К несчастью, двойная уловка сборщика налогов не ускользнула от внимания его постоянного насмешника, с готовностью ухватившегося за эту новую возможность покарать самодовольное чванство Жиродо.
— Э-э! — заметил Жюль Кретон. — А ведь порой именно охотники не дожидаются кабанов.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, черт возьми, что у кабана крепкие ноги, но вот у моего друга Бенуа Жиродо, именуемого Бенедиктом, они длиннее и проворнее.
Господин Жиродо стал красным как рак при намеке на недавнее приключение, героем которого он был.
— Хотел бы я увидеть вас на моем месте, господин Кретон! — язвительно вскричал он.
— Я от чистого сердца дал бы два наполеондора, чтобы оказаться там.
— Лицом к лицу с разъяренным зверем, имея в руках ружье, дважды давшее осечку!
— В то, что зверь был разъярен, охотно верю; но вот что касается ружья, то, чтобы убедить нас в том, что оно дало осечку, следовало бы предусмотрительно вынуть из него капсюли.
Утверждения Жюля Кретона тем сильнее раздражали г-на Жиродо, что смех сотрапезников в конце концов оторвал Камиллу от беседы с Анри, вызвавшей у нее неподдельный интерес, и сборщик налогов поймал на себе взгляд девушки, в котором сквозила определенная доля лукавства.
— Я докажу вам, когда вам будет угодно, господин Кретон, что не только кабан, но и человек никогда не заставит меня отступить.
— Ну, дружище Бенуа, не пугайте нас, — продолжал неисправимый насмешник. — Каждый ведет себя на этом свете в соответствии со своими скромными возможностями. Если у вас нервный характер, то это вина не ваша, а скорее вашего отца и вашей матери, наградивших вас им, и я уверяю, что от этого вы не стали менее интересным в глазах красавиц.
— Значит, кабаны бросаются на тех, кто в них стреляет? — спросил г-н Пелюш.
— Изредка, — ответил Мадлен.
— Да, — кивнул Жюль Кретон. — Однако то здесь, то там среди них встречаются такие, которые имеют глупость защищаться, когда на них нападают.
— А как следует поступить в подобном случае?
— Прицелиться, подпустить его на пять шагов и спустить курок, — просто ответил Мадлен.
— А если промахнешься?
— Тогда уж они не промахнутся, — ответил Жюль Кретон. — Но есть способ менее героический и менее опасный, чем тот, что посоветовал вам ваш друг Мадлен. Вообразите, господин Пелюш, что кабан, о котором я вам только что говорил и по которому ружье моего друга Жиродо дважды дало осечку, что не только весьма удивительно, но и весьма досадно, — так вот, вообразите, повторяю, что этот кабан пользовался в кантоне скверной репутацией. Однажды за завтраком мы долго обсуждали героические подвиги этого животного, перечислили не менее дюжины распоротых собак, не говоря уж о сапожнике из Монгобера Жане Гренеше, испустившем дух от раны длиной в тридцать пять сантиметров пониже поясницы. За разговором возник вопрос, который вы нам только что задали, а именно: что же делать, если этот разъяренный зверь набросится на вас. Мадлен, старый смельчак, дал свой ответ; другие же сошлись во мнении, что более мудрым было бы найти убежище на ветвях дерева. Один красивый молодой человек, чье имя я называть не буду, поскольку он полагает, что его заботы о своей особе могут нанести урон его брачным притязаниям, выслушал всю эту беседу с огромным интересом. На охоте он оказался моим соседом справа, и не успели мы занять наши места, как я увидел, что он с помощью рук и коленей уже карабкается на молодое рослое дерево, конечно же, из соображений предосторожности и исключительно ради того, чтобы заранее убедиться, что им еще не слишком забыты его юношеские уроки гимнастики.
— Сударь, — сказал г-н Пелюш, бросая презрительный взгляд на бедного Жиродо, чья репутация была безоговорочно погублена этим последним залпом, — сударь, если бы я знал, что отступил перед животным, которое, в конце концов, есть не что иное, как дикая свинья, то никогда, слышите, никогда я бы не осмелился вновь предстать перед моими товарищами.
— Дикая свинья! Ты можешь говорить об этом сколько угодно, дружище Пелюш, но было бы столь же неверно приписывать этому животному малодушие и низость его выродившихся родственников, как несправедливо судить о достоинствах предков по пошлости и грубости их потомков. Я не трус и, однако, должен тебе признаться, что во время моей первой встречи с одним из этих господ, когда, услышав крики боли и отчаяния моих бедных собак, я решил прийти им на помощь и ползком, расчистив себе путь под остролистом, очутился прямо в логове зверя, а ноги мои утопали в болотистой почве, когда в шуме его яростных атак против моих двух собак я расслышал скрежет кабаньих клыков о песчаник и ощутил, так сказать, его дыхание у своих ног, то эта свинья, потому что она и есть свинья, внушила мне чувство, которое если и не было страхом, то столь сильно напоминало его, что я смиренно признал его таковым и благоразумно отступил.
— Ах, оставь меня в покое, Мадлен. Не хочешь ли ты меня убедить, что сражаться с кабаном опаснее, чем штурмовать баррикады?
— Возможно!
— Ну что же! Черт побери! — вскричал, воодушевившись, г-н Пелюш. — Я сокрушил извечных противников общества и порядка, так неужели я не справлюсь с…
— … врагом картофеля… В таком случае поторопись допить свой кофе. Загонщики входят во двор, уже полдень, и мы не можем терять ни минуты.
Все сотрапезники уже были на ногах, одни надевали гетры, другие пристраивали охотничьи сумки, все торопились как можно быстрее покончить со сборами. Камилла и Ан-ри вынесли стулья на небольшую лужайку и продолжили там свою беседу, не переставая любоваться всегда столь живописной картиной, какую представляет собой выезд на охоту.
Взаимное согласие двух молодых людей, похоже, чрезвычайно тревожило г-на Пелюша. Подойдя к Мадлену, занятому поисками пуль в ящичке своего секретера, он сказал ему:
— Ах, Мадлен, похоже, твой господин де Норуа, такой доблестный воин, штурмовавший Железные ворота, не слишком торопится взяться за оружие.
— Анри? — отвечал бывший торговец игрушками. — Но Анри никогда не участвует в охоте, он не пойдет вместе с нами.
— Как?! Значит, он останется вместе с Камиллой?
— Безусловно.
— Но это невозможно.
— Почему же? Так же как и ты, я дорожу честью и репутацией моей крестницы, Пелюш, и если я ничего не имею против того, чтобы она осталась с этим молодым человеком, то ты напрасно волнуешься. Поверь моему слову старого солдата, я ни капельки не преувеличил, рассказывая тебе о деликатности и возвышенности чувств моего молодого друга.
— Все это прекрасно, но, принимая во внимание те мысли, которые я высказал тебе сегодня утром и которые нисколько не изменились, это пребывание наедине чревато нежелательными последствиями, и я не допущу его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136