– По всей видимости. – И блеск в глазах Кристи подсказал ей, что он думал об этом уже давно. Но больше он ничего не сказал, и она не стала продолжать разговор, чтобы он не подумал, будто ее может заинтересовать пустая сплетня.
Чтобы не переходить в холодную столовую, они решили поужинать прямо там, где были, и поэтому придвинули стол к камину. Еда, приготовленная миссис Ладд, была незамысловата – к счастью, потому что практически весь их совместный кулинарный опыт сводился к умению зажечь плиту.
– В Лондоне я всегда ела в ресторанах, – сообщила Энни, – или заказывала еду на дом. Когда мы с отцом жили на континенте, у нас всегда была кухарка.
– У нас всегда была экономка, которая готовила еду, – сказал Кристи, – хотя моя мать занималась всем хозяйством. Как жаль, что ты не можешь ее узнать, Энни. Иногда ты мне ее напоминаешь.
Ее вилка остановилась на полпути ко рту.
– Я напоминаю тебе мать?
– Да. У нее был острый ум. И острый язык тоже. Я говорил тебе, она не считала дураков блаженными. Но в душе она была мягка, как пуховая подушка. – Он взял кусок жареной свинины и добавил с набитым ртом: – Она тоже была красива.
Энни нашла укрытие на несколько секунд в нарезании мяса, за это время она привела в порядок свои мысли и выражение лица. Мысль Кристи о том, что у нее был острый ум, ей понравилась, а то, что он считал ее мягкой внутри… она не знала, как с этим быть. Ей это показалось тревожным и необъяснимо трогательным. Конечно, это правда, но она не думала, что кто-то это знает, даже он. Мягкость может так легко перейти в слабость… Ей казалось, что жизнь с Джеффри сделала ее жесткой и твердой для окружающих.
У Кристи был вид «встревоженного льва», как она это про себя называла, брови благородно нахмурены, ясные голубые глаза изучающе смотрят на нее. Она заговорила беспечно:
– Ну, свою мать я не помню, но ты ни капельки не похож на моего отца, так что не могу вернуть комплимент. Если это был комплимент.
– Я думаю, это был комплимент, хотя я тебе сказал об этом не для того, чтобы польстить.
– Нет, – подтвердила она, – ты бы не стал мне льстить.
Он фыркнул.
– А тебе хотелось бы этого? Я готов рассыпаться в цветистых комплиментах, если тебе это нравится. Ну как, можно начинать?
– Это не обязательно.
Его стихов, подумала она про себя, хватает для этого с избытком.
Казалось, Кристи почувствовал облегчение.
– Что же я тогда могу сделать? – спросил он, улыбаясь ей простодушно, как всегда. – Что может заставить тебя встать на мою точку зрения?
– Я думала, мы не собираемся говорить на эту тему.
– Я не спорю, просто спрашиваю. Серьезно, что может тебя поколебать? Мне кажется, у меня с тобой ничего не получается.
О, Кристи, если бы ты знал!
– Хорошо, – медленно произнесла Энни, как бы раздумывая. Он наклонился ближе. – Во-первых, ты мне можешь показать все остальное в доме. Я не видела второй этаж. Я не видела комнаты, где ты спишь.
– Итак, ты, может быть, выйдешь за меня, если тебе понравится моя спальня?
– Никогда заранее не знаешь. – В ее голосе послышалось призывное воркованье.
Откуда только берется это бесстыжее поведение?
– Я думаю, что должен использовать свой шанс, – сказал он серьезно, но его глаза наполнились весельем. – Сразу после этого попьем кофе.
– Лучше прочти «Отче наш» пару раз, преподобный. Для твердости духа.
– «Отче наш» не поможет. Лучше устрою крестный ход.
Кофе они взяли с собой.
По дороге Кристи показал Энни свою бывшую детскую комнату, чьи несравненные достоинства он не мог обойти вниманием, явно намекая на то, что их собственные дети могли расти здесь в довольстве и безопасности, но вслух ничего не сказал, явно опасаясь новой отметины на плече.
Когда они пришли в спальню, Энни взяла подсвечник и начала обходить комнату, оставив его подпирать дверь. Стены были покрыты обоями в бело-зеленую полоску с изображением какого-то весело вьющегося растения. На полу лежал толстый ковер, ярко-зеленые шторы висели на окнах – на двух окнах, комната была угловая и выходила на юго-восток. Мебель была старая и темная, но не мрачная. Массивная кровать с балдахином была накрыта белым покрывалом поверх разноцветного стеганого одеяла; солидная, прочная, устойчивая, нерушимая – идеальная кровать для Кристи. Она могла прожить всю жизнь, ложась отдыхать каждую ночь на эту кровать. Что это ей в голову взбрело: она же не собирается за него замуж? Иногда она об этом забывала. Ей пришлось собраться с силами; если это обольщение, то надо было догадаться с самого начала, кто кого обольщает.
– Слишком роскошное ложе, тебе не кажется? Я полагала, ты спишь на голых досках, а для украшения служат только иконы.
Кристи воздел руки и терпеливо улыбнулся, приподняв бровь. Он был в черном, не в сутане, а просто в черном сюртуке и брюках и простой белой сорочке. У нее появилась неодолимая привычка любоваться его сильным, стройным телом, широкоплечим и поджарым, его золотистыми волосами, чертами лица, серьезными глазами.
– Ты смешиваешь священников англиканской церкви с римско-католическими монахами, – объяснил он терпеливо. – Как видишь, у нас тут есть все мыслимые удобства.
– Мм. – Энни отвела глаза и осмотрела комнату еще раз. Дверь его гардероба была приоткрыта. – Можно? – спросила она лукаво, и он дал разрешение, махнув рукой.
У него было еще три пальто, четыре плаща, две пары брюк – все чистое и тщательно выутюженное. Заслуга миссис Ладд, подумала она. Башмаки и сапоги для верховой езды ровно стояли на полу гардероба, с вешалки свисало несколько галстуков. Она рассмотрела бюро, еще одно массивное изделие из темного красного дерева; на его чистой поверхности лежали гребень и щетка, стопка чистых носовых платков и маленькая шкатулка со скромным набором ювелирных изделий: серебряные запонки; две булавки для галстука (одна с жемчужиной, другая с гранатом) и массивное кольцо с печаткой.
– Твои родители?
Энни указала на две акварельные миниатюры в рамках, и Кристи кивнул. Она наклонилась ниже. Так вот он, знаменитый старый викарий, о котором она не слышала ни одного недоброго слова. Она думала, что он будет похож на Кристи, но нет; он был темноволосый, хрупкий на вид, на портрете выделялись только его глаза, светло-карие, проницательные и удивительно добрые. Кристи испытал сильное влияние этого человека, может быть, даже стал викарием из-за него. Глядя на портрет, Энни подумала, что понимает почему.
«Она была красивая», сказал он сегодня о своей матери. Энни решила, что это мягко сказано. Она была прекрасна, у нее были такие же, как у сына, светлые волосы и голубые, как льдинки, глаза, и выражение лица одновременно ласковое и слегка ироничное. Ей явно нравился художник, но выражение ее лица говорило, что ему бы следовало поторопиться и поскорее закончить рисунок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93