Опустив голову, она вышла из комнаты.
– Ну ладно, садись! Хочешь выпить? Или чаю? Я позвоню, если хочешь.
– Нет, не надо. Я не останусь, я просто… – Он умолк, сам не понимая, что говорит.
У него перед глазами стояло измученное лицо Энни, и он не мог связать двух слов. Зачем он сюда пришел? Конечно, увидеть ее. Теперь она ушла, и он должен делать вид, что пришел повидать Джеффри.
– Как ты? – спросил он наконец. Он сел на стул, с которого она только что встала. Джеффри выглядел отвратительно, хуже, чем когда-либо.
– Мне немного нездоровилось.
Он жутко хихикнул, явно желая умолчать об истинном положении дел, потом его пухлое бледное лицо дрогнуло. Он налил стакан воды из кувшина на столе и отнес его к дивану.
– Старая болезнь вернулась, когда я был в Крыму. Ты же знаешь, малярия. На этот раз она задала мне жару.
А если сказать ему, что он знает про сифилис? Может, Джеффри будет рад, может, ему будет легче, если все станет известно. Но говорить Кристи не мог.
– Это место изменилось, – сказал Джеффри, обводя комнату своим стаканом. – Не знаю, в чем именно. Энни хорошо поработала, у нее лучше получилось без меня, осмелюсь заметить. Спасибо, что присмотрел за ней, между прочим. Нет, ей-богу, все отлично.
Не в силах слушать дальше, Кристи сказал:
– Она рассказала тебе о работниках из Линтона, которые будут весной помогать возделывать заброшенные земли?
– Что? – Джеффри потер рукой лоб. – Да, что-то в письме, вроде бы. Вечность назад. Я забыл.
– Хорошо, поговорим об этом позже.
– Позже, хорошо. Как Дьявол?
Кристи не мог понять, о чем его спрашивают. Он беспокойно смотрел на Джеффри, его сердце колотилось.
– Мой конь!
– О, Дьявол, да… я… я называл его Тандем.
– Какого черта! Ты ездил на нем?
– Да, да. Не так часто, как хотелось бы, но мы с Колли держали его в форме.
– Хорошо, это хорошо. Он горяч, правда? – Это было невыносимо. Разговор становился все более бессмысленным с каждой минутой. Кристи был полон болезненной и бессильной ярости.
– Что с тобой случилось? – выпалил он. – Мы думали, ты умер.
– Да, мне очень жаль. Недоразумение. – Когда он улыбнулся, Кристи заметил, что десны у него синевато-лилового цвета. Рука, держащая стакан с водой, тряслась; ему пришлось поддержать ее другой рукой, и наконец он поставил стакан на пол у своих ног. – Послушай, Кристи, – внезапно заговорил Джеффри, и шутливость его тона бесследно пропала. – Ты знаешь, что случилось в Инкермане?
– Инкерман? Да…
– Я имею в виду, знаешь ли ты, на что это было похоже? Нет, конечно, не знаешь. Не имеет значения, что ты слышал или о чем читал в газетах, ты не можешь представить, какое там было сражение – какая невероятная жестокость, сколько зверства. В конце перешли к рукопашной, и это было не поле битвы, это была бойня.
Его тело согнулось пополам, он наклонился вперед, черные глаза сверкали.
– Мы слышали, ты был ранен.
– В плечо и в бедро одним и тем же русским штыком. Но он не успел меня убить, мой капрал срубил ему голову. – Опять леденящее, визгливое хихиканье. – Но не это… не это… не это повлияло. Со мной что-то случилось. Я испугался. Впервые в жизни. Но не обычным страхом, как боятся все солдаты в бою. – Он вытер пот со лба, стараясь говорить медленнее. – Это был паралич. Я не мог двигаться и говорить. Окостенел. Ты понимаешь?
– Это из-за твоей болезни. Ты был…
– Нет, не из-за болезни! Это было потом. А тогда… После ранения я понял, что не смогу вернуться, не смогу снова сражаться. Я не мог. А они бы меня послали назад, без вопросов. Мои раны были не настолько серьезны, чтобы признать меня негодным для службы.
– В письме из министерства говорилось, что ты был на госпитальном судне в гавани, когда начался шторм.
Джеффри быстро закивал.
– Пожалуйста, закрой дверь.
Кристи, удивленный, встал и закрыл дверь в гостиную.
– Никто этого не знает, даже Энни. Это секрет. – Остальное Джеффри проговорил быстрым, неразборчивым шепотом: – В шторм мой корабль потонул, но я как-то выбрался на берег. Я был в чем мать родила и снял одежду с одного из трупов на берегу. Вот тут-то я и сообразил, что меня никто не знает! Понимаешь? Я дал себя найти, лепетал как ребенок, делая вид, что потерял память. Там был полный хаос, ты не сможешь представить, что там творилось. Меня никто не знал, остатки моей части размещались на другой стороне полуострова. Итак, я был ранен, потерял память, может быть, был не в себе. Через пять дней меня отправили домой.
– Домой?
– В Портсмут. Я был с декабря в армейских госпитальных бараках в Фарэме.
Кристи старался осмыслить услышанное.
– Но почему? Почему ты не сказал им, кто ты такой? Почему не приехал сюда?
Джеффри еще глубже опустился на диван, словно рассказ утомил его.
– Почему? – повторил он раздраженно. – Я только что объяснил тебе почему, ты что, не слушал? Разве это не твое треклятое дело? – Он посмотрел вниз на свою левую руку, вцепившуюся в колено подобно клешне. – Плохо двигается, – пробормотал он, поймав взгляд Кристи. – После ранения. Слушай, не говори ничего Энни, ладно? Я ей сказал; что потерял память. Она мне не поверила, но ничего доказать не сможет. – Его попытка игриво улыбнуться не удалась. – Я не хочу, чтобы она знала правду. Ты не скажешь ей, правда, Кристи?
Ответить он смог только через несколько секунд:
– Нет, я ей не скажу.
– Я так и знал, что не скажешь.
Садящееся за окном солнце светило в глаза Кристи.
– Почему ты уехал из Фарэма?
Джеффри колебался.
– Вообще-то, меня попросили уехать. – Он отвернулся. – Они узнали, что у меня малярия, и велели выметаться. Они решили, что это заразно. Проклятые придурки. Дали мне десять фунтов и костюм и пожелали удачи. – Его смех был явно натужным. – Я сам себе казался узником, покидающим Бодминскую каторжную тюрьму. Пора было уходить. Мне нужно было… Мне нужно было… – Он выглядел потерянным. – Мне нужно было увидеть жену. Моих друзей. Друга, – уточнил он с ужасной тоской в голосе.
– Что ты скажешь военным официальным властям? Они считают тебя мертвым.
Казалось, что все, что мог делать Кристи, это задавать вопросы.
Джеффри стал растирать правой рукой свою левую руку.
– Я скажу им, что моя память удивительным образом восстановилась, когда я вышел из больницы. Ха-ха! Они, возможно, не поверят, как и жена, но, ты знаешь, меня это меньше всего заботит.
Кристи обнаружил, что встал на ноги, и услышал, словно со стороны, свой собственный голос:
– Я должен идти. Я приду снова, но сейчас я должен идти. Зови меня в любое время, если я смогу… если тебе что-нибудь понадобится…
Он тупо остановился. Что может Джеффри потребоваться от него? Что он может дать?
Джеффри странно на него смотрел.
– Ну иди, – сказал он, снова разозлившись. Он похлопал по диванной подушке рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Ну ладно, садись! Хочешь выпить? Или чаю? Я позвоню, если хочешь.
– Нет, не надо. Я не останусь, я просто… – Он умолк, сам не понимая, что говорит.
У него перед глазами стояло измученное лицо Энни, и он не мог связать двух слов. Зачем он сюда пришел? Конечно, увидеть ее. Теперь она ушла, и он должен делать вид, что пришел повидать Джеффри.
– Как ты? – спросил он наконец. Он сел на стул, с которого она только что встала. Джеффри выглядел отвратительно, хуже, чем когда-либо.
– Мне немного нездоровилось.
Он жутко хихикнул, явно желая умолчать об истинном положении дел, потом его пухлое бледное лицо дрогнуло. Он налил стакан воды из кувшина на столе и отнес его к дивану.
– Старая болезнь вернулась, когда я был в Крыму. Ты же знаешь, малярия. На этот раз она задала мне жару.
А если сказать ему, что он знает про сифилис? Может, Джеффри будет рад, может, ему будет легче, если все станет известно. Но говорить Кристи не мог.
– Это место изменилось, – сказал Джеффри, обводя комнату своим стаканом. – Не знаю, в чем именно. Энни хорошо поработала, у нее лучше получилось без меня, осмелюсь заметить. Спасибо, что присмотрел за ней, между прочим. Нет, ей-богу, все отлично.
Не в силах слушать дальше, Кристи сказал:
– Она рассказала тебе о работниках из Линтона, которые будут весной помогать возделывать заброшенные земли?
– Что? – Джеффри потер рукой лоб. – Да, что-то в письме, вроде бы. Вечность назад. Я забыл.
– Хорошо, поговорим об этом позже.
– Позже, хорошо. Как Дьявол?
Кристи не мог понять, о чем его спрашивают. Он беспокойно смотрел на Джеффри, его сердце колотилось.
– Мой конь!
– О, Дьявол, да… я… я называл его Тандем.
– Какого черта! Ты ездил на нем?
– Да, да. Не так часто, как хотелось бы, но мы с Колли держали его в форме.
– Хорошо, это хорошо. Он горяч, правда? – Это было невыносимо. Разговор становился все более бессмысленным с каждой минутой. Кристи был полон болезненной и бессильной ярости.
– Что с тобой случилось? – выпалил он. – Мы думали, ты умер.
– Да, мне очень жаль. Недоразумение. – Когда он улыбнулся, Кристи заметил, что десны у него синевато-лилового цвета. Рука, держащая стакан с водой, тряслась; ему пришлось поддержать ее другой рукой, и наконец он поставил стакан на пол у своих ног. – Послушай, Кристи, – внезапно заговорил Джеффри, и шутливость его тона бесследно пропала. – Ты знаешь, что случилось в Инкермане?
– Инкерман? Да…
– Я имею в виду, знаешь ли ты, на что это было похоже? Нет, конечно, не знаешь. Не имеет значения, что ты слышал или о чем читал в газетах, ты не можешь представить, какое там было сражение – какая невероятная жестокость, сколько зверства. В конце перешли к рукопашной, и это было не поле битвы, это была бойня.
Его тело согнулось пополам, он наклонился вперед, черные глаза сверкали.
– Мы слышали, ты был ранен.
– В плечо и в бедро одним и тем же русским штыком. Но он не успел меня убить, мой капрал срубил ему голову. – Опять леденящее, визгливое хихиканье. – Но не это… не это… не это повлияло. Со мной что-то случилось. Я испугался. Впервые в жизни. Но не обычным страхом, как боятся все солдаты в бою. – Он вытер пот со лба, стараясь говорить медленнее. – Это был паралич. Я не мог двигаться и говорить. Окостенел. Ты понимаешь?
– Это из-за твоей болезни. Ты был…
– Нет, не из-за болезни! Это было потом. А тогда… После ранения я понял, что не смогу вернуться, не смогу снова сражаться. Я не мог. А они бы меня послали назад, без вопросов. Мои раны были не настолько серьезны, чтобы признать меня негодным для службы.
– В письме из министерства говорилось, что ты был на госпитальном судне в гавани, когда начался шторм.
Джеффри быстро закивал.
– Пожалуйста, закрой дверь.
Кристи, удивленный, встал и закрыл дверь в гостиную.
– Никто этого не знает, даже Энни. Это секрет. – Остальное Джеффри проговорил быстрым, неразборчивым шепотом: – В шторм мой корабль потонул, но я как-то выбрался на берег. Я был в чем мать родила и снял одежду с одного из трупов на берегу. Вот тут-то я и сообразил, что меня никто не знает! Понимаешь? Я дал себя найти, лепетал как ребенок, делая вид, что потерял память. Там был полный хаос, ты не сможешь представить, что там творилось. Меня никто не знал, остатки моей части размещались на другой стороне полуострова. Итак, я был ранен, потерял память, может быть, был не в себе. Через пять дней меня отправили домой.
– Домой?
– В Портсмут. Я был с декабря в армейских госпитальных бараках в Фарэме.
Кристи старался осмыслить услышанное.
– Но почему? Почему ты не сказал им, кто ты такой? Почему не приехал сюда?
Джеффри еще глубже опустился на диван, словно рассказ утомил его.
– Почему? – повторил он раздраженно. – Я только что объяснил тебе почему, ты что, не слушал? Разве это не твое треклятое дело? – Он посмотрел вниз на свою левую руку, вцепившуюся в колено подобно клешне. – Плохо двигается, – пробормотал он, поймав взгляд Кристи. – После ранения. Слушай, не говори ничего Энни, ладно? Я ей сказал; что потерял память. Она мне не поверила, но ничего доказать не сможет. – Его попытка игриво улыбнуться не удалась. – Я не хочу, чтобы она знала правду. Ты не скажешь ей, правда, Кристи?
Ответить он смог только через несколько секунд:
– Нет, я ей не скажу.
– Я так и знал, что не скажешь.
Садящееся за окном солнце светило в глаза Кристи.
– Почему ты уехал из Фарэма?
Джеффри колебался.
– Вообще-то, меня попросили уехать. – Он отвернулся. – Они узнали, что у меня малярия, и велели выметаться. Они решили, что это заразно. Проклятые придурки. Дали мне десять фунтов и костюм и пожелали удачи. – Его смех был явно натужным. – Я сам себе казался узником, покидающим Бодминскую каторжную тюрьму. Пора было уходить. Мне нужно было… Мне нужно было… – Он выглядел потерянным. – Мне нужно было увидеть жену. Моих друзей. Друга, – уточнил он с ужасной тоской в голосе.
– Что ты скажешь военным официальным властям? Они считают тебя мертвым.
Казалось, что все, что мог делать Кристи, это задавать вопросы.
Джеффри стал растирать правой рукой свою левую руку.
– Я скажу им, что моя память удивительным образом восстановилась, когда я вышел из больницы. Ха-ха! Они, возможно, не поверят, как и жена, но, ты знаешь, меня это меньше всего заботит.
Кристи обнаружил, что встал на ноги, и услышал, словно со стороны, свой собственный голос:
– Я должен идти. Я приду снова, но сейчас я должен идти. Зови меня в любое время, если я смогу… если тебе что-нибудь понадобится…
Он тупо остановился. Что может Джеффри потребоваться от него? Что он может дать?
Джеффри странно на него смотрел.
– Ну иди, – сказал он, снова разозлившись. Он похлопал по диванной подушке рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93