Маркиза содержали в одиночной камере с двумя крошечными окнами, забранными толстыми решетками. От внешнего мира его отделяло девятнадцать железных дверей. Иногда де Сада выводили на прогулку во двор, окруженный высокими стенами, величиной в двенадцать квадратных ярдов. Ему казалось, его вообще могли бы не трогать, если бы не необходимость обыскивать камеру в поисках обличительных писем или признаков готовящегося побега. Начальник Венсеннской тюрьмы не забыл, что Сад когда-то сбежал из крепости Миолана. В большой сторожевой башне тщательно соблюдались правила. Здесь почти не разговаривали и запрещали все посторонние разговоры. Начальник Венсенна гордился тем, что его тюрьма «прославилась» под именем «Дом молчания».
Одиночное заключение Сада в течение дня не нарушалось, если не считать коротких периодов времени, когда разносили еду. Все остальное время он сидел в одиночестве и глотал слезы жалости к самому себе. Вскоре им на смену пришли взрывы истеричного гнева и безысходного отчаяния. Маркиз продолжал писать жене и мадам де Монтрей. В них обвинения перемежались с беспросветностью. Наконец Рене-Пелажи позволили ответить ему, хотя ее послания должны были просматриваться тюремщиками. Позже пара нашла простые способы кодировать содержание своих писем, а также пользоваться невидимыми чернилами.
Семья Монтрей пыталась умиротворить его, проявляя при этом странную смесь двуличия и заботы. Они вместе с Рене-Пелажи прикладывали все возможности, чтобы добиться разрешения судебного пересмотра дела и аннулирования смертного приговора 1772 года. В случае удаче арест по марсельскому делу ему уже не грозил бы. Но для этого мадам де Монтрей предложила крайне опасный вариант. Основанием для отмены смертного приговора мог бы стать тот факт, что суд не учел психическое состояние Сада. Следовало доказать, что он находился не в своем уме. Удивительно, но Сад, по непонятной причине, принял ее предложение. Он с готовностью согласился обсудить план его апелляции. Маркиз продолжал настаивать на том, что девушки в Марселе не могли быть невинными жертвами. Все они являлись опытными проститутками, хорошо были осведомлены о шпанских мушках и добровольно брали предложенную Садом карамель. Заниматься содомией он не предлагал ни одной, к тому же, никто из них его в этом не обвинял. В конце концов, маркиз брался доказать, что недомогание Маргариты Кост скорее связано с употреблением снадобий уличных знахарок и не имеет никакого отношения к конфетам, предложенным им.
Представленных Садом фактов оказалось более чем достаточно для доказательства его невиновности в болезни девушки. Кроме того, это полностью согласовывалось с данными химического анализа. Но маркиз не мог реабилитировать себя в отношении содомии с Марианной Лаверн и, возможно, Латуром. Несмотря на его энтузиазм, ни одно из «новых» доказательств не возымело такого действия, как меры, принятые мадам де Монтрей накануне слушания апелляции. Она позаботилась о том, чтобы Гофриди проинструктировал девиц, дабы к моменту рассмотрения апелляции никаких показаний против ее зятя не существовало. Итак, согласно их свидетельствам, никакого скандала в Марселе в июне 1772 года не было.
Как заметила мадам де Монтрей в апреле 1778 года, не так-то просто отделаться от обвинений в содомии и отравлении. «То, что следует принять в отношении замешанных в дело девиц, имеет весьма деликатный характер и должно проводиться согласованно с теми, кто в переговорах является главными действующими лицами — или в согласии с советом, тайно данным присяжными с тем, чтобы в целости и невредимости доставить судно в гавань. Во главе полиции Экса стоят два человека, которые могут оказать большую услугу, когда в них возникнет потребность». Независимо от законности своих действий, Монтрей не жалели теперь ни денег, ни времени и делали все возможное, чтобы показания работали на них. Как мадам де Монтрей правдиво писала 14 апреля 1778 года: «Дело может иметь слишком серьезные последствия, дабы рисковать в нем».
Даже старший дядюшка Сада, приор тулузский и глава Ордена святого Иоанна Иерусалимского, внес свою лепту, высказав суду свое мнение. «Семья, как только смогла, наказала распутника, — сказал он им 28 июня. — Он больше не побеспокоит общество. Король и правительство приняли участие в делах, необходимых для сохранения чести семейства, которая никогда не давала повода для упрека. Надеюсь, и вы сполна порадеете за это». Скорее всего, Сад не видел копии этого письма, поскольку обещание, что он больше не побеспокоит общество, едва ли ободрило бы его.
Маркизу, томившемуся в нетерпеливом ожидании в Венсенне, вся эта процедура подготовки апелляции казалась немыслимо растянутой. После шести месяцев тюремного заключения он все еще тешил себя мыслью о разборе жалобы в его пользу, за чем последует его освобождение. Наконец 27 мая 1778 года, несмотря на пятилетний срок, прошедший с момента суда, король позволил Саду подать апелляцию.
В июне, когда маркиза в компании уже знакомого ему инспектора Луи Марэ препроводили в Экс-ан-Прованс, он все еще оставался узником. Заключенный в сопровождении охраны прибыл в Экс золотым прованским вечером, 20 июня. Свет свободы, забрезживший Саду в таком месте после полутора лет заточения во мраке Венсенна, вселял в душу надежду.
Во время слушания дела он содержался в тюрьме Экса, получив при этом доступ к заключенным женского пола. 22 июня высокий суд Экса провозгласил начало рассмотрение дела де Сада. Через восемь дней адвокат защиты, Жозеф-Жером-Симеон, от его имени зачитал прошение о помиловании. Суд постановил, что приговор 1772 года должен быть аннулирован, а свидетели заслушаны заново. На другой день, 7 июля, маркиз и свидетели предстали перед судом, где давали показания и подвергались допросу. 14 июля было вынесено решение признать Сада виновным в причинении оскорбления физическим действием и совершении развратных действий. Приговором суда за недостойное поведение на него налагалось взыскание и на три года запрещался въезд в Марсель. Кроме того, маркиза оштрафовали на пятьдесят ливров для оплаты издержек судебно-исправительных учреждений. Человеку, который шестнадцать месяцев провел в мрачной башне Венсенна, это, должно быть, показалось избавлением от смерти. До завершения формальностей Сада доставили в тюрьму Экса.
Когда к нему снова явился инспектор Марэ, маркиз уже приготовился выйти из тюрьмы свободным человеком. Ему сообщили, что, согласно решению суда, прежний приказ о его аресте отменен. А потом, к величайшей досаде Сада, Марэ сказал ему о карете, которая должна доставить узника и его сопровождение в Венсенн. Приказ 1772 года был отменен, и честь семьи восстановлена, но lettre de cachet, послуживший причиной заточения Сада в тюрьму, все еще действовал и никакого отношения к судебному разбирательству в Эксе не имел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114