что следует не плодить мучеников, а наказывать злоумышленников; он сообщил об учреждении Революционного трибунала, которому предстоит заниматься исключительно рассмотрением политических преступлений. С мастерством подлинного оратора, похвалив патриотизм собравшихся, он призвал их как можно скорее отправиться на помощь армии и поклялся после их отъезда охранять Республику, а затем предложил толпе тотчас отправиться в Клуб кордельеров (где ждал предупрежденный заранее Камилл Демулен), дабы побрататься с ними.
Внезапно переменив мнение, смутьяны решили: «Он прав!» — и с криком «Да здравствует нация!» отправились брататься с кордельерами.
Дантон же словно на крыльях устремился с улицы Сент-Оноре в Тюильри, где заседал Конвент.
Его отсутствия никто не заметил. Сам же он сразу увидел, что ни один жирондист так и не покинул зала заседаний.
Депутаты меж тем голосовали за организацию Революционного трибунала.
Предложенный на их рассмотрение декрет гласил:
«Девять судей, назначенных Конвентом, будут разбирать дела тех, кто подлежит суду согласно настоящему декрету. Разбирательство будет производиться без предварительного следствия и без участия присяжных; виновность может быть доказана любыми средствами.
Преследованию подлежат не только те, кто изменит своему долгу, но и те, кто пренебрегает своими обязанностями либо уклоняется от них; те, кто поступками, речами или писаниями смущает народ; те, кто прежде занимал высокие должности, а ныне напоминает народу о правах, беззаконно присвоенных деспотами.
В зале должен постоянно находиться один из членов Трибунала для принятия разоблачительных заявлений».
Жирондисты в принципе были готовы проголосовать за создание Революционного трибунала — иначе говоря, были готовы выковать тот самый топор, что очень скоро лишил их жизни, однако приведенная нами редакция глубоко возмутила их, как возмутила бы, находись он в зале, и Дантона, которому также суждено было погибнуть по приговору этого трибунала.
Итак, Жиронда проголосовала против страшного декрета, однако победило большинство.
— Это настоящая инквизиция! — вскричал Верньо. — И похуже, чем инквизиция венецианская!
С этими словами он вместе со своими друзьями выбежал из Конвента. Впервые все они ощутили, какая глубокая пропасть разверзлась у них под ногами.
XLIX. ЛОДОИСКА
Луве, столь неосторожно выдвинутый вперед друзьями-жирондистами, жил на улице Сент-Оноре, всего в нескольких шагах от Якобинского клуба. Смелость, с которой он выступил против популярнейшего из политиков, жильца столяра Дюпле, неподкупного Робеспьера, обрекала его стать жертвой народной ненависти, и он знал, что погибнет при первом же бунте. Поэтому он раньше других начал вести жизнь изгнанника. Даже идя в Конвент, он непременно вооружался кинжалом и двумя пистолетами. Ночевал он у друзей, а к себе домой пробирался тайком лишь для того, чтобы повидать преданную ему юную красавицу Лодоиску.
Возлюбленная Луве, которая постоянно была настороже, услышала, как мимо дома с воплями и патриотическими песнями повалила толпа, направлявшаяся в Якобинский клуб; среди других криков Лодоиска различила призыв: «Смерть жирондистам!»; хуже того, ей померещился даже крик: «Смерть Луве!»
Тотчас она выбежала на улицу, смешалась с толпой заговорщиков, проникла вместе с ними в зал и выслушала с начала до конца речь, призывавшую «истребить предателей, министров-обманщиков и депутатов-изменников».
Сомнений не оставалось; оратор призывал истребить возлюбленного Лодоиски и всю партию, одним из вождей которой он был.
Мы уже видели, как молодая женщина бросилась вон из зала, как встретила на пороге Дантона и, не ведая причины его прихода, испугалась еще сильнее.
Куда же она бежала?
Вначале она и сама этого толком не знала. Свидания с Луве у нее в этот день не предвиделось. Кого же посвятить в страшную тайну? Ролана? Ведь он душа Жиронды. Но разве суровая г-жа Ролан, вдохновительница своего супруга, согласится даже под страхом смерти принять в своем доме любовницу сочинителя «Фобласа»? Ни за что.
Быть может, пойти к Верньо? Но Верньо невозможно застать дома. Все, кто посвятил себя Революции, предчувствуя, что им отпущен очень короткий срок и пытаясь жить вдвое насыщеннее, отдавали все свободное время любви. Поэтому Лодоиска знала почти наверняка, что Верньо находится не у себя, а у мадемуазель Кандей, очаровательной актрисы, которая из эгоизма не отпустит никуда своего возлюбленного.
Пойти к Кервелагану? Но он, если вообще не уехал из Парижа, наверняка обсуждает важные вопросы с бретонскими федератами в предместье Сен-Марсо, хотя союз с бретонцами в тот самый час, когда в Бретани разгорается восстание, — чистое безумие, грозящее окончательно погубить жирондистов.
Остановившись на углу улицы Сухого Дерева, Лодоиска не знала, на что решиться: идти дальше вдоль Сены или перейти по Новому мосту на другой берег, как вдруг мимо прошел человек, принадлежавший, как ей показалось, к числу жирондистов.
Вид у незнакомца был спокойный и беззаботный, как у человека, не ожидающего опасности либо презирающего ее.
Молодая женщина бросилась к нему.
— Гражданин, — сказала она, — меня зовут Лодоиска, я возлюбленная Луве; мне кажется, что вы жирондист или, по крайней мере, друг Жиронды.
Незнакомец почтительно поклонился.
— Вы не ошибаетесь, сударыня, — сказал он, — не разделяя всех убеждений жирондистов, я, вероятно, разделю их судьбу. Заброшенный в Париж великой любовью и великой ненавистью, я занял в Конвенте место среди ваших друзей, надеясь, что смогу отомстить дворянам, причинившим мне жестокую обиду; я ошибся. Республика, по-видимому, так сильна, что сыны ее почитают возможным постоянно драться меж собой; я то и дело присутствую при распрях партий, слышу взаимные обвинения в слабости и измене. Во всяком случае, вы можете довериться мне, сударыня; меня зовут Жак Мере.
Лодоиска слышала об этом человеке как об ученом медике, преданном Республике и исполненном милосердия.
— Помогите мне, — сказала она, — спасите их и самого себя.
Жак Мере покачал головой.
— Я почти убежден, — сказал он, — что мы обречены. Что ж! Меня связывала с этим миром только моя любовь; без нее жизнь мне не дорога. Вы, сударыня, также живете одной лишь любовью, вы поймете меня. Впрочем, как бы там ни было, если я могу чем-либо помочь вам, я к вашим услугам.
— Но неужели вы не знаете, что происходит? — вскричала Лодоиска.
— Нет, отчего же! — возразил Жак. — Я знаю все; я только сейчас из Конвента.
— А я только сейчас из Якобинского клуба, — отвечала Лодоиска, — поэтому я знаю больше вас. Я знаю, что члены секции Четырех наций вместе с волонтерами, пировавшими на рынке, явились к якобинцам с дикими песнями и гневными криками и потребовали смерти жирондистов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Внезапно переменив мнение, смутьяны решили: «Он прав!» — и с криком «Да здравствует нация!» отправились брататься с кордельерами.
Дантон же словно на крыльях устремился с улицы Сент-Оноре в Тюильри, где заседал Конвент.
Его отсутствия никто не заметил. Сам же он сразу увидел, что ни один жирондист так и не покинул зала заседаний.
Депутаты меж тем голосовали за организацию Революционного трибунала.
Предложенный на их рассмотрение декрет гласил:
«Девять судей, назначенных Конвентом, будут разбирать дела тех, кто подлежит суду согласно настоящему декрету. Разбирательство будет производиться без предварительного следствия и без участия присяжных; виновность может быть доказана любыми средствами.
Преследованию подлежат не только те, кто изменит своему долгу, но и те, кто пренебрегает своими обязанностями либо уклоняется от них; те, кто поступками, речами или писаниями смущает народ; те, кто прежде занимал высокие должности, а ныне напоминает народу о правах, беззаконно присвоенных деспотами.
В зале должен постоянно находиться один из членов Трибунала для принятия разоблачительных заявлений».
Жирондисты в принципе были готовы проголосовать за создание Революционного трибунала — иначе говоря, были готовы выковать тот самый топор, что очень скоро лишил их жизни, однако приведенная нами редакция глубоко возмутила их, как возмутила бы, находись он в зале, и Дантона, которому также суждено было погибнуть по приговору этого трибунала.
Итак, Жиронда проголосовала против страшного декрета, однако победило большинство.
— Это настоящая инквизиция! — вскричал Верньо. — И похуже, чем инквизиция венецианская!
С этими словами он вместе со своими друзьями выбежал из Конвента. Впервые все они ощутили, какая глубокая пропасть разверзлась у них под ногами.
XLIX. ЛОДОИСКА
Луве, столь неосторожно выдвинутый вперед друзьями-жирондистами, жил на улице Сент-Оноре, всего в нескольких шагах от Якобинского клуба. Смелость, с которой он выступил против популярнейшего из политиков, жильца столяра Дюпле, неподкупного Робеспьера, обрекала его стать жертвой народной ненависти, и он знал, что погибнет при первом же бунте. Поэтому он раньше других начал вести жизнь изгнанника. Даже идя в Конвент, он непременно вооружался кинжалом и двумя пистолетами. Ночевал он у друзей, а к себе домой пробирался тайком лишь для того, чтобы повидать преданную ему юную красавицу Лодоиску.
Возлюбленная Луве, которая постоянно была настороже, услышала, как мимо дома с воплями и патриотическими песнями повалила толпа, направлявшаяся в Якобинский клуб; среди других криков Лодоиска различила призыв: «Смерть жирондистам!»; хуже того, ей померещился даже крик: «Смерть Луве!»
Тотчас она выбежала на улицу, смешалась с толпой заговорщиков, проникла вместе с ними в зал и выслушала с начала до конца речь, призывавшую «истребить предателей, министров-обманщиков и депутатов-изменников».
Сомнений не оставалось; оратор призывал истребить возлюбленного Лодоиски и всю партию, одним из вождей которой он был.
Мы уже видели, как молодая женщина бросилась вон из зала, как встретила на пороге Дантона и, не ведая причины его прихода, испугалась еще сильнее.
Куда же она бежала?
Вначале она и сама этого толком не знала. Свидания с Луве у нее в этот день не предвиделось. Кого же посвятить в страшную тайну? Ролана? Ведь он душа Жиронды. Но разве суровая г-жа Ролан, вдохновительница своего супруга, согласится даже под страхом смерти принять в своем доме любовницу сочинителя «Фобласа»? Ни за что.
Быть может, пойти к Верньо? Но Верньо невозможно застать дома. Все, кто посвятил себя Революции, предчувствуя, что им отпущен очень короткий срок и пытаясь жить вдвое насыщеннее, отдавали все свободное время любви. Поэтому Лодоиска знала почти наверняка, что Верньо находится не у себя, а у мадемуазель Кандей, очаровательной актрисы, которая из эгоизма не отпустит никуда своего возлюбленного.
Пойти к Кервелагану? Но он, если вообще не уехал из Парижа, наверняка обсуждает важные вопросы с бретонскими федератами в предместье Сен-Марсо, хотя союз с бретонцами в тот самый час, когда в Бретани разгорается восстание, — чистое безумие, грозящее окончательно погубить жирондистов.
Остановившись на углу улицы Сухого Дерева, Лодоиска не знала, на что решиться: идти дальше вдоль Сены или перейти по Новому мосту на другой берег, как вдруг мимо прошел человек, принадлежавший, как ей показалось, к числу жирондистов.
Вид у незнакомца был спокойный и беззаботный, как у человека, не ожидающего опасности либо презирающего ее.
Молодая женщина бросилась к нему.
— Гражданин, — сказала она, — меня зовут Лодоиска, я возлюбленная Луве; мне кажется, что вы жирондист или, по крайней мере, друг Жиронды.
Незнакомец почтительно поклонился.
— Вы не ошибаетесь, сударыня, — сказал он, — не разделяя всех убеждений жирондистов, я, вероятно, разделю их судьбу. Заброшенный в Париж великой любовью и великой ненавистью, я занял в Конвенте место среди ваших друзей, надеясь, что смогу отомстить дворянам, причинившим мне жестокую обиду; я ошибся. Республика, по-видимому, так сильна, что сыны ее почитают возможным постоянно драться меж собой; я то и дело присутствую при распрях партий, слышу взаимные обвинения в слабости и измене. Во всяком случае, вы можете довериться мне, сударыня; меня зовут Жак Мере.
Лодоиска слышала об этом человеке как об ученом медике, преданном Республике и исполненном милосердия.
— Помогите мне, — сказала она, — спасите их и самого себя.
Жак Мере покачал головой.
— Я почти убежден, — сказал он, — что мы обречены. Что ж! Меня связывала с этим миром только моя любовь; без нее жизнь мне не дорога. Вы, сударыня, также живете одной лишь любовью, вы поймете меня. Впрочем, как бы там ни было, если я могу чем-либо помочь вам, я к вашим услугам.
— Но неужели вы не знаете, что происходит? — вскричала Лодоиска.
— Нет, отчего же! — возразил Жак. — Я знаю все; я только сейчас из Конвента.
— А я только сейчас из Якобинского клуба, — отвечала Лодоиска, — поэтому я знаю больше вас. Я знаю, что члены секции Четырех наций вместе с волонтерами, пировавшими на рынке, явились к якобинцам с дикими песнями и гневными криками и потребовали смерти жирондистов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113