Если бы он писал ее портрет, он бы поубавил скромности. Свет он оставил бы как есть, но ее левую руку поднял бы на полдюйма, чтобы показался розовый сосок. Да. И еще он немного развернул бы зад – нарисовал бы его в три четверти, потому что… ну, просто потому. Он улыбнулся и не смог побороть искушения легко провести пальцами по левой ягодице. Она не пошевелилась. У нее были ямочки на пояснице, по обе стороны от позвоночника, как раз подходящего размера для его большого пальца. Он легко надавил на ямочку. Пальцы на ее правой ноге шевельнулись. Интересный рефлекс. Он снова попробовал, с тем же результатом. Он стал искать другие места, которые могли быть связаны, – может, лопатка и подбородок, кто знает? – но тут она открыла глаза, повернула голову и увидела его рядом с собой. Ее сонная легкая улыбка проникла ему прямо в сердце.
– Масло, – заявил он ей. – Определенно, масло. Даже во сне ты слишком красочна для акварели.
– Что?
Она запустила руку под его облачение и погладила по груди.
– Можно я напишу твой портрет, Энни?
Она сонно поморгала.
– Я думаю, ты подразумеваешь обнаженную натуру.
– Конечно.
– М-м-м. А тебя не отлучат от церкви или что-то в этом роде?
– Мы не покажем картину епископу. – Он сказал это с улыбкой, но на самом деле ему не хотелось шутить о последствиях своей связи с Энни, нравственных или профессиональных.
– Ты сможешь написать мой портрет, если разрешишь мне нарисовать твой, – решила она, переворачиваясь в кровати. – У меня лучше получается пером и тушью, и у меня есть идея картины в пасторальном стиле. Ты и вокруг цветы.
– Хорошо.
Ее глаза мерцали – лукаво, как ему показалось. Она потянула его за лацкан и усадила на кровать, чтобы они могли поцеловаться. Это был нежный, медленный, неспешный поцелуй, такой, каким обмениваются, как он думал, женатые люди, когда любят друг друга. Приятная мысль. Как он будет ждать год, а то и больше, чтобы жениться на ней? Ужасная мысль.
– Я умираю с голоду.
У нее была привычка придавать словам двойное значение, он уже знал это и сейчас внимательно взглянул на нее, но, судя по всему, она говорила буквально.
– Хорошо, – сказал он, – потому что я принес тебе пропитание.
Казалось, она была под сильным впечатлением.
– Есть ли у тебя недостатки, Кристи? Хоть какие-нибудь?
– Ты узнаешь о них, когда попробуешь то, что я приготовил.
Жареная свинина на больших кусках хлеба, с маслом и хреном, картофель, тушенный в сметане и разогретый на плите, немного салата из щавеля, который можно было круглый год собирать вдоль берегов реки, и старая бутылка «Шамбертена» из винного подвала его отца: хорошее оно или плохое, они выяснят вместе.
Они ели в постели, Энни надела одну из его сорочек и все время говорила, что все очень вкусно, что это – лучшая еда в ее жизни.
– Значит, у меня совсем нет недостатков? – поинтересовался он.
– Я ничего такого не нашла. Но они должны быть! У всех есть и у тебя тоже. И я собираюсь их разыскать. В течение следующих пятидесяти лет или около того.
Они поцеловались, словно чокнулись губами, и, улыбаясь, вернулись к еде.
– Зарабатываю я немного, – сказал Кристи погодя. – Я считаю дом викария своим домом, потому что я здесь родился и вырос, но на самом деле он не мой; он часть бенефициарного имущества и перейдет к следующему викарию после меня.
– Это хорошо, – сказала она беззаботно, – никто не скажет, что я вышла за тебя замуж из-за денег.
– Нет, но это могут сказать про меня.
– Чепуха. Из тех, кто тебя знает, Кристи, никому и в голову не придет ничего подобного. Ни на секунду.
Он не ответил, решив, что люди будут думать и, может быть, говорить много разного, если узнают об их связи. Но говорить ей об этом сейчас не имело смысла.
– Как бы там ни было, я думаю, ты станешь епископом через несколько лет, – беспечно заметила она, надкусывая одно из яблок, которые он принес на сладкое.
– Да неужели?
– Человек без недостатков должен идти в гору, это закон природы. А кстати, как можно стать епископом?
– Премьер-министр выдвигает твою кандидатуру, а королева ее утверждает, если, конечно, сумеешь пройти официальные выборы коллегии каноников.
– О Боже, мне придется выучить, что все это значит, правда? Коллегия каноников, бенефиции, епитрахиль. Каноны и обеты. Распределение десятины.
Она откинулась на подушку в притворном отчаянии.
– Сретенье, Мартынов день, Михайлов день, – добавил он. – Троица, Молебственное воскресенье, Самсон-сеночный.
– О, нет, ты это придумал.
– Ни капельки. Десятое июля. Говорят, что если на день святого Самсона идет дождь, то будет дождь еще сорок дней.
– Ну, в этом я не сомневаюсь. Да, кстати, Кристи, я ненавижу здешние зимы.
Он печально покачал головой.
– Это мне изменить не под силу.
– Ладно, но я требую уступок за жертву, которую приношу.
Он поставил пустую тарелку и перекатился на бок, чтобы повернуться к ней лицом.
– Я пойду на уступки. Сделаю столько уступок, что ты не будешь знать, что с ними делать, – Он подтянулся к ней и обнял. – И, кроме того, я буду держать тебя в тепле.
– И в этом я тоже не сомневаюсь, – кивнула она, задыхаясь.
Во рту у нее остался вкус яблок после его поцелуя. Она опустилась ниже на постели, так что ее голова съехала с подушки. Ее руки на его коже грели, как теплые языки пламени.
– Сколько времени? – прошептала она знойным голосом.
– Поздно.
– Как поздно?
– Три, три тридцать.
Она улыбнулась.
– Это рано. Зимой в Холле никто не поднимается раньше шести. У нас еще целых три часа.
– Достаточно, чтобы ты закончила историю своей жизни.
– Извини?
– Захватывающая развязка.
– Сейчас?
– Только если ты захочешь. – Он убрал с ее глаз прядь волос и заправил ей за ухо. – Ты можешь мне не рассказывать. Но я знаю, что было что-то не так между тобой и Джеффри., нечто более скверное, чем можно было ожидать между двумя людьми, которые не подходят друг другу и не любят друг друга. Что-то, о чем ты не захотела рассказать.
Она отвела взгляд, посмотрела через его плечо на потолок, и ее глаза затуманились в нерешительности. Она села, взбила подушку, натянула одеяло на ноги, бесцельно шаря глазами по покрывалу.
– Я собиралась тебе рассказать, – сказала она наконец, – но удерживала себя. Все ждала, что выберу более подходящее время и более подходящее место. Но это был просто предлог, чтобы не рассказывать тебе, и, я думаю, время сейчас такое же подходящее, как любое другое.
– Это так болезненно?
– Это… отвратительно. – Она повернулась к нему. – Но ничто не сможет испортить нам эту ночь, правда, Кристи?
– Нет, ничто не испортит эту ночь. Тревога ушла с лица Энни; она нежно улыбнулась ему.
– Нет, – согласилась она, – ничто не испортит эту ночь. Итак, на чем я остановилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93