Насилу справилась с ним, взяли его в челне, с больной женой Богуна был…
Казак ввел Зиновия в комнату и закрыл за собой дверь. Мальчик, наклонив голову, прошел мимо Якова. Он был в крайне угнетенном настроении, но в то же время отец заметил в его лице выражение какой-то твердой решимости. На щеках виднелись еще следы горьких слез. Штанишки на нем были разорваны в двух местах и забрызганы грязью, как и рубаха. В этот момент через боковую дверь тихонько вошла испуганная Матрена, и Хмельницкий сдержал себя. Взглянув на сына, мать схватилась руками за голову и невольно ахнула:
— Зинько мой!.. Ну что ты наделал!.. — И она умолкла.
Сын подбежал к матери, зарылся лицом в складки ее широкого платья, цепко обнял обеими руками и неудержимо зарыдал.
— Вот я и говорю, матушка, вздумалось мальцу казаковать, собирался уплыть вместе с братьями на Суду, — снова объяснял Яков, показывая рукой на Зиновия. — С поводырем Мартынком хотел подружиться. Да… казаки уважают пани Хмельницкую за добродетель, за сочувствие казацким делам и за искреннюю помощь семьям погибших. За Порогами тоже почитают пани Матрену, желают счастья ее семье…
— Не сватать ли Матрену пришел Яцко при живом муже? — лишь бы что-нибудь сказать, прервал Яцка Хмельницкий, пораженный всем происшедшим. Стараясь скрыть свою растерянность, он сел рядом с Яцком.
— Все может быть… Хлопчик жилистый, дай бог ему здоровья. Ненароком прихватили мы его, чтобы возвратить в семью, пан Хмельницкий. А у нас к вам дело посерьезнее… Казаки послали предостеречь вас…
— Предостеречь?
— Да. Вам угрожает опасность и…
Матрена взяла сына за руку и увела в свою комнату. Яцко умолк.
— Да, ради бога, прошу сказать: что случилось? Если этот молокосос Лащ сболтнул что-нибудь спьяна… — раздраженно произнес хозяин.
Но казацкий старшина положил ему руку на плечо и этим будто погасил вскипевшего Хмельницкого.
— Вооружимся, пан Михайло, терпением. Прошу выслушать меня спокойно. Сегодня днем… собственно, перед вечером выкрали тело презренного предателя католика. Покойник с камнем на шее уже кормит раков в Тясьмине. Виданное ли дело, чтобы мерзкого вероотступника, да еще такого подлого человеконенавистника класть в православном божьем храме. А сделано это было с умыслом, чтобы паписты захватили чигиринскую святыню да нас обратили в униатов…
— И в голову такое не приходило, с чего ты взял, Яков?
— Не скажите. Возьмите, к примеру, всю восточную Киевщину. А церковь в Переяславе, в Черкассах?.. В Млиево несколько раз пытались святое греческое письмо заменить латинским. Над священниками издеваются, людей истязают. Народ лучше нас с вами чувствует, что затевают шляхтичи, и предотвращает…
— Какое кощунство, какое глумление над мертвым телом… Можно же было вместе с батюшкой написать жалобу.
— Действовали, пан Хмельницкий, как умели, — так вернее будет. Но это еще не все. Мы выехали из Чигирина, захватив вашего сына. Сделали это из уважения к вашей семье… Охране уже известно, что покойник исчез из церкви. Подпоручик разбудил подстаросту, поднялся гвалт… Тем временем казаки и мещане вместе с обиженными людьми из Боровицы посадили на галеру спасенного кобзаря с его поводырем и поплыли по течению Тясьмина, пусть бог благословит их путь… Шляхта еще не знает о их бегстве, но уже лютует в старостве. Наши люди прослышали, что пану Хмельницкому угрожает баниция, изгнание, только за похищение полковника… А за бегство Богуна как пить дать присудят пану кол…
Михайло вскочил со скамьи и, уже не сдерживая себя, закричал:
— Боже мой! Где же была стража? Наверное, там была схватка? Я должен немедленно ехать в Чигирин.
— Как раз этого вы, пан Хмельницкий, и не сделаете!
— А почему, прошу сказать? Баниция? Плевать… Я тут хозяин, должен помочь старосте… Боже мой, за каких-нибудь двое суток столько натворили… А Зиновий, Зиновий!.. — кричал Хмельницкий, порываясь пойти в комнату жены, будто ему не верилось, что его сын уже дома. Но не пошел.
Яцко тоже прошелся по темной комнате.
— Мы приехали сюда, чтобы предложить пану уряднику помощь, казаки могут переправить вас вместе с семьей поближе к Порогам.
— Переправить? Почему это я, представитель королевской власти, должен скрываться от правосудия, когда на землях староства совершаются преступления? Это безрассудство!
Возбужденные мужчины не заметили, как из опочивальни в переднюю снова вошла хозяйка, уже уложившая сына в постель. Матрена слышала, как горячился ее муж, и решила вмешаться в разговор.
— Стоит ли так нервничать, пан Михайло? Ведь человек не сам это выдумал… На площади Чигирина уже торчат острые колы. Пан подстароста должен посадить на них кого-нибудь, если не устерегли осужденных преступников. Остается отец Кондратий да еще…
— Замолчи, Матрена! — оборвал жену Хмельницкий, шагнув к ней.
Но Яцко остановил его, преграждая дорогу.
— Пани хозяйка правду молвит! — подтвердил казак. — К тому же батюшка Кондратий еще вечером отправился на Сечь. Остался один пан урядник, ему и придется ответить за все… Пану Хмельницкому не следовало бы играть с огнем, а лучше бы послушаться здравого рассудка… Утро уже близко, по еще есть время, чтобы спасти вашу семью, покуда немного прояснится. Судьба изменчива…
— Судьба, опять судьба… — будто простонал Хмельницкий, осознав наконец тяжесть своего положения…
Теперь уже совсем спокойно они стоя советовались, как поступить. Яцко рассказал, что недовольные казаки уходят за Путивль, пристают к повстанцам Болотникова. Сейчас слепого Богуна с поводырем переправляют в ту же сторону. Лукию с младенцем тоже заберут, перехватив их по пути. Повезут ли их прямо в Россию или оставят у надежных добрых людей, на Левобережье — это будет зависеть от того, удастся ли им благополучно добраться до устья Сулы. Правда, в галере около четырех десятков хорошо вооруженных казаков, многие из которых участвовали в морских боях с турками. Взять таких — нелегкое дело. К тому же сейчас оттуда отозваны коронные войска, готовятся к войне с Московией. Однако нет никакого сомнения в том, что утром подстароста придет в ярость, узнав о бегстве Богуна и Мартынка. Мало того, что гроб, обитый дамасским шелком, стоит пустой, — покойник исчез из церкви и как в воду канул. Развратный пацификатор уже и сейчас свирепствует. О том, принял ли пан Хмельницкий униатскую веру, никому не известно. Люди говорят по-разному. Но и это уже не спасет пана урядника. Молодому подпоручику надо же свалить на кого-нибудь вину, когда его самого могут судить за беспечность и пьянство.
Михайло Хмельницкий молчал, слушал, что говорил Яцко, и чувствовал, как все сильнее им овладевает страх. Поколебавшись, он согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Казак ввел Зиновия в комнату и закрыл за собой дверь. Мальчик, наклонив голову, прошел мимо Якова. Он был в крайне угнетенном настроении, но в то же время отец заметил в его лице выражение какой-то твердой решимости. На щеках виднелись еще следы горьких слез. Штанишки на нем были разорваны в двух местах и забрызганы грязью, как и рубаха. В этот момент через боковую дверь тихонько вошла испуганная Матрена, и Хмельницкий сдержал себя. Взглянув на сына, мать схватилась руками за голову и невольно ахнула:
— Зинько мой!.. Ну что ты наделал!.. — И она умолкла.
Сын подбежал к матери, зарылся лицом в складки ее широкого платья, цепко обнял обеими руками и неудержимо зарыдал.
— Вот я и говорю, матушка, вздумалось мальцу казаковать, собирался уплыть вместе с братьями на Суду, — снова объяснял Яков, показывая рукой на Зиновия. — С поводырем Мартынком хотел подружиться. Да… казаки уважают пани Хмельницкую за добродетель, за сочувствие казацким делам и за искреннюю помощь семьям погибших. За Порогами тоже почитают пани Матрену, желают счастья ее семье…
— Не сватать ли Матрену пришел Яцко при живом муже? — лишь бы что-нибудь сказать, прервал Яцка Хмельницкий, пораженный всем происшедшим. Стараясь скрыть свою растерянность, он сел рядом с Яцком.
— Все может быть… Хлопчик жилистый, дай бог ему здоровья. Ненароком прихватили мы его, чтобы возвратить в семью, пан Хмельницкий. А у нас к вам дело посерьезнее… Казаки послали предостеречь вас…
— Предостеречь?
— Да. Вам угрожает опасность и…
Матрена взяла сына за руку и увела в свою комнату. Яцко умолк.
— Да, ради бога, прошу сказать: что случилось? Если этот молокосос Лащ сболтнул что-нибудь спьяна… — раздраженно произнес хозяин.
Но казацкий старшина положил ему руку на плечо и этим будто погасил вскипевшего Хмельницкого.
— Вооружимся, пан Михайло, терпением. Прошу выслушать меня спокойно. Сегодня днем… собственно, перед вечером выкрали тело презренного предателя католика. Покойник с камнем на шее уже кормит раков в Тясьмине. Виданное ли дело, чтобы мерзкого вероотступника, да еще такого подлого человеконенавистника класть в православном божьем храме. А сделано это было с умыслом, чтобы паписты захватили чигиринскую святыню да нас обратили в униатов…
— И в голову такое не приходило, с чего ты взял, Яков?
— Не скажите. Возьмите, к примеру, всю восточную Киевщину. А церковь в Переяславе, в Черкассах?.. В Млиево несколько раз пытались святое греческое письмо заменить латинским. Над священниками издеваются, людей истязают. Народ лучше нас с вами чувствует, что затевают шляхтичи, и предотвращает…
— Какое кощунство, какое глумление над мертвым телом… Можно же было вместе с батюшкой написать жалобу.
— Действовали, пан Хмельницкий, как умели, — так вернее будет. Но это еще не все. Мы выехали из Чигирина, захватив вашего сына. Сделали это из уважения к вашей семье… Охране уже известно, что покойник исчез из церкви. Подпоручик разбудил подстаросту, поднялся гвалт… Тем временем казаки и мещане вместе с обиженными людьми из Боровицы посадили на галеру спасенного кобзаря с его поводырем и поплыли по течению Тясьмина, пусть бог благословит их путь… Шляхта еще не знает о их бегстве, но уже лютует в старостве. Наши люди прослышали, что пану Хмельницкому угрожает баниция, изгнание, только за похищение полковника… А за бегство Богуна как пить дать присудят пану кол…
Михайло вскочил со скамьи и, уже не сдерживая себя, закричал:
— Боже мой! Где же была стража? Наверное, там была схватка? Я должен немедленно ехать в Чигирин.
— Как раз этого вы, пан Хмельницкий, и не сделаете!
— А почему, прошу сказать? Баниция? Плевать… Я тут хозяин, должен помочь старосте… Боже мой, за каких-нибудь двое суток столько натворили… А Зиновий, Зиновий!.. — кричал Хмельницкий, порываясь пойти в комнату жены, будто ему не верилось, что его сын уже дома. Но не пошел.
Яцко тоже прошелся по темной комнате.
— Мы приехали сюда, чтобы предложить пану уряднику помощь, казаки могут переправить вас вместе с семьей поближе к Порогам.
— Переправить? Почему это я, представитель королевской власти, должен скрываться от правосудия, когда на землях староства совершаются преступления? Это безрассудство!
Возбужденные мужчины не заметили, как из опочивальни в переднюю снова вошла хозяйка, уже уложившая сына в постель. Матрена слышала, как горячился ее муж, и решила вмешаться в разговор.
— Стоит ли так нервничать, пан Михайло? Ведь человек не сам это выдумал… На площади Чигирина уже торчат острые колы. Пан подстароста должен посадить на них кого-нибудь, если не устерегли осужденных преступников. Остается отец Кондратий да еще…
— Замолчи, Матрена! — оборвал жену Хмельницкий, шагнув к ней.
Но Яцко остановил его, преграждая дорогу.
— Пани хозяйка правду молвит! — подтвердил казак. — К тому же батюшка Кондратий еще вечером отправился на Сечь. Остался один пан урядник, ему и придется ответить за все… Пану Хмельницкому не следовало бы играть с огнем, а лучше бы послушаться здравого рассудка… Утро уже близко, по еще есть время, чтобы спасти вашу семью, покуда немного прояснится. Судьба изменчива…
— Судьба, опять судьба… — будто простонал Хмельницкий, осознав наконец тяжесть своего положения…
Теперь уже совсем спокойно они стоя советовались, как поступить. Яцко рассказал, что недовольные казаки уходят за Путивль, пристают к повстанцам Болотникова. Сейчас слепого Богуна с поводырем переправляют в ту же сторону. Лукию с младенцем тоже заберут, перехватив их по пути. Повезут ли их прямо в Россию или оставят у надежных добрых людей, на Левобережье — это будет зависеть от того, удастся ли им благополучно добраться до устья Сулы. Правда, в галере около четырех десятков хорошо вооруженных казаков, многие из которых участвовали в морских боях с турками. Взять таких — нелегкое дело. К тому же сейчас оттуда отозваны коронные войска, готовятся к войне с Московией. Однако нет никакого сомнения в том, что утром подстароста придет в ярость, узнав о бегстве Богуна и Мартынка. Мало того, что гроб, обитый дамасским шелком, стоит пустой, — покойник исчез из церкви и как в воду канул. Развратный пацификатор уже и сейчас свирепствует. О том, принял ли пан Хмельницкий униатскую веру, никому не известно. Люди говорят по-разному. Но и это уже не спасет пана урядника. Молодому подпоручику надо же свалить на кого-нибудь вину, когда его самого могут судить за беспечность и пьянство.
Михайло Хмельницкий молчал, слушал, что говорил Яцко, и чувствовал, как все сильнее им овладевает страх. Поколебавшись, он согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137