— Кайнсон наверняка воспользуется тем, что ты ранен, — промолвила девушка. Кейн не отвечал. — Я опасаюсь…
— Напрасно. Я могу постоять за себя. Кристал помолчала, а потом заговорила вновь, монотонно, стараясь не выдать голосом своего волнения.
— А если он убьет тебя?
— Я ему нужен.
— Только до завтрашнего дня. Думаю, поэтому-то он и настаивает, чтобы я осталась с ним, ведь тогда-тогда ты уже не сможешь помешать ему.
Кейн крепче прижал ее к себе. Кристал коснулась его руки.
— Я не хочу, чтобы тебя убили. Ты должен бежать. Прямо сейчас, если можешь. Мы все в долгу перед тобой, Кейн. Никто не посмеет осуждать тебя. После того, что ты сделал вчера…
— Послушай, — прервал девушку Кейн, — к тому, что произошло вчера, ни ты, ни все остальные заложники не имеют никакого отношения. Я поступил так, чтобы спасти свою задницу. Только и всего.
— Я тебе не верю, — с жаром возразила Кристал, убежденная в правоте своих слов. В Маколее Кейне живет добрый человек, и никто не сумеет доказать ей обратное, хотя сам Кейн неизменно гневается, когда она заводит об этом разговор.
— Придется поверить, раз я говорю.
— Зачем ты помогаешь Кайнсону? Он только и думает, как бы убить тебя. — Кристал больше не удавалось скрывать свое волнение.
Кейн наверняка тоже услышал тревогу в ее голосе.
— Послушай, девушка, — медленно, как бы с трудом подбирая слова, заговорил он, — не беспокойся обо мне. Мы с Кайнсоном воевали в одном полку, в шестьдесят седьмом полку штата Джорджия. Вместе, бок о бок, сражались против федералистов. Мы давно знакомы и понимаем друг друга без слов. Поэтому он и позволил мне остаться в банде.
— Но с тех пор прошло много лет. Война окончена. Кайнсон все еще сражается, но ведь Соединенные Штаты победили.
— Знаю. И незачем лишний раз напоминать мне об этом.
Это было сказано с горечью, и Кристал поначалу растерялась, но потом вспомнила, какое у Кейна было лицо, когда он пел вместе с разбойниками последний куплет песни «Герои-конфедераты».
— Расскажи мне о войне, — попросила она; ей так хотелось вызвать его на откровенный разговор. — Я ведь тогда была еще совсем маленькая и почти ничего не помню о том времени. Расскажи, как все было. Я хочу понять… — «почему ты стал таким», мысленно закончила она фразу. У Кристал возникло ощущение, будто она беседует со своим возлюбленным, нашептывает ему в темноте слова любви, зная наверняка, что у них нет будущего и завтра они наконец-то обретут друг друга в вечности. Нелепое сравнение. Они не влюбленные, между ними нет ничего общего. Он — бандит, а она — его жертва. Однако ощущение не проходило, и это внушало ей тревогу.
— Ты не погибнешь. Я этого не допущу, — вдруг заявил Кейн. Без излишнего пафоса, деловито, словно защищать ее было его прямой обязанностью.
— Но погибнешь ты, — отнюдь не безразличным тоном заметила девушка. — Если не от руки Кайнсона, так полиция до тебя доберется. Теренс Скотт вряд ли позволит, чтобы ты шиковал на его золото. — Она помолчала. — Я знаю, Кейн, какая участь меня ожидает после твоей смерти. — Кристал опять замолчала, а через некоторое время горячо прошептала: — Я не останусь с Кайнсоном.
Кейн чуть, повернул ее голову, чтобы видеть лицо, на которое теперь падал лунный свет. Они смотрели друг другу в глаза, и обоим все было ясно без слов; их души обрели взаимопонимание. Кристал не сомневалась: Кейн жаждет скрепить внезапно возникший союз их душ поцелуем. Это было заметно по тому, как замерли его губы, словно он пытался подавить клокотавшее в нем желание.
— Расскажи мне о себе, — прошептала девушка. — Как ты воевал, как жил в Джорджии.
— Да мне особо и рассказывать-то нечего.
— Прошу тебя.
Кейн изучающе воззрился на Кристал, очевидно выискивая в ее лице следы праздного любопытства. Он долго не отвечал, — наверное, не хотел говорить о себе. В какой-то момент девушке показалось, что он собрался вновь воздвигнуть между ними стену отчуждения, но потом отказался от своего намерения, — может, решил, что ничего худого не случится, если он поведает ей историю своей жизни, или просто в преддверии решающего часа захотел облегчить свою душу. Истинной причины Кристал не знала. В одном она была уверена: ее сердцу его рассказ был нужен, как хлеб умирающему от голода.
— До семнадцати лет я помогал отцу выращивать на ферме арахис. — Кейн устремил взгляд в пространство, словно мысленно перенесся куда-то далеко в прошлое. — Мы не нищенствовали, но рабов у нас не было — всю работу выполняли сами. Когда началась война, я вступил в шестьдесят седьмой полк, который формировался у нас в Джорджии, чтобы защищать свою родину. Теперь многие считают, что мною двигали иные мотивы. Вашингтон меня и мне подобных называет дьяволами, которые сражались за то, чтобы негры ходили в цепях. Но это все чушь. Мы были бедными. Я не собирался жертвовать своей жизнью ради чужих рабов.
— За что же в таком случае ты воевал? Кейн глубоко вздохнул.
— На первых порах в бой меня гнало желание не допустить к родному дому врагов. Когда приходят известия, что Потомакская армия вторглась в Виргинию, ты, глядя на свою мать, с ужасом думаешь, что скоро они заявятся и в Джорджию, уведут твоих свиней, сожгут дом. И начинаешь понимать, что это нужно как-то предотвратить. Поэтому я и взял в руки оружие.
Его голос вдруг зазвучал резко, скрипуче; в нем слышались гнев и обида — чувства, которые он давно притушил в себе, изгнал из своего сердца.
— А потом наступают холода. И тебе приходится в лохмотьях сражаться против людей в теплых и сухих синих мундирах. Ты постоянно испытываешь голод, порой довольствуешься одним червивым сухарем, а синие мундиры обжираются белой фасолью, ради которой ты готов пожертвовать правой рукой. А потом на твоих глазах убивают паренька, твоего земляка, выстрелом сносят ему голову с плеч, — голос Кейна зазвучал глуше, — потом тебе начинает казаться, что эта война ведется против тебя лично. От холода и голода ты звереешь. Война становится образом жизни. Я пошел на войну семнадцатилетним мальчишкой, а однажды проснулся, и оказалось, что мне уже двадцать один год и я — зрелый мужчина. Вся моя жизнь была отдана Конфедерации. Я сражался сам, а не платил ирландцам, чтобы они воевали за меня, как это делали янки. Но за четыре года многое переменилось, и я уже не понимал, за что сражаюсь. В войне погибли мой отец и два брата, и единственное, чего мне хотелось, — это вернуться домой и позабыть все, что со мной случилось.
— Однако Шерман опередил тебя, — продолжила его мысль девушка, вспомнив разговор с Кейном в один из предыдущих дней. К горлу подступил комок. Ее саму война вообще никак не затронула. О горе и бедах, причиненных войной, она узнала только от Кейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102