Чего вы хотите от меня?
Ее вопрос как бы повис в воздухе между ними.
«Я хочу тебя. Хочу, чтобы мы жили вместе. Я хочу спать с тобой в одной постели до конца моих дней. Хочу, чтобы ты навсегда поселилась в моем сердце».
Николас вздохнул. Сейчас не время говорить ей о том, что с годами для него ничего не изменилось. Что он лгал, когда оттолкнул ее от себя тогда, десять лет назад. Что в ту минуту, когда он увидел ее снова, он понял, какую огромную, самую большую ошибку в жизни совершил, утратив — нет, отказавшись от нее.
Он поставил стаканчик на столик и постарался заговорить весело и непринужденно:
— Для начала я хотел бы, чтобы вы называли меня просто Николас.
Она покачала головой:
— Это совершенно неприемлемо.
— Почему? — Самообладание ему изменило. Он подошел к Элизабет ближе. — Пропади оно пропадом, Элизабет, почему вы не можете называть меня по имени?
— Вам это не нравится? — прищурив глаза, спросила она.
— Да, и даже очень не нравится.
— Прекрасно. — Она изобразила самую сладкую улыбочку. — Называть вас просто по имени было бы в высшей степени неприлично и намекало бы на отношения, которых между нами не существует.
Он процедил сквозь стиснутые зубы:
— Но вы обычно называли меня по имени.
— Тогда мне было девятнадцать лет, и я была до крайности глупа.
— Что-то я не помню такого вашего качества, как глупость.
— Память избирательна, сэр Николас. Я хорошо помню, что была достаточно глупа, чтобы думать… то есть чувствовать… — Она досадливо махнула рукой. — Это не имеет никакого значения.
— А я полагаю, что имеет. Он придвинулся ближе.
— Вы заблуждаетесь.
Сейчас она находилась на расстоянии вытянутой руки от него. Что она сделает, если он заключит ее в объятия?
— Все, что происходит между нами, чрезвычайно важно.
— Когда-то, может, и было важно, однако не теперь. Теперь это всего лишь мгновение из давно забытого прошлого.
— Вы забыли?
Что, если бы он прижался губами к ее губам и поцеловал со страстью, сдерживаемой вот уже десять лет?
— Да, — отрезала она, но не отступила ни на шаг.
— Все? — спросил он, глядя на ее губы, полные, упругие и неотразимые. — Абсолютно все?
— Тогда не произошло ничего значительного, что оказалось забытым, и ничего достаточно важного, что стоило бы помнить, — решительно и твердо возразила она. — Вы стоите чересчур близко ко мне, сэр Николас.
— Я стою недостаточно близко.
— Вы намереваетесь поцеловать меня?
— Я и сам не знаю, каковы мои намерения, Элизабет. Ее аромат обволакивал Николаса; слегка пряный, он, видимо, поэтому напоминал о Рождестве.
— Леди Лэнгли, с вашего позволения, — сказала она, но Николасу показалось, что она слегка наклонилась в его сторону.
— Вы помните наш последний поцелуй? Элизабет сдвинула брови:
— Разве мы с вами целовались?
— Раз или два.
— Вы, должно быть, с кем-то меня путаете. Я не помню, чтобы целовала вас, — заявила Элизабет, но Николас видел по глазам, что она лжет.
— Вы не помните, как ваши губы соприкоснулись с моими? Не помните, как ваше дыхание смешалось с моим?
—Нет.
Голос ее был тверд, однако она нервно облизнула губы, словно бы внезапно пересохшие от его слов.
— Не помните, как я обнял вас? — Он заметил, как бурно вздымается ее грудь от участившегося дыхания. — Как вы прильнули ко мне всем телом так, будто мы созданы друг для друга?
—Нет.
Она не отводила взгляда от Николаса, и он видел, что зеленые глаза Элизабет затуманены воспоминаниями, которые она могла отрицать, но не в состоянии была убить.
— И не помните, как нас обоих охватило желание с такой силой, что мы оба едва могли дышать?
Точно с такой же силой, опасной, возбуждающей и неотразимой, оно охватило их и теперь — охватило обоих, Николас чувствовал это.
— Нет, — произнесла она чуть слышно.
— А я помню, Элизабет. — Он собрал в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться импульсу и не заключить Элизабет в объятия. — Я помню все.
— Вот и прекрасно, а я нет, потому что и помнить особо нечего. И предупреждаю вас, если вы вздумаете поцеловать меня сейчас, то я…
— Вы ответите на мой поцелуй.
— Более чем уверена, что нет.
— Очень и очень жаль. У меня в памяти сохранился ваш ответный поцелуй. Вы прильнули ко мне, словно к источнику жизни. Вы…
— Прекратите немедленно! — Судорожно дыша, она отступила на шаг и ухватилась за спинку кресла, словно ей нужна была надежная опора, чтобы устоять на ногах. — Чего ради вы все это проделываете со мной?
Николас по мере сил призвал себя к сдержанности и проговорил как можно спокойнее:
— Что такое я проделываю?
Вы отлично знаете что. Вы принуждаете меня вспоминать о том, о чем и помнить-то не стоило. О том, что существует… — Тут она сокрушенно покачала головой. — …только в вашем воображении.
— У меня не столь уж богатое воображение.
Николас подошел к столику, взял свой стакан, стараясь не обращать внимания на то, что рука у него слегка дрожит, и допил бренди.
— Я знаю, что причинил вам когда-то боль, и прошу у вас прощения за это.
Резким движением Элизабет повернулась к нему:
— Вам не кажется, что ваши извинения несколько запоздали?
— Вероятно. — Он снова налил себе бренди. — Но у меня ,были причины поступить так, как я поступил.
— Да, я понимаю. Позвольте, как это… — Она прищурилась, делая вид, что припоминает. — Ах да, вы сказали, что мои деньги и мои семейные связи соблазнительны, но что сама я, на ваш взгляд, чересчур легкомысленна. И добавили, что я забавна. Даже чересчур забавна. Кажется, так.
— Я вижу, что это вы помните.
— Неясно!
— Для меня это звучит совершенно по-особому.
— А мне по-особому запомнилось, что я была очень молода, очень глупа и сильно увлечена мыслью о жизни, полной приключений, которую вы намеревались вести. И… и… набросилась с этим на вас в самой абсурдной и душераздирающей манере! — Она обхватила себя обеими руками за плечи; вся ее фигура выражала бурное негодование. — Я была полной, невероятной дурой, и это я помню до ужаса отчетливо. Только это и более ничего!
— Но было очень много другого, чрезвычайно важного для нас.
Элизабет вздернула подбородок:
— Не было никаких «нас».
— И было и должно быть. Вы не были дурой. Полным дураком был я.
Элизабет с шумом втянула в себя воздух, но не сказала ни слова.
— Я не должен был упускать вас. Я совершил ошибку, Элизабет, всю огромность которой полностью осознал, лишь увидев вас снова. — Он сделал долгую паузу и смотрел на Элизабет, недоумевая в который раз за день, как он мог отказаться от нее. Единственное, чего он сейчас хотел, это немедленно заключить ее в объятия и все уладить между ними. И больше никогда не отпускать ее от себя. Но в эту минуту такое поведение тоже было бы ошибочным. — Я не намерен совершить еще одну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Ее вопрос как бы повис в воздухе между ними.
«Я хочу тебя. Хочу, чтобы мы жили вместе. Я хочу спать с тобой в одной постели до конца моих дней. Хочу, чтобы ты навсегда поселилась в моем сердце».
Николас вздохнул. Сейчас не время говорить ей о том, что с годами для него ничего не изменилось. Что он лгал, когда оттолкнул ее от себя тогда, десять лет назад. Что в ту минуту, когда он увидел ее снова, он понял, какую огромную, самую большую ошибку в жизни совершил, утратив — нет, отказавшись от нее.
Он поставил стаканчик на столик и постарался заговорить весело и непринужденно:
— Для начала я хотел бы, чтобы вы называли меня просто Николас.
Она покачала головой:
— Это совершенно неприемлемо.
— Почему? — Самообладание ему изменило. Он подошел к Элизабет ближе. — Пропади оно пропадом, Элизабет, почему вы не можете называть меня по имени?
— Вам это не нравится? — прищурив глаза, спросила она.
— Да, и даже очень не нравится.
— Прекрасно. — Она изобразила самую сладкую улыбочку. — Называть вас просто по имени было бы в высшей степени неприлично и намекало бы на отношения, которых между нами не существует.
Он процедил сквозь стиснутые зубы:
— Но вы обычно называли меня по имени.
— Тогда мне было девятнадцать лет, и я была до крайности глупа.
— Что-то я не помню такого вашего качества, как глупость.
— Память избирательна, сэр Николас. Я хорошо помню, что была достаточно глупа, чтобы думать… то есть чувствовать… — Она досадливо махнула рукой. — Это не имеет никакого значения.
— А я полагаю, что имеет. Он придвинулся ближе.
— Вы заблуждаетесь.
Сейчас она находилась на расстоянии вытянутой руки от него. Что она сделает, если он заключит ее в объятия?
— Все, что происходит между нами, чрезвычайно важно.
— Когда-то, может, и было важно, однако не теперь. Теперь это всего лишь мгновение из давно забытого прошлого.
— Вы забыли?
Что, если бы он прижался губами к ее губам и поцеловал со страстью, сдерживаемой вот уже десять лет?
— Да, — отрезала она, но не отступила ни на шаг.
— Все? — спросил он, глядя на ее губы, полные, упругие и неотразимые. — Абсолютно все?
— Тогда не произошло ничего значительного, что оказалось забытым, и ничего достаточно важного, что стоило бы помнить, — решительно и твердо возразила она. — Вы стоите чересчур близко ко мне, сэр Николас.
— Я стою недостаточно близко.
— Вы намереваетесь поцеловать меня?
— Я и сам не знаю, каковы мои намерения, Элизабет. Ее аромат обволакивал Николаса; слегка пряный, он, видимо, поэтому напоминал о Рождестве.
— Леди Лэнгли, с вашего позволения, — сказала она, но Николасу показалось, что она слегка наклонилась в его сторону.
— Вы помните наш последний поцелуй? Элизабет сдвинула брови:
— Разве мы с вами целовались?
— Раз или два.
— Вы, должно быть, с кем-то меня путаете. Я не помню, чтобы целовала вас, — заявила Элизабет, но Николас видел по глазам, что она лжет.
— Вы не помните, как ваши губы соприкоснулись с моими? Не помните, как ваше дыхание смешалось с моим?
—Нет.
Голос ее был тверд, однако она нервно облизнула губы, словно бы внезапно пересохшие от его слов.
— Не помните, как я обнял вас? — Он заметил, как бурно вздымается ее грудь от участившегося дыхания. — Как вы прильнули ко мне всем телом так, будто мы созданы друг для друга?
—Нет.
Она не отводила взгляда от Николаса, и он видел, что зеленые глаза Элизабет затуманены воспоминаниями, которые она могла отрицать, но не в состоянии была убить.
— И не помните, как нас обоих охватило желание с такой силой, что мы оба едва могли дышать?
Точно с такой же силой, опасной, возбуждающей и неотразимой, оно охватило их и теперь — охватило обоих, Николас чувствовал это.
— Нет, — произнесла она чуть слышно.
— А я помню, Элизабет. — Он собрал в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться импульсу и не заключить Элизабет в объятия. — Я помню все.
— Вот и прекрасно, а я нет, потому что и помнить особо нечего. И предупреждаю вас, если вы вздумаете поцеловать меня сейчас, то я…
— Вы ответите на мой поцелуй.
— Более чем уверена, что нет.
— Очень и очень жаль. У меня в памяти сохранился ваш ответный поцелуй. Вы прильнули ко мне, словно к источнику жизни. Вы…
— Прекратите немедленно! — Судорожно дыша, она отступила на шаг и ухватилась за спинку кресла, словно ей нужна была надежная опора, чтобы устоять на ногах. — Чего ради вы все это проделываете со мной?
Николас по мере сил призвал себя к сдержанности и проговорил как можно спокойнее:
— Что такое я проделываю?
Вы отлично знаете что. Вы принуждаете меня вспоминать о том, о чем и помнить-то не стоило. О том, что существует… — Тут она сокрушенно покачала головой. — …только в вашем воображении.
— У меня не столь уж богатое воображение.
Николас подошел к столику, взял свой стакан, стараясь не обращать внимания на то, что рука у него слегка дрожит, и допил бренди.
— Я знаю, что причинил вам когда-то боль, и прошу у вас прощения за это.
Резким движением Элизабет повернулась к нему:
— Вам не кажется, что ваши извинения несколько запоздали?
— Вероятно. — Он снова налил себе бренди. — Но у меня ,были причины поступить так, как я поступил.
— Да, я понимаю. Позвольте, как это… — Она прищурилась, делая вид, что припоминает. — Ах да, вы сказали, что мои деньги и мои семейные связи соблазнительны, но что сама я, на ваш взгляд, чересчур легкомысленна. И добавили, что я забавна. Даже чересчур забавна. Кажется, так.
— Я вижу, что это вы помните.
— Неясно!
— Для меня это звучит совершенно по-особому.
— А мне по-особому запомнилось, что я была очень молода, очень глупа и сильно увлечена мыслью о жизни, полной приключений, которую вы намеревались вести. И… и… набросилась с этим на вас в самой абсурдной и душераздирающей манере! — Она обхватила себя обеими руками за плечи; вся ее фигура выражала бурное негодование. — Я была полной, невероятной дурой, и это я помню до ужаса отчетливо. Только это и более ничего!
— Но было очень много другого, чрезвычайно важного для нас.
Элизабет вздернула подбородок:
— Не было никаких «нас».
— И было и должно быть. Вы не были дурой. Полным дураком был я.
Элизабет с шумом втянула в себя воздух, но не сказала ни слова.
— Я не должен был упускать вас. Я совершил ошибку, Элизабет, всю огромность которой полностью осознал, лишь увидев вас снова. — Он сделал долгую паузу и смотрел на Элизабет, недоумевая в который раз за день, как он мог отказаться от нее. Единственное, чего он сейчас хотел, это немедленно заключить ее в объятия и все уладить между ними. И больше никогда не отпускать ее от себя. Но в эту минуту такое поведение тоже было бы ошибочным. — Я не намерен совершить еще одну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66