Я — часть тебя, я жила тобой, без тебя меня нет.
Ева».
— О сударь, — вскричал Жак Мере, — вы сказали, не так ли, что я могу переписать некоторые из этих бумаг?
— Мы сделаем иначе, — перебил доктора молодой офицер, разгадавший его чувства, — оставьте нам заверенную копию тех страниц, что вам необходимы, а оригинал возьмите себе.
Жак Мере бросился на шею молодому офицеру, хотел поблагодарить его, но задохнулся от слез.
Двадцать раз покрыв письмо Евы поцелуями, он наконец дрожащей рукой принялся его переписывать.
Переписав письмо, он прижал его к сердцу.
— Сударь, — сказал он офицеру, — я никогда не забуду того, что вы для меня сделали.
Офицер, казалось, хотел что-то сказать, но не решался. Жак заметил его колебания и понял их.
— Сударь, — сказал он, — мне незачем говорить вам, что я люблю дочь господина де Шазле, а она любит меня. Это письмо, которое попало в мои руки вследствие столь горестных обстоятельств, было адресовано мне, свидетельство чему — названное в нем имя, мое имя. Я возвращаюсь во Францию и пойду на все, лишь бы разыскать несчастную девушку, которая без меня погибнет. Быть может, вам известно еще что-либо, помимо того, что вы мне сообщили?
— Сударь, — отвечал юный офицер, — раскрыв вам этот секрет, я подвергаю себя опасности, но уверен, что вы меня не выдадите. Дело в том, что расстрелом осужденных командовал я; за несколько мгновений до смерти господин де Шазле попросил меня исполнить его последнюю волю и переслать письмо его сестре. Я обещал отнести вверенное мне письмо на почту и сдержал слово.
— А узнав, что вы согласны взять письмо, он ничего не добавил? — спросил Жак Мере.
— Он прошептал: «Быть может, оно успеет прийти в срок».
Жак Мере в последний раз поцеловал письмо Евы, спрятал его на сердце, обнял молодого офицера и приказал кучеру заложить почтовых лошадей; он побывал в штабе генерала Кюстина, простился с ним, а затем сел в карету и отдал кучеру приказ столь же немногословный, что и три дня назад. Но если тогда он воскликнул: «Вперед, в Германию!», то теперь цель его была иная: «Вперед, во Францию!»
И карета понеслась с прежней скоростью.
XXXII. БЕСПЛОДНЫЕ ПОИСКИ
На обратном пути Жак Мере пересек Францию так же стремительно, как и на пути в Майнц, с той лишь разницей, что из Кайзерслаутерна он направился не в Шампань через Сент-Мену, а в Лотарингию через Нанси.
Он мчался в Бурж.
Прибыв туда и остановившись в гостинице при почтовой станции, он осведомился у почтмейстера, знает ли тот проживающую в Бурже мадемуазель де Шазле, бывшую канониссу.
— Гражданин, — отвечал почтмейстер (дело происходило в конце октября, а 10 октября был принят декрет, согласно которому прежние обращения «сударь» и «сударыня» заменялись словами «гражданин» и «гражданка»), — гражданин, мы прекрасно знаем особу, которая вас интересует, но ее теперь нет в городе.
— С каких пор? — воскликнул Жак Мере.
— Вам угодно знать точную дату?
— Как можно более точную. Я проехал больше четырехсот льё, чтобы ее повидать.
— В таком случае я справлюсь со своим журналом. Почтмейстер ушел в соседнюю комнату, заглянул в журнал и крикнул Жаку:
— Она уехала двадцать четвертого октября, в четыре часа пополудни.
— Одна?
— Нет, с племянницей, которая, говорят, очень тяжело больна, и с горничной.
— Вы уверены, что они были втроем?
— Вполне; кстати, я заметил канониссе, что они могут обойтись двумя лошадьми, а за третью заплатить «для виду», но она возразила: «Запрягите хоть три, хоть четыре — только поскорее: мы очень спешим». Тогда я запряг им трех лошадей, и они уехали.
— А куда?
— Черт возьми! Чего не знаю, того не знаю.
— Но ведь вы обязаны это знать?
— Отчего же это?
— Я полагал, что вы имеете право давать лошадей лишь тому, кто предъявит вам паспорт.
— Ну, паспорт-то у них был, но вот куда они ехали? Хоть убей, не помню!
— Для вас это может иметь очень неприятные последствия, друг мой, — сказал Жак Мере весьма грозным тоном.
— Между прочим, если вам непременно необходимо это знать, вы можете справиться у префекта, выдавшего паспорт.
— Вы правы, — сказал Жак Мере.
Не желая терять ни минуты, он приказал кучеру:
— В префектуру!
Кучер пустил лошадей галопом, и карета на полной скорости влетела во двор префектуры.
Жак Мере проворно соскочил на землю; затем, рассудив, что произвести впечатление на префекта сложнее, чем на почтмейстера, достал из портфеля письмо Гара, предписывавшее ему удостоверить личность расстрелянного сеньора де Шазле, и с этим письмом в руке вошел в кабинет префекта.
— Гражданин префект, — сказал он. — Министерство юстиции поручило мне удостоверить личность бывшего сеньора де Шазле, расстрелянного двадцатого октября в Майнце. Я побывал в Майнце и убедился в том, что маркиза де Шазле в самом деле расстреляли, однако моя миссия этим не исчерпывается; я обязан разыскать членов его семьи: сестру и дочь, проживавших в Бурже.
— Ныне, сударь, они здесь уже не проживают; они отбыли из города двадцать четвертого числа сего месяца.
— И куда же они направились?
— Не могу вам сказать наверное; паспорт им был выписан в Германию.
— Без указания города?
— Без указания города. Я выписал его на основании медицинского заключения, из которого следовало, что барышне необходимо лечение на немецких водах.
— А какой врач ее пользовал?
— Превосходный врач и настоящий патриот, господин Дюпен.
— Будьте добры, скажите мне его адрес.
— Он живет совсем рядом, на улице Архиепископства. Жак Мере простился с префектом и поскакал к Дюпену. Тот не сообщил нашему герою ничего нового, однако под действием его настойчивых расспросов наконец вспомнил, что рекомендовал больной то ли баденские, то ли висбаденские воды.
Тут только Жак сообразил сделать то, с чего, возможно, следовало начать: проверить, не осталось ли в доме мадемуазель де Шазле слуг, которые могли бы сообщить какие-либо сведения об уехавшей хозяйке.
Однако кучер заметил Жаку, что так долго не распрягать лошадей противно почтовым правилам, и Жак, согласившись с его доводами, возвратился в гостиницу.
Выяснив адрес мадемуазель де Шазле и взяв в провожатые мальчишку-рассыльного, Жак отправился на Монастырскую улицу, где в доме № 23 проживала до самого последнего времени бывшая канонисса.
Дом был наглухо заперт.
Мальчишка постучал во все двери и все окна — ответа не последовало. Впрочем, на стук вышла соседка, повторившая Жаку то, что он уже знал:
24 октября около четырех часов пополудни дамы уехали.
Канонисса закрыла все двери, забрала с собой все ключи, а на вопрос соседки, поинтересовавшейся, скоро ли она вернется, отвечала, что едет к брату в Германию, возможно, навсегда.
Было очевидно, что в день отъезда мадемуазель де Шазле еще ничего не знала о гибели брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113