Вижу я, что товарищ командир не замышляет ничего плохого.
Девчина расплакалась, закрыла лицо руками и выскочила в сени.
Спустя несколько минут в хату нерешительно вошел молодой человек в полной военной форме, только без петлиц и знаков различия. С ним вернулась и девчина, стала у порога, с мольбой посмотрела на Андрея. Военный козырнул, всмотрелся в Андрея и вдруг обрадованно протянул ему руку.
– Лёдя! – крикнул он девчине. – Поди сюда, чудачка! Мы с этим товарищем хорошие знакомые!..
В глазах девчины сквозь слезы вспыхнула незамутненная, почти детская радость.
– Вы Сокольный? – спросил военный. – Вот неожиданность! Ну, как ваше здоровье, как наш взвод, чем все там кончилось? Как выбрались оттуда?..
Андрей почему-то не очень удивился, встретив тут Геньку Мухова, своего бывшего командира взвода, хотя и не ожидал этой встречи. На вопросы его отвечал коротко, сдержанно. Сам пока не спрашивал ни о чем.
– Вот где довелось повстречаться, – вздохнул Тенька, изображая улыбку на свежих губах. – Это ваш боец сегодня тут ночевал?
– Мой, – сухо ответил Андрей.
– Дисциплинированный! – заметил Генька. – Как ни старался я что-нибудь выведать, ни словом не обмолвился.
Он кивнул женщинам, и те послушно вышли в сени, а потом, наверное, в ту хатенку иль каморку утепленную, откуда только что явился их примак.
– Знаете, – продолжал бывший командир взвода, – забросила меня судьба сюда после окружения, сижу, как на северном полюсе… И ничегошеньки, честно говоря, не знаю… Слышал от старика, что партизанский отряд временно дислоцируется неподалеку, хотел пойти посмотреть, да передумал: а вдруг это провокация немецкая. И сижу, жду: неужто не станет фронт, не соберутся наши с силами?.. А люди, знаете, хорошие попались, подлечили меня, выходили. Да-а… Как за сыном ухаживали, жалели… Семья для меня, знаете, если говорить о родной семье… В жизни не встречал я такой семьи! Воспитывался в детдоме: зимой там, а летом колесил с блатняками по свету. Потом учеба, армия, снова учеба, снова армия!
– Где учились? – спросил Андрей.
– В последний раз в Минске, – ответил Генька, – в физкультурном институте.
Андрей удивленно поднял глаза: так вот почему прежде ему всякий раз казалось, что он где-то видел этого человека.
Тихо, без скрипа отворилась дверь, в хату вошли обе хозяйки с мисками в руках. Вскоре весь стол был заставлен посудой; Андрей не видел, что в ней, но догадывался, что живется в этой хате вольготно.
– Присядем? – пригласил молодой хозяин.
– Благодарю, – холодно ответил Андрей.
Напомнить бы этому человеку о его воинском долге, приказать немедленно явиться в отряд! Но, глянув еще раз в зеленые зареванные глаза девчины, на заметно округлившийся, словно уже материнский стан молодицы, Андрей решил промолчать. Встал, сдержанно попрощался и вышел.
Зимнее солнце как-то нехотя, натужно поднималось над лесом. Андрей ехал узенькой тропкой, за ним, гуськом, два бойца: рядом двум лошадям не пройти. По обе стороны тропинки стыли гибкие березки, клены, густой орешник. Изредка попадались сосны, но они почему-то не так бросались в глаза. Снег в лесу – будто только что выпал. И смотреть приятно, и дышится легко. Сверкает на упругих ветвях деревьев и на самых маленьких стебельках… Стоит присмотреться повнимательней, и взору открываются чудесные белые арки, за которыми угадывается что-то чарующее, таинственное. Стройные елочки похожи на сказочных снегурок в белых-пребелых шубках и шапочках. А вот над тропинкой низко-низко свисают ветки старых сосен, и, чтоб не задеть их головой, надо пригибаться. А может, и не надо вовсе – пусть сыплется снег на шапку, за шею, на плечи…
О хате лесника не хотелось думать: неприятный визит, лучше бы его совсем не было.
Тихий зимний день с морозцем, тихий, горделивый и величественный в своем необычайном уборе лес навевали близкие сердцу воспоминания, которые случайно не нахлынут, для них, может, только и нужен такой вот день, такой лес, снег…
Когда-то в детстве Андрей ездил с отцом в такой лес за дровами. Отец брал большой топор и шел по колено в снегу в чащу искать сухостой. Андрей с маленьким топориком топал следом, увязая в снегу чуть не по пояс. Отец рубил тонкие вязы, ольху, Андрей очищал их от сучьев, укладывал на сани. Работая, присматривался, который кленик иль березка не только на дрова пойдут, но и на поделки сгодятся. Заметив рогатину, спрашивал:
– Тата, это, может, на вилы?
– Там посмотрим, сынок, клади!
…Когда Андрей сегодня собирался из лагеря к леснику, Миша Глинский доставил распоряжение Васильева: подобрать падежного партизана в группу, которая будет направлена для связи с нашими регулярными частями, с Центральным Комитетом партии. «Кого же послать? Надо поговорить с Трутиковым… А может, Никита Минович уже нашел такого человека?..»
Вручить бы партизану письмо! Устное, конечно. Будет заучивать донесения обкома, выучит, хоть последним, и одно личное послание:
«Секретарю Воронежского обкома партии.
Дорогой товарищ! Прошу вас проверить, нет ли среди учителей, эвакуированных в вашу область, Веры Устиновны Лагиной, моей жены. Если есть, то передайте ей, что я жив и здоров, всем сердцем верю, что скоро встретимся.
Андрей Сокольный,
командир партизанского отряда
на территории Белоруссии».
Письмо потом можно будет записать и опустить в почтовый ящик, если, конечно, посланец доберется до Большой земли.
И снова затеплилась надежда, что Вера должна быть где-то в том краю. Не раз ведь рассказывала о сестре, воронежской студентке.
Послушный конь шел тихо, изредка задевая опушенные снегом низкие ветви. Тропинка вилась отглаженной белой лентой.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Владик учился ходить. Антонина Глебовна осторожно ставила его на ножки, помогала взять равновесие, а потом, держа наготове руки, отходила чуточку назад. Малыш старательно топал к ней. Ступал сначала боязливо, будто по узкой кладочке, но когда достигал финиша, заливался счастливым смехом и падал женщине на руки. Затем, притихший, снова брал равновесие.
Пришел домой фельдшер, не спеша снял с себя отороченный черным сукном полушубок, вытер полотенцем седые усы, брови.
– Издалека? – спросила Антонина Глебовна, сидя с Владиком на разостланной на полу постилке.
– Да нет, – как-то удрученно ответил Кирилл Фомич. – Из сельсовета иду.
– Чего же тебя так инеем разукрасило?
– Мороз… И с директором малость постояли.
– А мы с Владиком бегать учимся, – похвалилась Антонина Глебовна и прижала ребенка к груди.
– Бегать? – Кирилл Фомич подошел к малышу и смешно пошевелил усами. – Так ты, оказывается, уже бегаешь, герой, бойко бегаешь? Ну-ка, докажи, как ты умеешь, покажи!
– Не льни, – сказала ему хозяйка, – ты еще морозный, с улицы-то!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Девчина расплакалась, закрыла лицо руками и выскочила в сени.
Спустя несколько минут в хату нерешительно вошел молодой человек в полной военной форме, только без петлиц и знаков различия. С ним вернулась и девчина, стала у порога, с мольбой посмотрела на Андрея. Военный козырнул, всмотрелся в Андрея и вдруг обрадованно протянул ему руку.
– Лёдя! – крикнул он девчине. – Поди сюда, чудачка! Мы с этим товарищем хорошие знакомые!..
В глазах девчины сквозь слезы вспыхнула незамутненная, почти детская радость.
– Вы Сокольный? – спросил военный. – Вот неожиданность! Ну, как ваше здоровье, как наш взвод, чем все там кончилось? Как выбрались оттуда?..
Андрей почему-то не очень удивился, встретив тут Геньку Мухова, своего бывшего командира взвода, хотя и не ожидал этой встречи. На вопросы его отвечал коротко, сдержанно. Сам пока не спрашивал ни о чем.
– Вот где довелось повстречаться, – вздохнул Тенька, изображая улыбку на свежих губах. – Это ваш боец сегодня тут ночевал?
– Мой, – сухо ответил Андрей.
– Дисциплинированный! – заметил Генька. – Как ни старался я что-нибудь выведать, ни словом не обмолвился.
Он кивнул женщинам, и те послушно вышли в сени, а потом, наверное, в ту хатенку иль каморку утепленную, откуда только что явился их примак.
– Знаете, – продолжал бывший командир взвода, – забросила меня судьба сюда после окружения, сижу, как на северном полюсе… И ничегошеньки, честно говоря, не знаю… Слышал от старика, что партизанский отряд временно дислоцируется неподалеку, хотел пойти посмотреть, да передумал: а вдруг это провокация немецкая. И сижу, жду: неужто не станет фронт, не соберутся наши с силами?.. А люди, знаете, хорошие попались, подлечили меня, выходили. Да-а… Как за сыном ухаживали, жалели… Семья для меня, знаете, если говорить о родной семье… В жизни не встречал я такой семьи! Воспитывался в детдоме: зимой там, а летом колесил с блатняками по свету. Потом учеба, армия, снова учеба, снова армия!
– Где учились? – спросил Андрей.
– В последний раз в Минске, – ответил Генька, – в физкультурном институте.
Андрей удивленно поднял глаза: так вот почему прежде ему всякий раз казалось, что он где-то видел этого человека.
Тихо, без скрипа отворилась дверь, в хату вошли обе хозяйки с мисками в руках. Вскоре весь стол был заставлен посудой; Андрей не видел, что в ней, но догадывался, что живется в этой хате вольготно.
– Присядем? – пригласил молодой хозяин.
– Благодарю, – холодно ответил Андрей.
Напомнить бы этому человеку о его воинском долге, приказать немедленно явиться в отряд! Но, глянув еще раз в зеленые зареванные глаза девчины, на заметно округлившийся, словно уже материнский стан молодицы, Андрей решил промолчать. Встал, сдержанно попрощался и вышел.
Зимнее солнце как-то нехотя, натужно поднималось над лесом. Андрей ехал узенькой тропкой, за ним, гуськом, два бойца: рядом двум лошадям не пройти. По обе стороны тропинки стыли гибкие березки, клены, густой орешник. Изредка попадались сосны, но они почему-то не так бросались в глаза. Снег в лесу – будто только что выпал. И смотреть приятно, и дышится легко. Сверкает на упругих ветвях деревьев и на самых маленьких стебельках… Стоит присмотреться повнимательней, и взору открываются чудесные белые арки, за которыми угадывается что-то чарующее, таинственное. Стройные елочки похожи на сказочных снегурок в белых-пребелых шубках и шапочках. А вот над тропинкой низко-низко свисают ветки старых сосен, и, чтоб не задеть их головой, надо пригибаться. А может, и не надо вовсе – пусть сыплется снег на шапку, за шею, на плечи…
О хате лесника не хотелось думать: неприятный визит, лучше бы его совсем не было.
Тихий зимний день с морозцем, тихий, горделивый и величественный в своем необычайном уборе лес навевали близкие сердцу воспоминания, которые случайно не нахлынут, для них, может, только и нужен такой вот день, такой лес, снег…
Когда-то в детстве Андрей ездил с отцом в такой лес за дровами. Отец брал большой топор и шел по колено в снегу в чащу искать сухостой. Андрей с маленьким топориком топал следом, увязая в снегу чуть не по пояс. Отец рубил тонкие вязы, ольху, Андрей очищал их от сучьев, укладывал на сани. Работая, присматривался, который кленик иль березка не только на дрова пойдут, но и на поделки сгодятся. Заметив рогатину, спрашивал:
– Тата, это, может, на вилы?
– Там посмотрим, сынок, клади!
…Когда Андрей сегодня собирался из лагеря к леснику, Миша Глинский доставил распоряжение Васильева: подобрать падежного партизана в группу, которая будет направлена для связи с нашими регулярными частями, с Центральным Комитетом партии. «Кого же послать? Надо поговорить с Трутиковым… А может, Никита Минович уже нашел такого человека?..»
Вручить бы партизану письмо! Устное, конечно. Будет заучивать донесения обкома, выучит, хоть последним, и одно личное послание:
«Секретарю Воронежского обкома партии.
Дорогой товарищ! Прошу вас проверить, нет ли среди учителей, эвакуированных в вашу область, Веры Устиновны Лагиной, моей жены. Если есть, то передайте ей, что я жив и здоров, всем сердцем верю, что скоро встретимся.
Андрей Сокольный,
командир партизанского отряда
на территории Белоруссии».
Письмо потом можно будет записать и опустить в почтовый ящик, если, конечно, посланец доберется до Большой земли.
И снова затеплилась надежда, что Вера должна быть где-то в том краю. Не раз ведь рассказывала о сестре, воронежской студентке.
Послушный конь шел тихо, изредка задевая опушенные снегом низкие ветви. Тропинка вилась отглаженной белой лентой.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Владик учился ходить. Антонина Глебовна осторожно ставила его на ножки, помогала взять равновесие, а потом, держа наготове руки, отходила чуточку назад. Малыш старательно топал к ней. Ступал сначала боязливо, будто по узкой кладочке, но когда достигал финиша, заливался счастливым смехом и падал женщине на руки. Затем, притихший, снова брал равновесие.
Пришел домой фельдшер, не спеша снял с себя отороченный черным сукном полушубок, вытер полотенцем седые усы, брови.
– Издалека? – спросила Антонина Глебовна, сидя с Владиком на разостланной на полу постилке.
– Да нет, – как-то удрученно ответил Кирилл Фомич. – Из сельсовета иду.
– Чего же тебя так инеем разукрасило?
– Мороз… И с директором малость постояли.
– А мы с Владиком бегать учимся, – похвалилась Антонина Глебовна и прижала ребенка к груди.
– Бегать? – Кирилл Фомич подошел к малышу и смешно пошевелил усами. – Так ты, оказывается, уже бегаешь, герой, бойко бегаешь? Ну-ка, докажи, как ты умеешь, покажи!
– Не льни, – сказала ему хозяйка, – ты еще морозный, с улицы-то!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102