Вся страна – это один огромный сад.
– В котором трудно сражаться?
– Там замечательно сражаться, – с горечью произнес Эдвард, – если только ты партизан.
Он вздохнул и повернулся, облокотившись на медный поручень под окном. Он сложил руки.
– Я мог бы догадаться, что случится. Мне стоило бы. Но, будь все проклято, Алиса, мне же тогда было всего восемнадцать! Я был чужой в их мире! Мне казалось, они знают, что делают, в этих своих блестящих доспехах и пышных шлемах.
До сих пор ей еще не приходилось видеть, чтобы он оправдывался.
– Но ты ведь все равно ничего не мог поделать, правда?
– Еще как мог! У меня оставалась мана, которую я набрал в храме Ольфаан. Конечно, по меркам их богов, это немного. Я знал, что волшебных замков я бы с ней не построил, но мне казалось, что удастся использовать ее для исцеления или чего-нибудь в этом роде, так что я берег ее. Но даже пользуясь одной харизмой пришельца, я мог бы наставить Каммамена на путь истинный, если бы я только вовремя увидел проблему. – Он скривился. – Единственный, кто умел думать из них, – Тарион, но тот смылся, пока все еще было в порядке.
Он снова повернулся к стеклу и подрисовал еще немного в своей карте.
– Лемодвейл напоминает змею, он очень длинный и узкий. Мы вступили в него вот здесь, на восточном конце. Лемод – столица – вот здесь, в западной части. Никто и не подумал поинтересоваться, есть ли там поблизости проходимые перевалы. Была осень. – Он хмуро посмотрел на нарисованную им карту, а может быть, на мелькавший за окном пейзаж.
Поезд начал сбавлять ход перед очередной станцией, но ей показалось, что он не смотрит, а просто колеблется, рассказывать ли ему дальше.
– Ты думаешь, Каммамену стоило лучше изучать географию, ведь так? – буркнул он. – Скорее уж историю. Он стал не первым джоалийским генералом, который погиб в Лемодвейле.
Мимо окна проплывали дома, медленнее и медленнее.
– К тому же он не стал и первым джоалийским генералом, которого убили собственные подчиненные. И когда Палата поняла, что я нахожусь в армии, нам пришлось сражаться уже с богами.
26
Через четыре дня после того, как войско спустилось в Лемодфлэт, Злабориб приобрел свой первый боевой опыт. Впрочем, сам бой оказался не так страшен, как его ожидание.
Он ненавидел Лемодвейл. Все нагианцы ненавидели Лемодвейл. Их земля была плоской, сухой, и редок был тот день, когда, глянув в любую сторону, ты не мог разглядеть вдалеке Нагволл. По ночам звезды и луны сияли над головой бесчисленным множеством светлячков в бездонном небе.
В Лемодвейле все было по-другому. Небо и горы исчезли; от всего мира остались только деревья, такие частые, что между ними с трудом находилось место для шатра, и ни единого ровного клочка земли. Лемодфлэт нельзя было назвать и настоящими джунглями, ибо деревья были высажены рядами, изгибавшимися вдоль склонов. Обыкновенно подлесок отсутствовал, но нижние ветви росли на уровне плеч, и люди, то и дело наклоняясь, превращались в горбунов. Открытых полей здесь не было вовсе, да и полян, на которые бы падало солнце, тоже немного. Изо дня в день видимость не превышала двадцати ярдов, да и то лишь в одном направлении. Он мог идти часами, и ничего не менялось. Это было все равно что оказаться взаперти, в лабиринте колонн, с постоянно протекающей крышей. Некоторые нагианцы едва не сошли с ума.
Дождь шел каждый день – иногда брызгал ненадолго, иногда моросил с утра до вечера. Краска на лицах размывалась и окрашивала бороды в цвета радуги.
Следы помета на земле показывали, что какие-то дикие или домашние животные паслись в этих садах, но самих их не видели ни разу. Да и лемодианцы тоже как сквозь землю провалились. Все строения, что им удалось найти, были брошены, многие сожжены. Войско продвигалось, не встречая сопротивления, если не считать холодной, непрерывной сырости и расстройств желудка от непривычной пищи.
Наконец-то разведчики обнаружили деревню; название ее осталось неизвестным. Наконец-то их мог ожидать бой.
Каммамен Полководец решил атаковать на рассвете. Он предоставил нагианцам честь идти в атаку первыми, поскольку полагал, что они смогут передвигаться тише, чем джоалийцы в своих доспехах, – так он, во всяком случае, сказал. Дождь перестал. Светил почти полный Трумб, и его устрашающий зеленый свет с трудом пробивался сквозь листву. Света хватало как раз на то, чтобы видеть идущего впереди человека, если держаться поближе к нему. Передвигаться, не натыкаясь на древесные стволы и ветки, было невозможно. Днем бойцы прикрывали лицо щитами, пока выдерживали левые руки, но сейчас щиты производили бы слишком много шума. Поэтому они перевесили щиты за спину и крались вперед, раздвигая ветки руками. Злабориб шел за Помуином, а Догтарк шел за Злаборибом, и каждый старался не отставать и не упускать из вида идущего впереди, рискуя каждую минуту проткнуть его своим копьем. В темноте легко было не разглядеть острый кованый наконечник.
Шелест опавшей листвы под ногами, и больше ни звука. Насколько Злабориб понял, они вполне могли описать круг и вернуться в лагерь. Его спина и шея болели от постоянного нагибания.
Он дрожал, уверяя себя, что виной тому холодный утренний воздух, хотя сам-то прекрасно понимал, что занимается самообманом. Его ноги были ледяными. Ему казалось, он не столько боится смерти, сколько боится показаться трусом перед этими молодыми крестьянами. Что они подумают о своем будущем правителе, если он лишится чувств или просто обделается от страха, когда начнется бой? Возможно, он самый старший нагианец в армии, поскольку призывались только холостяки, а в деревнях женятся рано.
Они были необразованны и невежественны. Они принимали жизнь такой, какова она есть, не задумываясь о ее смысле, о божественном замысле или об этике.
Молодым легче быть храбрыми. Жизнь кажется им вечной. Возможно, все эти раскрашенные воины до сих пор оставались девственниками. В лагере они обменивались веселыми шуточками насчет лемодийских женщин, которых возьмут в плен, насчет развлечений, которые последуют за этим. Злабориб не был воином. Не был он и девственником. Он знал, что короткое наслаждение не стоит риска быть раненым или убитым.
Помуин остановился и оглянулся. Злабориб подошел ближе, старательно отводя острие копья в сторону, потом обернулся сам, чтобы Догтарк не ткнул в него своим. Они постояли так рядом, прислушиваясь к стихающим позади шагам. По цепи пробежал легкий шелест – воины садились, повинуясь неслышной отсюда команде. Двигаться в темноте, когда со всех сторон деревья, а к запястью примотан кожаной лентой десятифутовый шест, было нелегко. Но Помуин сел, Злабориб сел, Догтарк сел, и шелест постепенно стих.
Им строго-настрого запретили говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
– В котором трудно сражаться?
– Там замечательно сражаться, – с горечью произнес Эдвард, – если только ты партизан.
Он вздохнул и повернулся, облокотившись на медный поручень под окном. Он сложил руки.
– Я мог бы догадаться, что случится. Мне стоило бы. Но, будь все проклято, Алиса, мне же тогда было всего восемнадцать! Я был чужой в их мире! Мне казалось, они знают, что делают, в этих своих блестящих доспехах и пышных шлемах.
До сих пор ей еще не приходилось видеть, чтобы он оправдывался.
– Но ты ведь все равно ничего не мог поделать, правда?
– Еще как мог! У меня оставалась мана, которую я набрал в храме Ольфаан. Конечно, по меркам их богов, это немного. Я знал, что волшебных замков я бы с ней не построил, но мне казалось, что удастся использовать ее для исцеления или чего-нибудь в этом роде, так что я берег ее. Но даже пользуясь одной харизмой пришельца, я мог бы наставить Каммамена на путь истинный, если бы я только вовремя увидел проблему. – Он скривился. – Единственный, кто умел думать из них, – Тарион, но тот смылся, пока все еще было в порядке.
Он снова повернулся к стеклу и подрисовал еще немного в своей карте.
– Лемодвейл напоминает змею, он очень длинный и узкий. Мы вступили в него вот здесь, на восточном конце. Лемод – столица – вот здесь, в западной части. Никто и не подумал поинтересоваться, есть ли там поблизости проходимые перевалы. Была осень. – Он хмуро посмотрел на нарисованную им карту, а может быть, на мелькавший за окном пейзаж.
Поезд начал сбавлять ход перед очередной станцией, но ей показалось, что он не смотрит, а просто колеблется, рассказывать ли ему дальше.
– Ты думаешь, Каммамену стоило лучше изучать географию, ведь так? – буркнул он. – Скорее уж историю. Он стал не первым джоалийским генералом, который погиб в Лемодвейле.
Мимо окна проплывали дома, медленнее и медленнее.
– К тому же он не стал и первым джоалийским генералом, которого убили собственные подчиненные. И когда Палата поняла, что я нахожусь в армии, нам пришлось сражаться уже с богами.
26
Через четыре дня после того, как войско спустилось в Лемодфлэт, Злабориб приобрел свой первый боевой опыт. Впрочем, сам бой оказался не так страшен, как его ожидание.
Он ненавидел Лемодвейл. Все нагианцы ненавидели Лемодвейл. Их земля была плоской, сухой, и редок был тот день, когда, глянув в любую сторону, ты не мог разглядеть вдалеке Нагволл. По ночам звезды и луны сияли над головой бесчисленным множеством светлячков в бездонном небе.
В Лемодвейле все было по-другому. Небо и горы исчезли; от всего мира остались только деревья, такие частые, что между ними с трудом находилось место для шатра, и ни единого ровного клочка земли. Лемодфлэт нельзя было назвать и настоящими джунглями, ибо деревья были высажены рядами, изгибавшимися вдоль склонов. Обыкновенно подлесок отсутствовал, но нижние ветви росли на уровне плеч, и люди, то и дело наклоняясь, превращались в горбунов. Открытых полей здесь не было вовсе, да и полян, на которые бы падало солнце, тоже немного. Изо дня в день видимость не превышала двадцати ярдов, да и то лишь в одном направлении. Он мог идти часами, и ничего не менялось. Это было все равно что оказаться взаперти, в лабиринте колонн, с постоянно протекающей крышей. Некоторые нагианцы едва не сошли с ума.
Дождь шел каждый день – иногда брызгал ненадолго, иногда моросил с утра до вечера. Краска на лицах размывалась и окрашивала бороды в цвета радуги.
Следы помета на земле показывали, что какие-то дикие или домашние животные паслись в этих садах, но самих их не видели ни разу. Да и лемодианцы тоже как сквозь землю провалились. Все строения, что им удалось найти, были брошены, многие сожжены. Войско продвигалось, не встречая сопротивления, если не считать холодной, непрерывной сырости и расстройств желудка от непривычной пищи.
Наконец-то разведчики обнаружили деревню; название ее осталось неизвестным. Наконец-то их мог ожидать бой.
Каммамен Полководец решил атаковать на рассвете. Он предоставил нагианцам честь идти в атаку первыми, поскольку полагал, что они смогут передвигаться тише, чем джоалийцы в своих доспехах, – так он, во всяком случае, сказал. Дождь перестал. Светил почти полный Трумб, и его устрашающий зеленый свет с трудом пробивался сквозь листву. Света хватало как раз на то, чтобы видеть идущего впереди человека, если держаться поближе к нему. Передвигаться, не натыкаясь на древесные стволы и ветки, было невозможно. Днем бойцы прикрывали лицо щитами, пока выдерживали левые руки, но сейчас щиты производили бы слишком много шума. Поэтому они перевесили щиты за спину и крались вперед, раздвигая ветки руками. Злабориб шел за Помуином, а Догтарк шел за Злаборибом, и каждый старался не отставать и не упускать из вида идущего впереди, рискуя каждую минуту проткнуть его своим копьем. В темноте легко было не разглядеть острый кованый наконечник.
Шелест опавшей листвы под ногами, и больше ни звука. Насколько Злабориб понял, они вполне могли описать круг и вернуться в лагерь. Его спина и шея болели от постоянного нагибания.
Он дрожал, уверяя себя, что виной тому холодный утренний воздух, хотя сам-то прекрасно понимал, что занимается самообманом. Его ноги были ледяными. Ему казалось, он не столько боится смерти, сколько боится показаться трусом перед этими молодыми крестьянами. Что они подумают о своем будущем правителе, если он лишится чувств или просто обделается от страха, когда начнется бой? Возможно, он самый старший нагианец в армии, поскольку призывались только холостяки, а в деревнях женятся рано.
Они были необразованны и невежественны. Они принимали жизнь такой, какова она есть, не задумываясь о ее смысле, о божественном замысле или об этике.
Молодым легче быть храбрыми. Жизнь кажется им вечной. Возможно, все эти раскрашенные воины до сих пор оставались девственниками. В лагере они обменивались веселыми шуточками насчет лемодийских женщин, которых возьмут в плен, насчет развлечений, которые последуют за этим. Злабориб не был воином. Не был он и девственником. Он знал, что короткое наслаждение не стоит риска быть раненым или убитым.
Помуин остановился и оглянулся. Злабориб подошел ближе, старательно отводя острие копья в сторону, потом обернулся сам, чтобы Догтарк не ткнул в него своим. Они постояли так рядом, прислушиваясь к стихающим позади шагам. По цепи пробежал легкий шелест – воины садились, повинуясь неслышной отсюда команде. Двигаться в темноте, когда со всех сторон деревья, а к запястью примотан кожаной лентой десятифутовый шест, было нелегко. Но Помуин сел, Злабориб сел, Догтарк сел, и шелест постепенно стих.
Им строго-настрого запретили говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115