Страшно ругаясь, и в самых непристойных выражениях полицейский потребовал сказать, где находится господин де Сад, муж упомянутой истицы. Кто способен описать состояние женщины в столь ужасном положении? Ее глаза видели настоящее варварство, душу одолевал то ужас, то страх. Она понимала, что все происходящее является делом рук ее матери…
Упомянутая истица сказала, что мужа здесь нет. Это послужило сигналом к необузданной развязности. Мужчины разделились на группы. Одна часть охраняла подступы к замку, вторая с оружием в руках обшаривала каждый угол помещения, в любую минуту готовая сломать любое оказанное ей сопротивление. Для этой цели специально подготовили особые приспособления, и одно из них, железный лом, выкованный в Боннье, для взламывания дверей и крушения мебели, можно было увидеть в руках одного из констеблей. Поиск ни к чему не привел, это удвоило их ярость. Кабинет господина де Сада стал последней сценой, где разворачивалось действие. Они хватали и резали фамильные картины. Полицейский адьютант «отличился», взламывая бюро и дверцы шкафов кабинета. Они вытащили все бумаги и письма, которые только смогли найти. По прихоти полицейского адьютанта некоторых из них тут же предали огню. Остальные он забрал, не сказав истице ни слова о их содержании. Он не дал никаких объяснений относительно того, что именно послужило поводом для принятия решения в пользу такого вторжения, являющегося нарушением прав личности, прав человечества в целом, и приносит репутацию господина де Сада в жертву предрассудкам мадам де Монтрей».
Часть отряда, ворвавшаяся в замок, продолжала ночной обыск. Гупиль выхватил из рук Рене-Пелажи бумаги и лаковую позолоченную миниатюру. «Не было такого ругательства, которое не прозвучало бы в адрес маркиза де Сада». Некоторые из них признавали, что явились туда только для того, чтобы по приказу мадам де Монтрей привести в исполнение смертный приговор. Каждый из них должен был «выпустить в него по три пули и доставить ей тело».
По признанию Рене-Пелажи, существовала опасность выступления жителей Ла-Косты против солдат в защиту своего господина. То и дело в поднятом шуме раздавались крики: «Его поймали! Негодяй у нас в руках!» Но этого не случилось. Самого Сада нигде не нашли. Хотя полиция была уверена, что, раз маркиза находилась в замке, значит, и ее муж присутствует где-то поблизости, но обнаружить его не удалось. Наконец полицейский отряд оседлал лошадей, адьютант занял место в карете, и все они покинули пределы замка. Но на другой день они оставались еще в деревне. Только спустя сутки преследователи вернулись в Апт. Так закончился один из многочисленных безуспешных походов в поисках беглеца. Адвокат Гофриди получил от Рене-Пелажи написанную впопыхах записку. Ему вменялось в обязанность предупредить Сада о произошедшем и призвать его быть осторожным.
После этого фиаско, 25 марта, герцог де ла Вриер от имени короля обратился к генерал-губернатору Прованса с рекомендацией прекратить бесполезные попытки разыскать маркиза в замке Ла-Коста, а лучше бы устроить для него западню где-нибудь в окрестностях шато, когда он будет меньше всего этого ожидать. 12 апреля генерал-губернатор дал ответ, в котором пообещал подключить к работе своих шпионов, однако пессимистично добавил: «В районе Ла-Косты Сада, по-видимому, нет».
Случилось же так, что маркиз, никем не замеченный, вернулся в замок, где тихо прожил с женой и Анн-Проспер весь июнь и начало июля 1774 года. Отсутствие энтузиазма со стороны властей объясняется, вероятно, тем, что театром семейных военных действий на сей раз стал Париж, куда 14 июля Рене-Пелажи вернулась с сестрой, чтобы попытаться уговорить мадам де Монтрей отозвать приказ об аресте мужа. По-видимому, в ее отсутствие Сад ездил в Бордо, где в театре ставили одну из его пьес. Оттуда он отправился в Испанию, чтобы предпринять путешествие в Кадис. В ноябре он и Рене-Пелажи вновь мирно проживали в Ла-Косте. Негласный договор о перемирии существовал между преследователями и их жертвой до тех пор, пока Сад вел тихую, спокойную жизнь в своем уединенном замке. Спокойствие ничем не омрачалось на протяжении всех зимних месяцев. В письме из Парижа от 3 сентября жена настоятельно просила маркиза оставаться в Ла-Косте или Мазане. «Если он не последует моему совету, покажите ему это письмо». Lettre de cachet, согласно которому он мог быть задержан королевскими властями, все еще действовал. Но это была техническая сторона дела. Чтобы аннулировать приказ короля о его аресте, следовало сначала отменить выдвинутые против него в Марселе обвинения.
Саду время от времени нравилось играть роль помещика среди своих селян, даже если при этом ему приходилось поступать нехарактерным для него способом. В декабре 1774 года он сообщил Гофриди о своем запрете бродячим актерам играть в его деревне спектакль и даже велел порвать их афиши. Они собирались показать комедию, которую Сад считал непристойной, «Муж-рогоносец: побитый, но счастливый» Такое представление, как благочестиво заметил маркиз, оскорбляет религиозные чувства.
1774 год близился к завершению, и жизнь в Ла-Косте оставалась окутана атмосферой таинственности и подозрительности. В декабре Сад пригласил Гофриди на обед, уточнив, что еду подадут в три часа пополудни, что было на два-три часа раньше обычного времени трапезы в восемнадцатом веке. Хозяин объяснил это изменение следующим образом:
«Этой зимой по тысяче причин мы решили видеться с минимальным количеством людей. В результате, я провожу вечера в кабинете, мадам и иже с ней до вечерней поры обитают в соседней комнате. Это означает, что с наступлением ночи шато запирается, гасится свет, еда не готовится и даже не подается. По этой причине мы не укладываемся в обычное обеденное время, что причиняет нам ряд прочих неудобств».
Кабинет Сада располагался на цокольном этаже замка. Его окна в наружной стене выходили на юго-восток и смотрели в сторону Люберонской гряды. Несколько большую по размеру комнату рядом с ним вместе со своими дамами занимала Рене-Пелажи. В ночное время порядок размещения обитателей замка на первом этаже отличался некоторыми особенностями. Летняя спальня маркиза с гостиной занимала северо-восточный бастион, отвесно возвышавшийся над деревенскими крышами. Комнаты Рене-Пелажи и детей располагались с другой стороны здания, над внутренним двором. Рядом с Садом соседствовала молодая горничная жены. В доме Анн-Мари Мейфер знали под именем «Готон». У хозяина имелась также и зимняя спальня, устроенная в помещении в конце коридора — следовательно, еще дальше от семьи.
Если Гофриди наивно полагал, что зимний распорядок дня в Ла-Косте свидетельствовал о наступивших в жизни Сада переменах, то он глубоко ошибался, доказательством чему стали события зимних ночей, получившие огласку весной 1775 года и вызвавшие полнейший шок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Упомянутая истица сказала, что мужа здесь нет. Это послужило сигналом к необузданной развязности. Мужчины разделились на группы. Одна часть охраняла подступы к замку, вторая с оружием в руках обшаривала каждый угол помещения, в любую минуту готовая сломать любое оказанное ей сопротивление. Для этой цели специально подготовили особые приспособления, и одно из них, железный лом, выкованный в Боннье, для взламывания дверей и крушения мебели, можно было увидеть в руках одного из констеблей. Поиск ни к чему не привел, это удвоило их ярость. Кабинет господина де Сада стал последней сценой, где разворачивалось действие. Они хватали и резали фамильные картины. Полицейский адьютант «отличился», взламывая бюро и дверцы шкафов кабинета. Они вытащили все бумаги и письма, которые только смогли найти. По прихоти полицейского адьютанта некоторых из них тут же предали огню. Остальные он забрал, не сказав истице ни слова о их содержании. Он не дал никаких объяснений относительно того, что именно послужило поводом для принятия решения в пользу такого вторжения, являющегося нарушением прав личности, прав человечества в целом, и приносит репутацию господина де Сада в жертву предрассудкам мадам де Монтрей».
Часть отряда, ворвавшаяся в замок, продолжала ночной обыск. Гупиль выхватил из рук Рене-Пелажи бумаги и лаковую позолоченную миниатюру. «Не было такого ругательства, которое не прозвучало бы в адрес маркиза де Сада». Некоторые из них признавали, что явились туда только для того, чтобы по приказу мадам де Монтрей привести в исполнение смертный приговор. Каждый из них должен был «выпустить в него по три пули и доставить ей тело».
По признанию Рене-Пелажи, существовала опасность выступления жителей Ла-Косты против солдат в защиту своего господина. То и дело в поднятом шуме раздавались крики: «Его поймали! Негодяй у нас в руках!» Но этого не случилось. Самого Сада нигде не нашли. Хотя полиция была уверена, что, раз маркиза находилась в замке, значит, и ее муж присутствует где-то поблизости, но обнаружить его не удалось. Наконец полицейский отряд оседлал лошадей, адьютант занял место в карете, и все они покинули пределы замка. Но на другой день они оставались еще в деревне. Только спустя сутки преследователи вернулись в Апт. Так закончился один из многочисленных безуспешных походов в поисках беглеца. Адвокат Гофриди получил от Рене-Пелажи написанную впопыхах записку. Ему вменялось в обязанность предупредить Сада о произошедшем и призвать его быть осторожным.
После этого фиаско, 25 марта, герцог де ла Вриер от имени короля обратился к генерал-губернатору Прованса с рекомендацией прекратить бесполезные попытки разыскать маркиза в замке Ла-Коста, а лучше бы устроить для него западню где-нибудь в окрестностях шато, когда он будет меньше всего этого ожидать. 12 апреля генерал-губернатор дал ответ, в котором пообещал подключить к работе своих шпионов, однако пессимистично добавил: «В районе Ла-Косты Сада, по-видимому, нет».
Случилось же так, что маркиз, никем не замеченный, вернулся в замок, где тихо прожил с женой и Анн-Проспер весь июнь и начало июля 1774 года. Отсутствие энтузиазма со стороны властей объясняется, вероятно, тем, что театром семейных военных действий на сей раз стал Париж, куда 14 июля Рене-Пелажи вернулась с сестрой, чтобы попытаться уговорить мадам де Монтрей отозвать приказ об аресте мужа. По-видимому, в ее отсутствие Сад ездил в Бордо, где в театре ставили одну из его пьес. Оттуда он отправился в Испанию, чтобы предпринять путешествие в Кадис. В ноябре он и Рене-Пелажи вновь мирно проживали в Ла-Косте. Негласный договор о перемирии существовал между преследователями и их жертвой до тех пор, пока Сад вел тихую, спокойную жизнь в своем уединенном замке. Спокойствие ничем не омрачалось на протяжении всех зимних месяцев. В письме из Парижа от 3 сентября жена настоятельно просила маркиза оставаться в Ла-Косте или Мазане. «Если он не последует моему совету, покажите ему это письмо». Lettre de cachet, согласно которому он мог быть задержан королевскими властями, все еще действовал. Но это была техническая сторона дела. Чтобы аннулировать приказ короля о его аресте, следовало сначала отменить выдвинутые против него в Марселе обвинения.
Саду время от времени нравилось играть роль помещика среди своих селян, даже если при этом ему приходилось поступать нехарактерным для него способом. В декабре 1774 года он сообщил Гофриди о своем запрете бродячим актерам играть в его деревне спектакль и даже велел порвать их афиши. Они собирались показать комедию, которую Сад считал непристойной, «Муж-рогоносец: побитый, но счастливый» Такое представление, как благочестиво заметил маркиз, оскорбляет религиозные чувства.
1774 год близился к завершению, и жизнь в Ла-Косте оставалась окутана атмосферой таинственности и подозрительности. В декабре Сад пригласил Гофриди на обед, уточнив, что еду подадут в три часа пополудни, что было на два-три часа раньше обычного времени трапезы в восемнадцатом веке. Хозяин объяснил это изменение следующим образом:
«Этой зимой по тысяче причин мы решили видеться с минимальным количеством людей. В результате, я провожу вечера в кабинете, мадам и иже с ней до вечерней поры обитают в соседней комнате. Это означает, что с наступлением ночи шато запирается, гасится свет, еда не готовится и даже не подается. По этой причине мы не укладываемся в обычное обеденное время, что причиняет нам ряд прочих неудобств».
Кабинет Сада располагался на цокольном этаже замка. Его окна в наружной стене выходили на юго-восток и смотрели в сторону Люберонской гряды. Несколько большую по размеру комнату рядом с ним вместе со своими дамами занимала Рене-Пелажи. В ночное время порядок размещения обитателей замка на первом этаже отличался некоторыми особенностями. Летняя спальня маркиза с гостиной занимала северо-восточный бастион, отвесно возвышавшийся над деревенскими крышами. Комнаты Рене-Пелажи и детей располагались с другой стороны здания, над внутренним двором. Рядом с Садом соседствовала молодая горничная жены. В доме Анн-Мари Мейфер знали под именем «Готон». У хозяина имелась также и зимняя спальня, устроенная в помещении в конце коридора — следовательно, еще дальше от семьи.
Если Гофриди наивно полагал, что зимний распорядок дня в Ла-Косте свидетельствовал о наступивших в жизни Сада переменах, то он глубоко ошибался, доказательством чему стали события зимних ночей, получившие огласку весной 1775 года и вызвавшие полнейший шок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114