Если он умрет, умру и я. Если вы — моя любовь, то он — моя вера!
— Ах, — сказал Морис, — вы, может быть, станете по-прежнему говорить о своей любви ко мне? И правда, женщины слишком слабы и трусливы.
Потом, обернувшись, обратился к молодому роялисту:
— Что же, сударь, вам нужно убить меня или умереть.
— Почему?
— Потому что, если вы меня не убьете, я вас арестую. И Морис протянул руку, чтобы схватить его за ворот.
— Я не стану отвоевывать у вас свою жизнь, — ответил шевалье де Мезон-Руж, — берите!
И он бросил пистолеты на кресло.
— Почему же вы не будете драться со мной за свою жизнь?
— Потому что моя жизнь не стоит тех душевных мук, которые будут меня терзать, если я убью порядочного человека. И особенно… особенно потому, что Женевьева любит вас.
— О! — воскликнула молодая женщина, заламывая руки. — Как вы добры, великодушны, преданны и благородны, Арман!
Морис смотрел на них почти остолбенев от изумления.
— Итак, — сказал шевалье, — я возвращаюсь в свою комнату; даю вам слово чести не для того чтобы сбежать, а чтобы спрятать один портрет.
Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы. Тот был на своем обычном месте.
Мезон-Руж либо угадал мысль Мориса, либо захотел довести свое великодушие до предела.
— Да, — сказал он, — я знаю, что вы республиканец. Но я знаю также, что у вас чистое и преданное сердце. Я доверяюсь вам до конца: смотрите!
И он вынул спрятанную на груди миниатюру: это был портрет королевы.
Морис уронил голову на руки.
— Жду ваших распоряжений, сударь, — сказал Мезон-Руж. — Если вы хотите меня арестовать, то, когда мне настанет момент отдаться в ваши руки, постучите в эту дверь. С тех пор как моя жизнь не поддерживается больше надеждой на спасение королевы, я не дорожу ею.
И шевалье вышел. Морис не сделал ни одного движения, чтобы задержать его.
Едва Мезон-Руж покинул комнату, Женевьева бросилась к ногам молодого человека.
— Простите, Морис, простите за все зло, что я вам причинила. Простите мои обманы. Простите во имя моих слез и страданий, потому что, клянусь вам, я много плакала, много страдала. Мой муж уехал сегодня утром; я не знаю, куда он отправился, может быть, я больше никогда его не увижу. Теперь у меня остался единственный друг, даже не друг, а брат, и вы хотите его убить. Простите Морис! Простите!
Морис поднял молодую женщину.
— Что вы хотите? — сказал он. — Такова судьба; сейчас все ставят свою жизнь на карту. Шевалье де Мезон-Руж играл, как и другие, но проиграл. Настало время платить.
— То есть, умереть, если я правильно поняла?
— Да.
— Он должен умереть! И это мне говорите вы!
— Не я, Женевьева, а судьба.
— Судьба еще не сказала своего последнего слова в этом деле, поскольку вы можете спасти его, именно вы.
— Ценой своего слова, а следовательно, и своей чести? Я понимаю вас, Женевьева.
— Закройте глаза, Морис; вот все, о чем я прошу вас, и я обещаю вам, что моя признательность будет такой, на какую только может пойти женщина.
— Я напрасно буду закрывать глаза, сударыня. Есть пароль; не зная его, никто отсюда не сможет выйти, потому что, повторяю, дом окружен.
— И вы знаете его?
— Конечно, знаю.
— Морис!
— Что?
— Друг мой, мой дорогой Морис, скажите мне пароль, мне необходимо его знать.
— Женевьева, — воскликнул Морис, — Женевьева! Но кто вы мне, чтобы сказать: «Морис, ради моей любви к тебе лишись слова, чести, измени своему делу, отрекись от своих взглядов»? Что вы предлагаете мне, Женевьева, взамен всего этого, вы, которая так меня искушает?
— О Морис! Спасите его, сначала спасите его, а потом требуйте мою жизнь.
— Женевьева, — мрачно ответил Морис, — послушайте: я стаю одной ногой на дороге бесчестья. Чтобы окончательно встать на эту дорогу, у меня должен быть, по крайней мере, веский довод против самого себя. Женевьева, поклянитесь, что не любите шевалье де Мезон-Ружа…
— Я люблю шевалье де Мезон-Ружа как сестра, как друг, и никак иначе, клянусь вам!
— Женевьева, вы любите меня?
— Морис, я люблю вас, это правда, как и то, что Бог меня слышит.
— Если я сделаю то, о чем вы меня просите, покинете вы родных, друзей, родину, чтобы бежать с предателем?
— Морис! Морис!
— Она колеблется… О, она колеблется! И Морис в презрении отпрянул. Женевьева опиралась на его руку, и, лишившись опоры, упала на колени.
— Морис, — сказала она, откинувшись назад и заламывая руки, — все, что только захочешь, клянусь тебе! Приказывай, я повинуюсь!
— Ты будешь моей, Женевьева?
— Как только ты потребуешь.
— Клянись Христом. Женевьева протянула руки.
— Боже мой! — произнесла она. — Ты простил прелюбодейку, ты, надеюсь, простишь и меня.
Крупные слезы покатились по ее щекам и упали на длинные разметавшиеся волосы, струящиеся по груди.
— О, не клянитесь так, — воскликнул Морис, — или я не приму вашей клятвы!
— Боже мой, — прошептала она, — я клянусь посвятить свою жизнь Морису, умереть вместе с ним и, если будет нужно, умереть ради него, если он спасет моего защитника, моего брата, шевалье де Мезон-Ружа.
— Хорошо, он будет спасен, — сказал Морис. Он подошел к комнате шевалье.
— Сударь, переоденьтесь в костюм кожевенника Морана. Я возвращаю вам ваше слово, вы свободны. И вы тоже, сударыня, — обратился он к Женевьеве. — Пароль: «Гвоздика и подземный ход».
И словно страшась остаться в этой комнате, где он произнес слова, превратившие его в предателя, Морис открыл окно и выпрыгнул в сад.
V. ОБЫСК
Морис снова занял свой пост в саду напротив окна Женевьевы; только на этот раз оно было темным: молодая женщина ушла в комнату шевалье де Мезон-Ружа.
Морис вовремя покинул дом, потому что едва он дошел до угла оранжереи, как ворота в сад открылись и в сопровождении Лорена с пятью-шестью гвардейцами появился человек в сером.
— Ну что? — поинтересовался Лорен.
— Как видите, — ответил Морис, — я на посту.
— Никто не пытался нарушить запрет? — спросил Лорен.
— Никто, — сказал Морис, который был счастлив, что ему не пришлось солгать, отвечая на столь удачно заданный вопрос. — А что делали вы?
— А мы убедились, что шевалье де Мезон-Руж вошел в этот дом час назад и с тех пор из него не выходил, — ответил представитель полиции.
— И вы знаете его комнату? — спросил Лорен.
— Его комната отделена от комнат гражданки Диксмер лишь коридором.
— Ах так! — произнес Лорен.
— Черт побери, их и не нужно было разъединять. Кажется, этот шевалье де Мезон-Руж из тех, кто своего не упустит.
Кровь бросилась Морису в голову. Он закрыл глаза; в мозгу его металась тысяча молний.
— Ну, а… как же гражданин Диксмер, что он думал об этом? — спросил Лорен.
— Он считал, что для него это большая честь.
— Ну, так что? — сдавленным голосом проговорил Морис. — Что мы решим?
— Сейчас мы, — сказал человек в сером, — возьмем шевалье в его же комнате, а может быть, и в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Ах, — сказал Морис, — вы, может быть, станете по-прежнему говорить о своей любви ко мне? И правда, женщины слишком слабы и трусливы.
Потом, обернувшись, обратился к молодому роялисту:
— Что же, сударь, вам нужно убить меня или умереть.
— Почему?
— Потому что, если вы меня не убьете, я вас арестую. И Морис протянул руку, чтобы схватить его за ворот.
— Я не стану отвоевывать у вас свою жизнь, — ответил шевалье де Мезон-Руж, — берите!
И он бросил пистолеты на кресло.
— Почему же вы не будете драться со мной за свою жизнь?
— Потому что моя жизнь не стоит тех душевных мук, которые будут меня терзать, если я убью порядочного человека. И особенно… особенно потому, что Женевьева любит вас.
— О! — воскликнула молодая женщина, заламывая руки. — Как вы добры, великодушны, преданны и благородны, Арман!
Морис смотрел на них почти остолбенев от изумления.
— Итак, — сказал шевалье, — я возвращаюсь в свою комнату; даю вам слово чести не для того чтобы сбежать, а чтобы спрятать один портрет.
Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы. Тот был на своем обычном месте.
Мезон-Руж либо угадал мысль Мориса, либо захотел довести свое великодушие до предела.
— Да, — сказал он, — я знаю, что вы республиканец. Но я знаю также, что у вас чистое и преданное сердце. Я доверяюсь вам до конца: смотрите!
И он вынул спрятанную на груди миниатюру: это был портрет королевы.
Морис уронил голову на руки.
— Жду ваших распоряжений, сударь, — сказал Мезон-Руж. — Если вы хотите меня арестовать, то, когда мне настанет момент отдаться в ваши руки, постучите в эту дверь. С тех пор как моя жизнь не поддерживается больше надеждой на спасение королевы, я не дорожу ею.
И шевалье вышел. Морис не сделал ни одного движения, чтобы задержать его.
Едва Мезон-Руж покинул комнату, Женевьева бросилась к ногам молодого человека.
— Простите, Морис, простите за все зло, что я вам причинила. Простите мои обманы. Простите во имя моих слез и страданий, потому что, клянусь вам, я много плакала, много страдала. Мой муж уехал сегодня утром; я не знаю, куда он отправился, может быть, я больше никогда его не увижу. Теперь у меня остался единственный друг, даже не друг, а брат, и вы хотите его убить. Простите Морис! Простите!
Морис поднял молодую женщину.
— Что вы хотите? — сказал он. — Такова судьба; сейчас все ставят свою жизнь на карту. Шевалье де Мезон-Руж играл, как и другие, но проиграл. Настало время платить.
— То есть, умереть, если я правильно поняла?
— Да.
— Он должен умереть! И это мне говорите вы!
— Не я, Женевьева, а судьба.
— Судьба еще не сказала своего последнего слова в этом деле, поскольку вы можете спасти его, именно вы.
— Ценой своего слова, а следовательно, и своей чести? Я понимаю вас, Женевьева.
— Закройте глаза, Морис; вот все, о чем я прошу вас, и я обещаю вам, что моя признательность будет такой, на какую только может пойти женщина.
— Я напрасно буду закрывать глаза, сударыня. Есть пароль; не зная его, никто отсюда не сможет выйти, потому что, повторяю, дом окружен.
— И вы знаете его?
— Конечно, знаю.
— Морис!
— Что?
— Друг мой, мой дорогой Морис, скажите мне пароль, мне необходимо его знать.
— Женевьева, — воскликнул Морис, — Женевьева! Но кто вы мне, чтобы сказать: «Морис, ради моей любви к тебе лишись слова, чести, измени своему делу, отрекись от своих взглядов»? Что вы предлагаете мне, Женевьева, взамен всего этого, вы, которая так меня искушает?
— О Морис! Спасите его, сначала спасите его, а потом требуйте мою жизнь.
— Женевьева, — мрачно ответил Морис, — послушайте: я стаю одной ногой на дороге бесчестья. Чтобы окончательно встать на эту дорогу, у меня должен быть, по крайней мере, веский довод против самого себя. Женевьева, поклянитесь, что не любите шевалье де Мезон-Ружа…
— Я люблю шевалье де Мезон-Ружа как сестра, как друг, и никак иначе, клянусь вам!
— Женевьева, вы любите меня?
— Морис, я люблю вас, это правда, как и то, что Бог меня слышит.
— Если я сделаю то, о чем вы меня просите, покинете вы родных, друзей, родину, чтобы бежать с предателем?
— Морис! Морис!
— Она колеблется… О, она колеблется! И Морис в презрении отпрянул. Женевьева опиралась на его руку, и, лишившись опоры, упала на колени.
— Морис, — сказала она, откинувшись назад и заламывая руки, — все, что только захочешь, клянусь тебе! Приказывай, я повинуюсь!
— Ты будешь моей, Женевьева?
— Как только ты потребуешь.
— Клянись Христом. Женевьева протянула руки.
— Боже мой! — произнесла она. — Ты простил прелюбодейку, ты, надеюсь, простишь и меня.
Крупные слезы покатились по ее щекам и упали на длинные разметавшиеся волосы, струящиеся по груди.
— О, не клянитесь так, — воскликнул Морис, — или я не приму вашей клятвы!
— Боже мой, — прошептала она, — я клянусь посвятить свою жизнь Морису, умереть вместе с ним и, если будет нужно, умереть ради него, если он спасет моего защитника, моего брата, шевалье де Мезон-Ружа.
— Хорошо, он будет спасен, — сказал Морис. Он подошел к комнате шевалье.
— Сударь, переоденьтесь в костюм кожевенника Морана. Я возвращаю вам ваше слово, вы свободны. И вы тоже, сударыня, — обратился он к Женевьеве. — Пароль: «Гвоздика и подземный ход».
И словно страшась остаться в этой комнате, где он произнес слова, превратившие его в предателя, Морис открыл окно и выпрыгнул в сад.
V. ОБЫСК
Морис снова занял свой пост в саду напротив окна Женевьевы; только на этот раз оно было темным: молодая женщина ушла в комнату шевалье де Мезон-Ружа.
Морис вовремя покинул дом, потому что едва он дошел до угла оранжереи, как ворота в сад открылись и в сопровождении Лорена с пятью-шестью гвардейцами появился человек в сером.
— Ну что? — поинтересовался Лорен.
— Как видите, — ответил Морис, — я на посту.
— Никто не пытался нарушить запрет? — спросил Лорен.
— Никто, — сказал Морис, который был счастлив, что ему не пришлось солгать, отвечая на столь удачно заданный вопрос. — А что делали вы?
— А мы убедились, что шевалье де Мезон-Руж вошел в этот дом час назад и с тех пор из него не выходил, — ответил представитель полиции.
— И вы знаете его комнату? — спросил Лорен.
— Его комната отделена от комнат гражданки Диксмер лишь коридором.
— Ах так! — произнес Лорен.
— Черт побери, их и не нужно было разъединять. Кажется, этот шевалье де Мезон-Руж из тех, кто своего не упустит.
Кровь бросилась Морису в голову. Он закрыл глаза; в мозгу его металась тысяча молний.
— Ну, а… как же гражданин Диксмер, что он думал об этом? — спросил Лорен.
— Он считал, что для него это большая честь.
— Ну, так что? — сдавленным голосом проговорил Морис. — Что мы решим?
— Сейчас мы, — сказал человек в сером, — возьмем шевалье в его же комнате, а может быть, и в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124