— Минуту! Мы забываем, что я упредил твой совет, мой старый друг, и что, имея на руках долговое обязательство, только что признанное тобою, я передал свои права третьему лицу.
На лице г-на Пелюша отразилось крайнее изумление. Он переводил растерянный взгляд со своего друга на дочь и обратно с непередаваемым выражением. Казалось, он никак не мог поверить, что все это ему не почудилось. Наконец, похоже, он все понял, причем даже слишком хорошо, так как, схватив свой колпак, с яростью швырнул его на середину комнаты и закричал:
— А! Тысяча чертей! Я понял, мне известно теперь, на чье имя ты перевел вексель! Мадлен, Мадлен, что ты наделал?
— Я воспользовался моим правом, ты сам говорил об этом.
— Нет, ты не вправе был так поступать, речь идет о моральном обязательстве, которое ты не можешь передать другому.
— Почему же? Неужели ты будешь утверждать, что менее обязан мне только потому, что вместо презренных денег я поставил на карту свою жизнь, чтобы спасти твою?
— Я не говорю этого, но…
— Снискав твою признательность, я пользуюсь ею как денежными средствами, чтобы оплатить собственный долг. Что может быть справедливее?
— Это безумие, — сказал г-н Пелюш, чеканя каждый слог.
— Быть может. Ты волен допустить, чтобы твое обязательство опротестовали; зато я вправе думать, что репутация торгового дома Пелюша во многом походит на другие деловые репутации и что она гораздо больше обусловливается страхом перед законом, чем проистекает из подлинной любви к справедливости.
— Никогда и никому не позволено злословить о торговом доме Пелюша, слышишь, Мадлен? — вскричал владелец «Королевы цветов», побелев от ярости. — Наш дом всегда исполнял взятые на себя обязательства и подтверждал свою подпись, и если в данном случае я оспариваю свое обещание, то у меня есть на это свои причины.
— Причины? Какие же?!
— Причина всего лишь одна, но она не терпит никаких возражений! — вскричал г-н Пелюш с воодушевлением человека, нашедшего решение трудной задачи. — Как бы ни была велика моя благодарность, я могу располагать лишь тем, что мне принадлежит. Времена, когда бессердечные родители присваивали себе право распоряжаться рукой девушки, не принимая во внимание ее чувства, прошли. Эти времена миновали, и я, столько раз встававший на защиту бессмертных принципов, которые пришли им на смену, не стану заниматься их возрождением. Моя отцовская власть отступает перед выбором супруга для моей дочери, и я также не считаю себя вправе навязывать ей кого-либо в мужья, как не считал бы вправе заключать ее в ту могилу для живых, что называется монастырем.
— Браво! — воскликнул Мадлен, радостно потирая руки. — Я принимаю к сведению твои слова, как говорят в суде.
При слове «супруг» Камилла, следившая с самого начала разговора за всеми его перипетиями с тревожным любопытством, поднялась и направилась к двери; но, более проворный, чем она, Мадлен обогнал ее, закрыл дверной замок на два оборота, а ключ положил в карман.
— Извините, мадемуазель, — сказал он, сделав ударение на этом слове, — но после того, что сказал ваш достопочтенный отец, ваше присутствие здесь стало необходимым.
— Да, — подхватил г-н Пелюш, — да, и она, без сомнения, подтвердит мою правоту, я уверен в этом. Говори, Камилла.
— Но, — пробормотала девушка, — чтобы я могла ответить вам, отец, я должна знать, о чем идет речь.
— О твоем замужестве, черт возьми! Разве ты не видишь здесь Мадлена, утверждающего, что в силу обещания, которое я ему дал, он может присвоить себе право предложить тебя в жены первому встречному. Я отлично вижу, что ты возмущена этим так же, как был возмущен я.
— Но быть может… — бессвязно и едва слышно проговорила Камилла.
— Быть может, — закончил за нее Мадлен, — стоило бы назвать мадемуазель имя этого первого встречного.
— Не стоит труда, — с важностью произнес г-н Пелюш. — Впрочем, моя дочь слишком умна, чтобы не угадать его так же хорошо, как и я. Говори же, Камилла. Дерзкая самоуверенность этого добрейшего друга заслуживает того, чтобы ему преподали урок, так что не щади его. Повтори ему то, что он уже слышал от меня: тот, кого ты изберешь в мужья, будет достойным негоциантом, таким же уважаемым, как твой отец, а не подобный самодовольный дворянчик, который будет считать, что он оказал тебе слишком большую честь, взяв тебя в жены, чтобы думать еще о том, как бы сделать тебя счастливой.
— Будьте уверены, отец, — ответила Камилла, — что все сказанное здесь крестным не более чем шутка и что госпо… и что тот, кого он имеет в виду, никогда не думал и не думает обо мне.
— Черт побери! Он думает так мало, что в пять часов утра я застиг его врасплох, пританцовывающим от холода, под вашими окнами, а в половине шестого он мне грозился уехать в Африку и сложить там голову, потому что я отказался идти к вашему отцу, чтобы просить вашей руки, мадемуазель.
— Дьявол! — проговорил г-н Пелюш с язвительной улыбкой. — Вот уж весьма внезапный и неожиданный энтузиазм. Прошло только двое суток, как он знаком с Камиллой, а он уже говорит, что готов умереть из-за нее!..
— И ты еще жалуешься? Не правда ли, это самое лучшее свидетельство достоинств твоей дочери, какое ты мог бы когда-либо встретить? И ты полагаешь, что он первый и единственный пал жертвой такого рода обстоятельств? Есть и другие, но они молчат, хотя думают так же.
Камилла с мольбой посмотрела на крестного, и этот ее взгляд напоминал взгляд затравленной косули, просящей пощады у своего истязателя.
— Послушай, — продолжал Мадлен, — будет гораздо лучше, если ты вернешься к такой простой и такой разумной программе, только что тобою намеченной, и поскольку ты признаешь, что только твоя дочь вправе решать, то и спроси у нее, нравится ей господин Анри де Норуа или не нравится…
— Но ведь уже все сказано! — вскричал г-н Пелюш с гневом.
— Да ничего еще не сказано.
— Видел ли кто-нибудь когда-либо другую такую скотину, как эта! Он осмеливается утверждать, что знает чувства моей дочери лучше, чем я!
— Отец, прошу вас, не ругайте моего бедного крестного, который так нас любит.
Произнеся эти слова, Камилла бросилась на шею крестному и дважды поцеловала его в знак их примирения и в знак благодарности за его настойчивость.
— Но он в конце концов начинает меня раздражать! Вот уже битый час я ему твержу, что мы не хотим иметь супругом дворянина.
— Отец, — пробормотала Камилла, не глядя на того, к кому она обращалась, — но ведь это не его вина.
— А! Ты слышал ее, это не его вина, — торжествующе сказал Мадлен. — Конечно, это не его вина! Ведь не всем на свете выпадает удача родиться продавцом цветов, как ты, или торговцем игрушками, как я. Послушай, дружище, ты, столько раз громивший предрассудки прежних сословий, не будь так же неразумен, как те, на кого ты обрушил свои насмешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136