Ему улыбались, как старому знакомому. Подошел, вытирая руки о паклю, инженер-механик плавбазы Бегун.
— Чем могу служить? — спросил он не очень приветливо.
— Нужна горячая вода.
— Башилов, дай пар в душевую машинного отделения…
— Не годится, — сказал Митя.
— Надо подать в лазарет?
— Обязательно.
— Ведрами натаскаем.
— Это уж лучше.
— Товарищ старший инженер-лейтенант, разрешите, — сказал тонким голосом самый юный и чумазый из «духов».
— Ну, ну, Мамкин?
— А что, ежели воду согреть здесь, а подать в нос по магистрали? Под давлением.
— Молодец, салага, — сказал Бегун. — Позовите-ка сюда старшину трюмных.
— Левчука к командиру БЧ-5!
Побежали за старшиной. Старшина явился встревоженный. Это был толстяк — явление по блокадным временам редкое.
— Мамкин, повтори, — сказал Бегун.
Мамкин повторил. Старшина выслушал его молча и не выразил ни восторга, ни порицания.
— Тьфу ты, идол! — не выдержал кто-то. — Ну что глазами хлопаешь?
— Соображаю, — сказал старшина обиженно.
— Давай побыстрей проворачивай.
— Быстрей не получается…
— Что, смазка загустела?
Старшина отмахнулся. Соображал он примерно минуту, выяснилось, что минута — это много времени. Наконец спросил:
— Когда надо?
— Через двадцать минут.
Старшина подумал еще.
— Сделаем.
У Мити отлегло от сердца.
— Что тебе еще надо, лейтенант? — спросил Бегун. — Говори сразу.
— Нормальный вольтаж.
— Большой генератор запускать не буду. Ладно, не расстраивайся, — сказал он мягче, увидев, что Туровцев пошел пятнами. — Пойдем потолкуем с электриками.
В генераторной было тихо, полутемно и прохладно, как в церкви. Цветные контрольные лампочки бросали лампадные блики. Укрытый брезентом большой генератор походил на огромное толстокожее животное, погруженное в глубокую спячку. Зато находившийся тут же маленький движок выбивался из сил, он шелестел и шаркал латаным ремнем, то сердито искрил, то принимался петь — ему было явно не под силу напитать энергией огромную «Онегу».
Стоявший у распределительного щита дежурный электрик обернулся. Худое веснушчатое лицо краснофлотца показалось Мите чем-то знакомым.
— Вот что, Деменков, — сказал Бегун. — Нужно дать в лазарет нормальный вольтаж.
Деменков кивнул: понимаю.
— Надолго вам? — спросил он Туровцева.
Митя почесал в затылке. Об этом он не думал.
— Ну, не меньше чем на час, — ответил он не слишком уверенно.
— Часа три, самое малое, — сказал Бегун.
Деменков посмотрел на щит, потом на Бегуна.
— Много отключений будет, товарищ командир. Добро?
— Добро! — сказал Бегун. — Маневрируй.
Митя уже собирался уходить. Вдруг электрик спросил:
— Не узнаете меня, товарищ лейтенант?
— Н-нет, — сказал Митя рассеянно.
— Деменков, с лодки Стремянного.
Митя ахнул. Деменков с лодки Стремянного! С этим Деменковым у Мити было связаны не слишком приятные воспоминания. Как-то в Рижском заливе лодку потрепал весенний шторм, и с непривычки Митя сильно укачался. Деменков ходил за ним, как нянька, и Мите казалось, что он никогда не забудет склонявшееся над койкой доброе веснушчатое лицо. И вот забыл, хотя не прошло и года. Впрочем, это было до войны. А все, что было до войны, кажется теперь происходившим в другом веке.
— Вы здорово похудели с тех пор, Деменков, — виновато сказал Митя, протягивая руку электрику.
— А вы вроде мало изменились. Я вас сразу признал.
«Странное дело, — думал Митя, взбираясь по железной лесенке, а затем шагая по узенькой галерее, опоясывавшей машинное отделение. — Забыл Деменкова. А Митрохина помню. Что за дурацкое устройство мозгов?»
…«Вообще человеческий мозг — очень несовершенный механизм. Ну вот и заврались, сэр… Вы что, знаете более совершенный? Все ваши навигационные приборы, все самые умные машины, вроде тех, что управляют артиллерийской наводкой на больших кораблях, во сто крат примитивнее самой заурядной человеческой башки. Дело совсем не в этом. Самый точный прибор будет врать, если им не умеют пользоваться. То же самое относится и к мозгу, недаром говорят: умная голова, да дураку досталась. Я, положим, не дурак, но, если говорить откровенно, совсем не умею мыслить. Примеры? Пожалуйста. Еще недавно я был убежден, что „Онега“ — отвратительная посудина и все люди на „Онеге“, за исключением Божко, неприятные и малоинтересные люди. Сейчас мне уже кажется, что „Онега“ — лучший из надводных кораблей, на котором (если исключить Божко) служат сплошь прекрасные люди. Спрашивается — где истина?»
Проблема кислорода была решена походя. Командир базы был с Туровцевым предупредителен и при нем отдал распоряжение доставить баллон.
В коридоре правого борта Митю настиг Саша Веретенников и силой втащил к себе в каюту.
— Хирурга достал? — осведомился он тоном заговорщика. — Кого, Холщевникова? Молодец. Флакон не лекарь, а задница. Я бы его к себе на милю не подпустил.
— Флакон? — переспросил Митя. Его мысль не поспевала за темпом, в котором жил Саша. — Какой флакон?
— Божко. Туго соображаешь, старпом. Позднее зажигание. Ты приглядись к нему: типичный флакон из-под духов. Башка как стеклянная пробка. Духами пахнет, а внутри пустой. — Он захохотал, но сразу оборвал смех и нахмурился. — Как Васькины дела? Выживет?
— Не знаю.
— Выживет, — заявил Саша безапелляционно. — Вот попомни мое слово.
— Откуда ты знаешь? — удивился Митя.
— Знаю, не спорь. А вот у тебя, мил друг, вид такой, как будто ты сейчас брякнешься в обморок. А ну сядь! — Он подставил раскладной табурет и заставил Митю сесть. — Теперь скажи: у вас на лодке много повреждений?
— Не знаю.
— Что ты за старпом такой — ничего не знаешь? Ваську жалко. И за Виктора я тоже переживаю. Виктор мировой мужик, умница. Теперь хлебнет горя.
Митя насторожился.
— Это за что же?
— А вот — зачем от базы отошел.
— Правильно сделал.
— И я считаю — правильно, а получилось нехорошо.
— Случайность…
— Вот именно. Частный случай закономерности, выражаясь языком философии. А по-нашему — «чепе».
— Ни черта, — сказал Туровцев, начиная тревожиться. — С комдивом же согласовано…
— Ты чудила, ей-богу. Ясно, под суд его никто не отдаст. Но помнить — будут. А что согласовано — это не спасает. Еще хуже.
— Почему?
— Потому что комдив теперь вдвойне озлится: дескать, мало того, что сам влип, так еще и меня, собака, втравил.
— Но послушай, где же логика?..
— Вот и говори с ним! Если б люди всегда поступали согласно логике, коммунизм наступил бы еще в первой половине прошлого века.
— Как это так?
— Точно. Сразу после опубликования коммунистического манифеста.
С Сашкой было невозможно спорить.
— Комдив Горбунова не даст в обиду, — сказал Митя.
— Будем надеяться. Однако дружба дружбой…
— Комдив — хороший мужик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
— Чем могу служить? — спросил он не очень приветливо.
— Нужна горячая вода.
— Башилов, дай пар в душевую машинного отделения…
— Не годится, — сказал Митя.
— Надо подать в лазарет?
— Обязательно.
— Ведрами натаскаем.
— Это уж лучше.
— Товарищ старший инженер-лейтенант, разрешите, — сказал тонким голосом самый юный и чумазый из «духов».
— Ну, ну, Мамкин?
— А что, ежели воду согреть здесь, а подать в нос по магистрали? Под давлением.
— Молодец, салага, — сказал Бегун. — Позовите-ка сюда старшину трюмных.
— Левчука к командиру БЧ-5!
Побежали за старшиной. Старшина явился встревоженный. Это был толстяк — явление по блокадным временам редкое.
— Мамкин, повтори, — сказал Бегун.
Мамкин повторил. Старшина выслушал его молча и не выразил ни восторга, ни порицания.
— Тьфу ты, идол! — не выдержал кто-то. — Ну что глазами хлопаешь?
— Соображаю, — сказал старшина обиженно.
— Давай побыстрей проворачивай.
— Быстрей не получается…
— Что, смазка загустела?
Старшина отмахнулся. Соображал он примерно минуту, выяснилось, что минута — это много времени. Наконец спросил:
— Когда надо?
— Через двадцать минут.
Старшина подумал еще.
— Сделаем.
У Мити отлегло от сердца.
— Что тебе еще надо, лейтенант? — спросил Бегун. — Говори сразу.
— Нормальный вольтаж.
— Большой генератор запускать не буду. Ладно, не расстраивайся, — сказал он мягче, увидев, что Туровцев пошел пятнами. — Пойдем потолкуем с электриками.
В генераторной было тихо, полутемно и прохладно, как в церкви. Цветные контрольные лампочки бросали лампадные блики. Укрытый брезентом большой генератор походил на огромное толстокожее животное, погруженное в глубокую спячку. Зато находившийся тут же маленький движок выбивался из сил, он шелестел и шаркал латаным ремнем, то сердито искрил, то принимался петь — ему было явно не под силу напитать энергией огромную «Онегу».
Стоявший у распределительного щита дежурный электрик обернулся. Худое веснушчатое лицо краснофлотца показалось Мите чем-то знакомым.
— Вот что, Деменков, — сказал Бегун. — Нужно дать в лазарет нормальный вольтаж.
Деменков кивнул: понимаю.
— Надолго вам? — спросил он Туровцева.
Митя почесал в затылке. Об этом он не думал.
— Ну, не меньше чем на час, — ответил он не слишком уверенно.
— Часа три, самое малое, — сказал Бегун.
Деменков посмотрел на щит, потом на Бегуна.
— Много отключений будет, товарищ командир. Добро?
— Добро! — сказал Бегун. — Маневрируй.
Митя уже собирался уходить. Вдруг электрик спросил:
— Не узнаете меня, товарищ лейтенант?
— Н-нет, — сказал Митя рассеянно.
— Деменков, с лодки Стремянного.
Митя ахнул. Деменков с лодки Стремянного! С этим Деменковым у Мити было связаны не слишком приятные воспоминания. Как-то в Рижском заливе лодку потрепал весенний шторм, и с непривычки Митя сильно укачался. Деменков ходил за ним, как нянька, и Мите казалось, что он никогда не забудет склонявшееся над койкой доброе веснушчатое лицо. И вот забыл, хотя не прошло и года. Впрочем, это было до войны. А все, что было до войны, кажется теперь происходившим в другом веке.
— Вы здорово похудели с тех пор, Деменков, — виновато сказал Митя, протягивая руку электрику.
— А вы вроде мало изменились. Я вас сразу признал.
«Странное дело, — думал Митя, взбираясь по железной лесенке, а затем шагая по узенькой галерее, опоясывавшей машинное отделение. — Забыл Деменкова. А Митрохина помню. Что за дурацкое устройство мозгов?»
…«Вообще человеческий мозг — очень несовершенный механизм. Ну вот и заврались, сэр… Вы что, знаете более совершенный? Все ваши навигационные приборы, все самые умные машины, вроде тех, что управляют артиллерийской наводкой на больших кораблях, во сто крат примитивнее самой заурядной человеческой башки. Дело совсем не в этом. Самый точный прибор будет врать, если им не умеют пользоваться. То же самое относится и к мозгу, недаром говорят: умная голова, да дураку досталась. Я, положим, не дурак, но, если говорить откровенно, совсем не умею мыслить. Примеры? Пожалуйста. Еще недавно я был убежден, что „Онега“ — отвратительная посудина и все люди на „Онеге“, за исключением Божко, неприятные и малоинтересные люди. Сейчас мне уже кажется, что „Онега“ — лучший из надводных кораблей, на котором (если исключить Божко) служат сплошь прекрасные люди. Спрашивается — где истина?»
Проблема кислорода была решена походя. Командир базы был с Туровцевым предупредителен и при нем отдал распоряжение доставить баллон.
В коридоре правого борта Митю настиг Саша Веретенников и силой втащил к себе в каюту.
— Хирурга достал? — осведомился он тоном заговорщика. — Кого, Холщевникова? Молодец. Флакон не лекарь, а задница. Я бы его к себе на милю не подпустил.
— Флакон? — переспросил Митя. Его мысль не поспевала за темпом, в котором жил Саша. — Какой флакон?
— Божко. Туго соображаешь, старпом. Позднее зажигание. Ты приглядись к нему: типичный флакон из-под духов. Башка как стеклянная пробка. Духами пахнет, а внутри пустой. — Он захохотал, но сразу оборвал смех и нахмурился. — Как Васькины дела? Выживет?
— Не знаю.
— Выживет, — заявил Саша безапелляционно. — Вот попомни мое слово.
— Откуда ты знаешь? — удивился Митя.
— Знаю, не спорь. А вот у тебя, мил друг, вид такой, как будто ты сейчас брякнешься в обморок. А ну сядь! — Он подставил раскладной табурет и заставил Митю сесть. — Теперь скажи: у вас на лодке много повреждений?
— Не знаю.
— Что ты за старпом такой — ничего не знаешь? Ваську жалко. И за Виктора я тоже переживаю. Виктор мировой мужик, умница. Теперь хлебнет горя.
Митя насторожился.
— Это за что же?
— А вот — зачем от базы отошел.
— Правильно сделал.
— И я считаю — правильно, а получилось нехорошо.
— Случайность…
— Вот именно. Частный случай закономерности, выражаясь языком философии. А по-нашему — «чепе».
— Ни черта, — сказал Туровцев, начиная тревожиться. — С комдивом же согласовано…
— Ты чудила, ей-богу. Ясно, под суд его никто не отдаст. Но помнить — будут. А что согласовано — это не спасает. Еще хуже.
— Почему?
— Потому что комдив теперь вдвойне озлится: дескать, мало того, что сам влип, так еще и меня, собака, втравил.
— Но послушай, где же логика?..
— Вот и говори с ним! Если б люди всегда поступали согласно логике, коммунизм наступил бы еще в первой половине прошлого века.
— Как это так?
— Точно. Сразу после опубликования коммунистического манифеста.
С Сашкой было невозможно спорить.
— Комдив Горбунова не даст в обиду, — сказал Митя.
— Будем надеяться. Однако дружба дружбой…
— Комдив — хороший мужик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152