Мы уже говорили, что своей прожорливости Фигаро был обязан как тяжелым последствиям, связанным с самим этим пороком, так и суровым телесным наказаниям со стороны тех, за чей счет этот его порок удовлетворялся.
Так, однажды, когда пес охотился вместе со своим молодым хозяином в тех самых болотах Вуалю, которые, проезжая мимо них, видела Камилла и которые вызвали ее восхищение, охотник первым же выстрелом поразил бекаса; птица упала за кучей хвороста, высотой приблизительно в метр и длиной в три метра: она осталась здесь после того, как мельник из Вуалю срубил несколько ольх, и какой-то косарь, отправившись перекусить, прислонил к ней свою косу, так что ее ручка возвышалась над хворостом.
Собака менее проворная, менее сильная, а главное, менее прожорливая, чем Фигаро, потрудилась бы обойти кучу хвороста, но такая умеренность в поведении была не в характере Фигаро. Он разбежался и прыгнул через препятствие, словно скаковая лошадь в стипль-чезе, прыгающая через барьер.
Но едва неосторожный прыгун скрылся за хворостом, как раздался болезненный визг, и хозяин, к своему глубочайшему изумлению, увидел, что пес не возвращается.
Он тут же подбежал к куче хвороста, но, более осторожный, чем Фигаро, обошел ее.
Несчастное животное упало на острие косы, пронзившее ему при этом шею; к счастью, повреждены были только мышцы; артерия осталась целой, и ни гортань, ни пищевод не были затронуты.
В трех дюймах от собачьей морды находился убитый бекас, которого Фигаро, к своему величайшему огорчению, не мог достать, и потому он смотрел на птицу взглядом, горящим скорее от вожделения, нежели от испытываемого им страдания, хотя кровь из его раны била фонтаном.
Хозяин собаки прежде всего подобрал добычу и положил ее в охотничью сумку; эта операция вызвала у Фигаро такое разочарование, что, подняв голову, он совершенно самостоятельно освободился от лезвия косы. Подобно Эпаминонду, он сам вытащил из раны клинок.
После этого примененное к нему лечение было весьма простым: шею Фигаро промыли в чистой воде соседнего ручья, платок из кармана хозяина послужил раненому животному тампоном, а галстук — бинтом, и пес продолжал охотиться весь остаток дня, как будто ничего не случилось.
Не стоит и говорить, что рана при всей ее серьезности нисколько не повлияла на аппетит Фигаро, и поскольку первая штука дичи — а это, как мы сказали, был бекас — ускользнула от него, то вторая — коростель — мгновенно исчезла в пасти собаки.
В другой раз Фигаро, заметив на двери мясника Моприве, — надо сказать, что именно с мясниками и колбасниками у обжоры были всегда самые серьезные проблемы, — заметив, повторяем, на двери мясника баранье сердце, висящее на крюке, и думая об этом крюке, на который было насажено сердце, не более, чем рыба думает о крючке, на котором извивается червяк, неосмотрительный Фигаро прыгнул, схватил кусок вожделенного мяса и остался висеть на крюке, вонзившемся ему в нёбо.
Мясник, услышав визг жертвы, выбежал с ремнем в руках и, посчитав наказания крюком недостаточным, на славу отстегал висевшего Фигаро, после чего, взяв собаку в охапку, снял ее с крюка и поставил на лапы.
Но одновременно с Фигаро на земле оказалось и свалившееся с того же крюка баранье сердце — первопричина всего случившегося.
Едва встав на лапы, Фигаро бросился на баранье сердце и, схватив его, убежал прочь, оставив мясника настолько ошеломленным, что у него и в мыслях не было преследовать грабителя.
Неприятности, почти всегда падавшие на голову папаши Мартино, в чьей гостинице, словно в неприкосновенном убежище, преступник скрывался после каждого совершенного им нового правонарушения, заставили хозяина «Золотого креста» потребовать от своего племянника Жоржа Мартино расстаться с собакой. Вследствие этого молодой Мартино, ценивший присущие Фигаро таланты, с сожалением дал дяде разрешение договариваться о продаже Фигаро первому встречному покупателю, действуя при этом в интересах племянника и от его имени, и предоставил ему полную свободу назначать условия сделки и продажную цену собаки.
Итак, закончив это отступление, представляющееся нам совершенно необходимым, мы полагаем возможным вернуться к дилижансу и находящимся внутри него пассажирам, однако не оставляя без внимания Фигаро, с которым мы еще далеко не покончили.
Итак, в ту минуту, когда, преодолев Восьенский холм и дав немного перевести дух лошадям, Левассёр мощным ударом кнута вновь стронул с места свою громоздкую колымагу, Фигаро, преследуемый на этот раз уже не мясником, а колбасником, влетел в кухню «Золотого креста», держа в зубах окорочок. В задней ноге пса торчал вонзившийся в нее наполовину лезвия нож, который колбасник успел метнуть в беглеца.
Фигаро кинулся в спальню, забился под кровать и принялся пожирать окорочок, беспокоясь о своей задней части не больше, чем если бы она была уколота всего лишь шипом розы.
Мгновение спустя сильно запыхавшийся колбасник появился на пороге кухни.
— Ну! — воскликнул он, скрестив руки и глядя на папашу Мартино, с невинным видом шпиговавшего фрикандо. — Экий же законченный негодяй ваш Фигаро! Ему уже мало того, что он таскает мои окорока, он утащил еще и мой нож! О! Но это уже слишком!
— Во-первых, — примирительным тоном произнес Мартино, рассчитывая отстраниться от этой истории, — во-первых, кум Баке, Фигаро вовсе не моя собака, а моего племянника Жоржа.
— Надо же! Надо же! Почему же он тогда не ищет убежища у вашего племянника Жоржа? Почему он прячется здесь? Собаки, видите ли, тоже имеют разум; они спасаются у тех, кто их защищает. Итак, куманек, вы не можете отрицать, что Фигаро у вас. Я видел, как этот жулик вбежал сюда!
— Я ничего не отрицаю, дорогой Баке, — сказал папаша Мартино. — Я ничего не отрицаю, и доказательством этому служит то, что я заберу у Фигаро ваш шпиговальный нож и верну его вам.
— А мой окорочок вы мне тоже вернете?
— А вот этого я не могу вам обещать, так как вряд ли от него что-либо осталось к этому времени; но я могу вам за него заплатить.
— Заплатить мне за него?! Заплатить?! Стану я сутяжничать с вами из-за какого-то окорочка, куманек. Нет, — произнес колбасник, — достаньте-ка бутылочку доброго бургундского и покончим с этим. Хвала Господу, у меня в лавке еще хватает окорочков!
— Если вы так относитесь к этому, кум, то есть как славный малый, то признаюсь вам, как признался бы на исповеди нашему бедному аббату Грегуару, если бы он еще был жив, что я уже сыт по горло выходками этого мерзавца Фигаро. И если б он хоть раз что-нибудь стащил здесь, так ведь нет. Можно подумать, как вы только что сказали, будто он имеет разум!
— Имеет, кум, имеет… Даже и не думайте, будто этот разбойник не понимает, что делает;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136