оторвешь от сердца, самим строено, обихожено. Эвон! Монастырь свой! Терема, села красные, сады — виноградья, стада…
И что тамо у их, поделить не могут! Давеча, сказывали, епископ ростовский Тарасий от князя Константина ударился в бег к Устюгу. Константин ловил епископа, аки татя. Захватили, привели опять на Ростов. Сраму-то! Федор Черный снова ладит Переяславль оттягать или сам Андрей? Как воротился из Орды, неймется ему… Сам же дал Нову Городу волю, а теперича с кого ордынское серебро брать? Не знает! А не с меня, не с Москвы! Надо лишку — из моих рук пущай получат! Досыти зорили тут!
Он топнул ногой, сердито фыркнул, выставив бороду вперед. Потом оглянулся: не видел ли кто? Тяжело вздохнул, понурился. Ордынскому баскаку дары да дары. Ты, мол, новы селы ставишь: боле выходу давай! Откуду новы села?! Тех же мужиков ближе к Москве перевожу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
— И не признала дочка-то?
— А где признать? Семи лет, да двадцать летов прошло, может, тридцать там… А она смотрит, мать-то, а у дочери ейной пальчик был поврежденной с издетства и такая пометочка на груди, и у той так же, у татарки. Вот она и стала говорить, и та признала ее, старушку ту.
— Вот беда!
— Дочка ейная и оказалась. Та уж матери поклонилась в ноги: прости, мол, в моей вины. Дала ей коня, и всего, и казны насыпала, серебра там, золота — у татарина всего уж было! И шубу, и коня самолучшего. Итак та и воротилась на Русь!
— Ну уж, поди, и не так сказывашь! — строго перебила до сих пор молчавшая Вера. — Куды ей воротице, коли ни кола, ни двора, ни семьи, поди уж и с дочерью осталась со своей, в татарах, в проклятой Орды! Сама-то посуди: жалко дочерь, коли уж одна у нее!
Вера, поджав губы, покачала головой и прибавила убежденно:
— Конечно, дочка-то ей и давала всего, а только она ничего не приняла: не поеду я, говорит, на Святую Русь, я с тобой, дитя, не расстануся!
Бабы смолкли, поглядывая на хозяйку.
— Ето ить на песню сложить можно, — задумчиво прибавила доныне молчавшая Олена.
— Твой-то что бает? — спросила Акимиха.
— На зиму поедут, говорят, с князем в Сарай, в прокляту Орду!
Олена, что все шевелила губами, тут вдруг, откачнувшись и полузакрыв глаза, пропела тихонько, неуверенно нащупывая напев:
Не поеду я на Святую Русь, Я с тобой, дитя, не расстануся…
— Не так вытягивашь! — отозвалась Вера и, отложив кужель, повторила на иной голос и громче:
Не поеду я на Святу-у-ю Русь, Я с тобой, дитя, не расста-а-нуся-а!
Она умолкла и смахнула слезу.
— Вот так. Ежели уж песню складывать…
То не шум шумит, то не гам гамит, Злы татарове полон делят.
На полонице доставалася, Доставалася теща зятю.
Как повез тещу зять во дикую степь, Во дикую степь, к молодой жене:
— Уж и вот те, жена, те работница, С Руси русская полоняночка.
Ты заставь ее три дел делати:
Уж как первое дело — бел кужель прясти, А второе-то дело — лебедей пасти, А уж третье-то дело — дитю колыхать.
Уж я ручками бел кужель пряду, Уж я глазками лебедей стерегу, Уж я ножками дите колышу, Качаю дите, прибаюкиваю:
— Ты, баю, баю, мое дитятко, Ты, баю, баю, мое милое!
Ты по батюшке зол татарчоночек, А по матушке ты русеночек, А и мне, старой, ты внучоночек, Как твоя-то мать мне родная дочь, Семи лет она во полон взята.
Как у ней-то есть приметочка:
На белой груди что копеечка.
Мне и бить-то тебя, так в грех будет, А дитей назвать мне — вера не та! — Услыхали ее девки сенные, Прибежали они ко боярыне:
— Государыня, наша матушка!
С Руси русская полоняночка, Она ручками бел кужель прядет, Она глазками лебедей стережет, Она ножками колыбель колыхат, Качает дитя, прибаюкивает:
— Ты, баю, баю, мое дитятко, Ты, баю, баю, мое милое!
Ты по батюшке зол татарчоночек, А по матушке ты русеночек, А и мне, старой, ты внучоночек.
Как твоя-то мать мне родная дочь, Семи лет она во полон взята.
Как у ней-то есть приметочка:
На белой груди что копеечка. — И бежит, шумит, по сеням гремит, Дочка к матери повалилася, Повалилася во резвы ноги:
— Государыня, моя матушка!
Уж и что ж ты мне не сказалася, Ты прости меня во первой вины, Ты бери, бери злата-серебра, Ты бери, бери шубу куньюю, Ты бери коня самолучшего, Ты беги, беги на Святую Русь!
— Не поеду я на Святую Русь!
Я с тобой, дитя, не расстануся…
ГЛАВА 105
На дворе молодые княжичи кололи дрова. Дворовый человек, Мирошка, неодобрительно глядел на потеху (у него самого секиру отобрал младший из княжат).
Юрий вышел, поглядел, щурясь, на братьев:
— Ну, кто со мной на охоту! Али мужицкая работа больше полюби?
Борис, швырнув топор, пошел, оправляя рубаху под кушаком, подхватив летний терлик, брошенный на поленницу. Александр, тот с неохотою оторвался, разгоряченный от дела. Озрясь, воротил секиру Мирохе, улыбнувшись чуть смущенно. Мирон тотчас, наклонясь, стал собирать в костер раскиданные княжичами поленья.
Холопы выводили кровных, упруго сгибающих шеи коней. Скоро ватага комонных с шумом, смехом, шутками, топотом и ржаньем — княжата, сокольники с соколами на кожаных перчатках, загонщики, лучники, — посверкивая узорным шитьем, выехала за ворота, промчавшись прямо к Боровицкому выезду, а на стихшем дворе раздумчиво крякнул топор. То Мирошка, уставя недорубленный княжичем чурбак, из которого только что Борис с трудом вытаскивал, завязив по обух, лезвие секиры, сильным и точным ударом развалил его надвое.
На площадку крыльца вышел Данил. Задумчиво жуя бороду, прислушался к затихающему топоту коней, поглядел на Мирошку, что колол, крякая, разгибаясь и вновь приседая с каждым ударом, прокашлялся. Мирошка поднял голову, скинул шапку, низко поклонился князю. Данил кивнул ему.
— День добер, батюшка-князь!
— День добрый! — Данил, кутаясь в домашнюю ферязь, поднял лицо, втянул крупным носом заречные запахи, подумал, спросил негромко:
— Что, Юрко опеть в девичью бегал?
Мирошка, осклабясь, покивал головой:
— А уж пора жанить молодца, батюшка-князь!
Данил посопел (ишь, застуда привязалась).
— Жанить, жанить… Ты того, работай!
Мирон тотчас склонился и снова начал равномерно ударять секирой. Данил потоптался, поворотился назад, в терем. Растут дети. Не замечаешь, как и растут! А Овдотья опять на сносях. И у Андрея сынок народился. Василиса ему теперь наделат детей!
Он прошел по переходу на гульбище. Посмотрел сверху на скопление хором, клетей, амбаров, переполнявших Кремник. На каменную церковь свою, что лежала в оправе темно-бурых бревенчатых палат, как резная, рыбьего зуба, драгоценность, вынутая из ларца. Ссутулился. Что-то нынче мало стал ходить по торгу да объезжать посад. Оступят — и не пролезешь. А спроси: почто? Князя поглядеть! Не видели дива! Домой бы… В Переяславль, на Клещино… Озеро синее. Он поглядел в Заречье, в луга, Тоже не оторвешь от сердца, самим строено, обихожено. Эвон! Монастырь свой! Терема, села красные, сады — виноградья, стада…
И что тамо у их, поделить не могут! Давеча, сказывали, епископ ростовский Тарасий от князя Константина ударился в бег к Устюгу. Константин ловил епископа, аки татя. Захватили, привели опять на Ростов. Сраму-то! Федор Черный снова ладит Переяславль оттягать или сам Андрей? Как воротился из Орды, неймется ему… Сам же дал Нову Городу волю, а теперича с кого ордынское серебро брать? Не знает! А не с меня, не с Москвы! Надо лишку — из моих рук пущай получат! Досыти зорили тут!
Он топнул ногой, сердито фыркнул, выставив бороду вперед. Потом оглянулся: не видел ли кто? Тяжело вздохнул, понурился. Ордынскому баскаку дары да дары. Ты, мол, новы селы ставишь: боле выходу давай! Откуду новы села?! Тех же мужиков ближе к Москве перевожу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181