Она была точно такой, какой он мысленно представлял ее себе, только без плаща и с волосами, рассыпавшимися по плечам. Но лицо ее было такое же открытое и сияющее, а глаза все так же позволяли ему заглянуть внутрь ее сердца.
В нескольких шагах от него она остановилась. Минуту они молча смотрели друг на друга. Потом она сказала:
— Вы в самом деле хотите уехать? Не вымолвив ни слова? Не зайдя к нам?
Он понимал, что нужно постараться придумать такой довод и такие слова, которые бы объяснили, что его присутствие здесь никак не связано с нею или с его первым визитом — просто он выполнял одно поручение и должен был проезжать мимо их дома, а теперь ему надо срочно возвращаться в Лонгнер. Но ему не удалось подобрать нужные слова, в голову лезло лишь то, что могло оттолкнуть ее от него.
— Пойдемте, я познакомлю вас с отцом, — предложила она просто. — Он будет рад — ему известно, зачем вы приезжали в прошлый раз. Конечно, это Гуннильд ему все рассказала, иначе откуда бы она взяла лошадь и слугу для поездки в Шрусбери, к шерифу? Никому из нас не следует таиться от моего отца. Я знаю, вы попросили Гуннильд не упоминать о вас в беседе с лордом шерифом, и она исполнила вашу просьбу. Но в этом доме нам не стоит секретничать, у нас нет на это причин.
Этому он мог поверить. Она унаследовала отцовский характер, легкий, но отличающийся постоянством. И хотя он знал, что ему следует держаться как можно дальше от нее, избегать встреч, не тревожить покой ее души и избавить ее родителей от огорчений, но это было выше его сил. Он спешился и, держа лошадь в поводу, по-прежнему молчаливый и смущенный, пошел рядом с ней к воротам дома.
Брат Кадфаэль видел их обоих в двадцать второй день ноября, во время службы в честь дня Святой Сесилии. Было загадкой, отчего они предпочли приехать сюда, когда у каждого была своя приходская церковь. Может быть, Сулиен до сих пор чувствовал необъяснимую любовь к Ордену, который он покинул, тосковал по его укладу и четкому распорядку, какого в миру не встретишь. Может быть, ему время от времени хотелось появляться в монастыре, пока он не решил свою дальнейшую судьбу. А у нее, возможно, было желание послушать прекрасную игру брата Ансельма на органе, особенно в день всех Святых. А может быть, рассуждал Кадфаэль, они сочли церковь удобным и весьма почтенным местом встреч для двух молодых людей, которые не хотели, чтобы их видели вместе. Во всяком случае, они стояли рядом около алтаря, откуда были видны хоры и явственно доносилось пение монахов. Они стояли рядом, но не касались друг друга ни рукой, ни даже складками рукавов, неподвижно, сосредоточенно, с торжественным выражением лиц, с широко раскрытыми, ясными глазами. На этот раз, заметил Кадфаэль, девушка была серьезной, хотя по-прежнему излучала свет, а юноша имел спокойный, умиротворенный вид, и только небольшая складка между бровями свидетельствовала о той тревоге, которую он испытывал.
Когда после службы братья спустились вниз, Сулиен с Пернель уже вышли через западные двери, а Кадфаэль отправился работать в свой садик, размышляя, часто ли они вот так здесь встречаются и как состоялась их первая встреча — ведь хотя они во время богослужения не смотрели друг на друга, а их руки не соприкасались и они ничем не выдали, что один ощущает присутствие другого, все же было нечто такое в их спокойных, сосредоточенных лицах, что, несомненно, связывало их.
Объяснялось это просто, думал Кадфаэль, — той особой аурой, какую каждый принес с собой. Они были и вместе — и врозь. Эта двойственность не кончится, пока не будет дан ответ на один роковой вопрос. Руалд, знавший юношу лучше, чем кто-либо другой, никогда не имел случая усомниться в правдивости его слов. Бесхитростное доверие брата Руалда к Сулиену было спасением для самого Руалда. Однако пока Кадфаэль не решался делать окончательные выводы. А Хью со своими копьеносцами и лучниками находился за много миль от монастыря. Об их судьбе ничего не было известно, так что ничего иного не оставалось, как ждать.
В последний день ноября, забрызганный грязью, весь в пыли, прискакал на лошади лучник-вестовой. Сначала он спешился у приюта Святого Жиля — сообщить, что отряд шерифа возвращается — они вот-вот должны появиться здесь. Он рассказал, что потерь нет, есть лишь легко раненые, что королевские отряды распущены по своим гарнизонам, по крайней мере на зимнее время, что король изменил тактику: от попытки выбить противника с позиций и разгромить его он перешел к мерам, направленным на удержание его на занятой территории и на ограничение ущерба, который он мог причинить своим соседям. Кампания скорее была отложена, нежели окончена, а это означало благополучное возвращение солдат в Шропшир, к своим очагам. К тому времени, как вестовой доскакал до Форгейта, новость уже облетела город. Теперь вестовой ехал медленнее, оповещал народ и отвечал на вопросы горожан. Улицы были полны народу: мужчины явились с инструментами в руках, женщины — с поварешками, кузнец покинул кузницу, брат Бонифаций — свою келью над северным входом в монастырь. Повсюду слышался радостный гул. Все новые и новые подробности, которые люди узнавали от вестового, передавались из уст в уста.
К тому времени, когда одинокий всадник миновал монастырские ворота и направился к мосту, мерный стук лошадиных подков и звон металлических блях на сбруях достигли приюта Святого Жиля, и население Форгейта вышло приветствовать возвращающийся отряд — а работа часок-другой подождет! В самом монастыре обсуждали последние новости, братья вышли за монастырские стены навстречу воинам Хью, и никто их не останавливал. Кадфаэль, в свое время провожавший отряд, вышел поглядеть на его возвращение.
И вот они приблизились — не в столь безупречном виде, в каком уходили сражаться с врагом. Вымпелы на копьях были покрыты грязью, оборваны, а некоторые изодраны в клочья. Легкое снаряжение кое-где помято, головы у нескольких солдат забинтованы, у других руки были на перевязи. Но они держали строй и своим видом внушали к себе уважение, несмотря на следы долгого, утомительного перехода, несмотря на грязь, приставшую к их воинскому снаряжению. Хью догнал своих людей, прежде чем они подошли к Ковентри. Он устроил привал, чтобы люди и лошади могли хоть немного отдохнуть. Подводы с поклажей, а также пешие лучники могли двигаться из Ковентри уже по хорошим безопасным дорогам.
Хью снял кольчугу и теперь ехал во главе отряда налегке, в своей обычной одежде — плаще. Вид у шерифа был оживленный, от радостного возбуждения щеки его слегка порозовели. Шум и приветственные возгласы сопровождали шерифа во время проезда через Форгейт, а также когда он ехал через город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64