Но стальные зубы пилки вгрызлись недостаточно глубоко — прут устоял.
Тем временем Диксмер успел оттеснить Жильбера в камеру и хотел войти туда с ним; но Дюшену удалось, навалившись, оттолкнуть дверь обратно.
Однако закрыть ее он не мог: Диксмер в отчаянии просунул руку между дверью и стеной.
В этой руке был кинжал, который, наткнувшись на медную пряжку пояса, скользнул по груди жандарма, разрезав его одежду и ранив его.
Двое охранников ободрились, объединив свои силы, и стали звать на помощь.
Диксмер чувствовал, что его рука сейчас переломится; он надавил плечом на дверь, сильно толкнул ее и вырвал помертвевшую руку.
Дверь с грохотом захлопнулась; Дюшен задвинул засовы, Жильбер повернул ключ в двери.
В коридоре раздались быстрые шаги, затем все стихло. Жандармы переглянулись и стали осматривать камеру.
Туг они услышали шум: его производил мнимый ключник, пытавшийся сломать прут решетки. «Жильбер бросился к королеве. Он увидел Женевьеву, на коленях умолявшую королеву поменяться с ней одеждой.
Дюшен схватил карабин и подбежал к окну: на решетке висел человек и с яростью тряс ее, тщетно пытаясь переломить. — Дюшен прицелился.
Молодой человек заметил наклоняющееся к нему дуло оружия.
— О да! Убей меня! Убей!
И величественный в своем отчаянии, он подставил грудь, словно посылая вызов пуле.
— Шевалье! — воскликнула королева. — Шевалье, я умоляю вас: живите, живите!
Услышав голос Марии Антуанетты, Мезон-Руж упал на колени.
Это движение спасло его: раздался выстрел, но пуля Пролетела над головой шевалье.
Женевьева, решив, что ее друг убит, без сознания рухнула на пол.
Когда дым рассеялся, в женском дворе уже никого не было.
Через десять минут тридцать солдат в сопровождении двух комиссаров обшаривали Консьержери, осматривая даже самые недоступные уголки.
Они никого не нашли. Регистратор, спокойный и улыбающийся, прошел мимо кресла папаши Ришара.
Что касается ключника, то он выбежал с криком:
— Тревога! Тревога!
Часовой попытался преградить ему дорогу штыком, но тут на него набросились собаки.
Арестовали только Женевьеву; после допроса она была заключена под стражу.
XIX. ПОИСКИ
Мы не можем и дальше оставлять в забвении одного из главных персонажей этой истории, того, кто во время событий, о которых рассказано в предыдущей главе, страдал больше всех и чьи страдания более всего заслуживают сочувствия наших читателей.
Яркое солнце освещало Монетную улицу, и кумушки болтали у дверей своих домов так радостно, будто вот уже в течение десяти месяцев ни единое кровавое облачко не зависало над городом. В этот час Морис возвратился в кабриолете, обещанном Женевьеве.
Он передал поводья чистильщику сапог с паперти церкви святого Евстафия и с переполненным радостью сердцем поднялся по ступенькам лестницы.
Любовь — живительное чувство. Она умеет воскрешать сердца, умершие для любых ощущений; она заселяет пустыни, она вызывает перед глазами призрак предмета любви; она делает так, что голос, поющий в душе влюбленного, показывает ему всю вселенную в ярком свете надежды и счастья. Но, поскольку любовь — чувство не только склонное к излияниям, а еще и эгоистичное, она делает любящего слепым ко всему, что не есть предмет его любви.
Морис не видел этих кумушек, Морис не слышал их пересудов; он видел только Женевьеву, готовящуюся к отъезду, который должен принести им долгое счастье; он слышал только Женевьеву, рассеянно напевающую свою обычную песенку. И эта песенка так ласково звучала в его ушах, что он мог бы поклясться, будто различает малейшие оттенки дорогого голоса вместе со щелчками закрываемых запоров.
На лестничной площадке Морис остановился перед полуоткрытой дверью, что очень удивило его: обычно она всегда была закрыта. Он огляделся, чтобы убедиться, нет ли Женевьевы в коридоре: ее там не было. Он прошел через прихожую, столовую, гостиную, зашел в спальню. Прихожая, столовая, гостиная, спальня были пусты. Он позвал, никто не ответил.
Служитель, как мы знаем, ушел. Морис предположил: в его отсутствие Женевьеве, возможно, понадобилась веревка, чтобы перевязать чемоданы или что-нибудь из провизии в дорогу, чтобы потом погрузить в экипаж, и она спустилась за покупками. Он подумал, что это большая неосторожность; но, хотя его начало охватывать беспокойство, он еще ни о чем не догадывался.
Итак, Морис ждал, ходил взад и вперед по комнате, время от времени подходя к полуоткрытому окну, куда влетали порывы ветра, обещавшие дождь.
Вскоре Морису почудились шаги на лестнице. Он прислушался: это не были шаги Женевьевы, однако он выбежал на площадку, наклонился через перила и узнал служителя, поднимавшегося по лестнице с беззаботностью, обычной для домашних слуг.
— Агесилай! — крикнул он. Слуга поднял голову.
— Ах, это вы, гражданин!
— Да, это я; но где же гражданка?
— Гражданка? — удивленно спросил Агесилай, продолжая подниматься.
— Да. Ты ее внизу не видел?
— Нет.
— Ну так спустись. Спроси у привратника, у соседей.
— Сейчас.
Агесилай стал спускаться.
— Скорее же! Скорее! — крикнул Морис. — Разве ты не видишь, что я как на углях?
Морис подождал пять-шесть минут на лестнице; потом, видя, что Агесилай не возвращается, вернулся в квартиру и снова стал смотреть в окно: он видел, как Агесилай зашел в две или три лавки и вышел назад, явно не узнав ничего нового. В нетерпении он окликнул служителя. Тот поднял голову и увидел в окне своего хозяина.
Морис знаком приказал ему подняться.
«Невозможно, чтобы она ушла», — уговаривал себя Морис.
И снова позвал:
— Женевьева! Женевьева!
Мертвая тишина. В пустой комнате, казалось, больше не было эха.
Вошел Агесилай.
— Так вот, один только привратник видел ее.
— Привратник?
— Да, соседи ничего об этом не слышали.
— Так ты говоришь, привратник видел? Когда?
— Он видел, как она выходила.
— Значит, она ушла?
— Кажется.
— Одна? Невозможно, чтобы Женевьева ушла одна.
— Она была не одна, гражданин, она была с мужчиной.
— Как с мужчиной?
— По крайней мере, так сказал гражданин привратник.
— Сходи за ним, мне нужно знать, что это был за мужчина. Агесилай сделал два шага к двери, потом обернулся.
— Подождите-ка, — сказал он, как бы раздумывая.
— Что? Что ты хочешь сказать? Говори, ты убиваешь меня!
— Возможно, с мужчиной, который бежал за мной.
— За тобой бежал мужчина?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы от вашего имени попросить у меня ключ.
— Какой ключ, несчастный? Но говори же, говори!
— Ключ от квартиры.
— И ты дал незнакомому человеку ключ от квартиры? — воскликнул Морис, схватив его обеими руками за шиворот.
— Но он не был незнакомцем, сударь. Это ведь один из ваших друзей.
— Ах, один из моих друзей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124